Патрик Модиано - Ночная трава
— Да нет… Я так посижу, — промямлил я.
— Ну что вы!.. Возьмите что-нибудь.
— Тогда эспрессо.
— Мне то же самое, — сказал Ланглэ.
Повисла пауза. И был мой черед нарушить ее:
— А вы живете здесь?
— Да. Всю жизнь.
— По молодости я тоже хорошо знал этот район… Вы помните «Лунный свет»?
— Конечно. А что вы делали в «Лунном свете»?
Он сказал это тем же тоном, каким прежде допрашивал меня. И улыбнулся.
— Отвечать вы не обязаны. Мы теперь не у меня в кабинете…
Сквозь стекла террасы я видел ту часть площади Италии, которая осталась прежней под ярким солнцем и синим небом. Мне казалось, будто он только вчера допрашивал меня. Я улыбнулся в ответ:
— И когда вы хотите продолжить допрос?
Уверен, и он чувствовал то же самое. Время исчезло. Между набережной Жевр и площадью Италии прошло не больше дня.
— Забавно, — сказал он, — я много раз думал снова встретиться с вами… Даже звонил однажды в ваше издательство, но они отказались дать мне ваш адрес.
Он наклонился ко мне и сказал с прищуром:
— Заметьте… я мог бы и сам узнать ваш адрес… Такова была моя работа…
Он снова говорил сухо, голосом с набережной Жевр. Я уже не понимал, шутит он или нет.
— Только я не хотел надоедать вам… и причинять неудобства своей выходкой.
Он тряхнул головой, будто не мог решить, стоит мне говорить или нет. Я ждал, скрестив руки. Мне вдруг показалось, что роли сменились, что теперь я сижу за его рабочим столом и вот-вот начну допрос.
— Ну вот… и когда я уходил на пенсию, я забрал пару старых дел, на память… в том числе и дело о тех, из-за кого вас вызывали на допрос ко мне в отделение, на набережную Жевр…
Он был смущен, даже робок, будто только что признался мне в чем-то недостойном, что должно было меня возмутить.
— Если вам интересно…
Я подумал, что все это во сне. Мужчина вошел на террасу и, усевшись за столик, стал набирать номер на мобильном телефоне. Этот предмет в его руке убедил меня, что я не сплю и что мы оба с Ланглэ находимся в настоящем, реальном мире.
— Разумеется, мне интересно, — сказал я.
— Вот почему я хотел узнать ваш адрес… Я думал послать вам его почтой…
— Странные мы люди, — сказал я ему. — Я часто об этом думал тогда…
Меня тянуло объяснить ему, почему это дело почти полувековой давности так меня занимало. Некоторое время вам довелось жить — день за днем, ни о чем не спрашивая — среди странных людей и в таких же странных обстоятельствах. И лишь много позже наконец возникает возможность понять, что же ты прожил и кто были на самом деле все эти люди — но только если тебе дадут ключ, чтоб распутать этот сложный шифр. Большинству людей это незнакомо: их воспоминания просты, прямы и самодостаточны, чтоб истолковать их, не нужны десятки лет.
— Я понимаю, — сказал он, будто прочтя мои мысли. — Эта папка будет для вас как бомба замедленного действия…
Он взглянул на чек. Мне было, правда, неловко, что я не мог угостить его сам. Но я не решался признаться, что этим утром у меня было недостаточно прав.
Выйдя на улицу, на площадь Италии, мы оба стояли молча, Ланглэ и я. Он явно не хотел, чтоб мы разошлись так сразу.
— Я могу отдать вам его прямо в руки… Незачем связываться с почтой… я живу в двух шагах…
— Это очень любезно с вашей стороны, — сказал я.
Мы обошли площадь кругом, и он указал мне на небоскреб на углу авеню Шуази.
— «Лунный свет» здесь находился, — сказал он, показывая на низ небоскреба. — Отец часто водил меня сюда… Они с хозяйкой были знакомы…
Мы пошли по авеню Шуази.
— Я живу чуть дальше… Не бойтесь… километры шагать не придется…
Впереди показался сквер Шуази. Я хорошо помнил этот сквер, скорее похожий на парк, большое здание красного кирпича, которое называли Стоматологическим институтом, и женский лицей, в глубине. По другую сторону авеню, за небоскребами, низенькие дома, такие же, какими я их помнил. Надолго ли? Ланглэ остановился у дома перед поворотом в тупик, на первом этаже которого располагался китайский ресторан.
— Зайти я вам не предлагаю… мне будет неловко… у меня страшный беспорядок… Я мигом…
Оставшись на тротуаре один, я стал рассматривать голые деревья сквера Шуази и красную громаду Стоматологического института за ними. Мне всегда казалось, что это здание смотрится очень необычно в парке. В моих воспоминаниях сквер Шуази был не зимним, а весенним или летним, когда зелень деревьев контрастно выделяется на темно-красном фоне института.
— О чем вы задумались?
Я не слышал, как он вернулся. В руке у него была желтая пластиковая папка. Он протянул ее мне:
— Держите… вот ваше дело… довольно тонкое, но, может, вам будет интересно…
Мы оба медлили прощаться, и он, и я. Мне хотелось пригласить его пообедать.
— Не сердитесь, что я не пригласил вас к себе… квартирка крохотная, еще моих родителей… одно хорошо — вид на деревья…
Он показал на вход в сквер Шуази.
— Мы сейчас говорили о «Лунном свете»… Хозяйку убили вон там, в парке… Видите… дом из красного кирпича… Стоматологический институт…
Его захватило тягостное воспоминание.
— Они подвели ее к институту… поставили к стене, и выстрелили в спину… А потом поняли, что обознались…
Он видел все из окна?
— Это было, когда освобождали Париж… Вся их команда обосновалась в институте… сопротивленцы якобы… и капитан Бернар, и капитан Маню… и этот лейтенант, забыл, как его звали….
Я не знал об этом, когда шел тогда, давно, через сквер, чтоб встретиться у ворот лицея с подругой детства…
— Не стоит лишний раз ворошить прошлое… Не знаю, правильно ли я сделал, что дал вам ту папку… Вы с тех пор виделись с той девушкой? С той, у которой было много имен?
Я не сразу понял, о ком он говорит.
— Из-за которой вас вызывали на набережную Жевр. Как вы ее звали?
— Данни.
— На самом деле ее имя — Доминик Роже. Но были и другие имена.
Доминик Роже. Может, на это имя ей приходили письма до востребования. Я ни разу не видел, что было написано на конверте. Она запихивала их в карман пальто, как только прочтет.
— Вы, наверное, знали ее под именем Мирей Сампьерри? — спросил Ланглэ.
— Нет.
Он развел руками и посмотрел на меня с сочувствием.
— Как вы думаете, она еще жива? — спросил я его.
— А вы правда хотите это знать?
Я никогда не спрашивал себя так прямо. И если быть совсем честным с собой, то я бы ответил: нет. На самом деле, нет.
— Зачем это вам? — сказал он. — Не надо торопить события. Может, однажды вы встретите ее на улице. Мы же с вами в итоге нашлись…
Я открыл желтую папку. На взгляд в ней было с дюжину листов.
— Вы это лучше посмотрите на свежую голову… Если возникнут вопросы, дайте мне знать.
Он поискал во внутреннем кармане и протянул мне совсем небольшого размера визитку, где было написано: Ланглэ, просп. Шуази, 159, и номер телефона.
Пройдя немного, я обернулся. Он не поднялся к себе. Он все стоял посреди тротуара и глядел мне вслед. Наверняка он провожал меня взглядом до самого конца проспекта. Должно быть, когда он еще работал, он так же следил за кем-нибудь зимними днями и даже ночами, сунув руки в карманы своего габардинового пальто.
«Не стоит лишний раз ворошить прошлое», — сказал Ланглэ, когда мы прощались, но тем зимним утром мне предстоял еще долгий путь до дома, на другой конец Парижа. Случайно ли я оказался на площади Италии спустя двадцать с лишним лет, и случайно ли банкомат выдал мне сообщение: «Извините, у вас недостаточно прав»? За что извиняться? Тем утром я был счастлив, и мне было легко. В карманах пусто. И этот долгий путь, размеренным шагом, с привалами на скамейках… Я жалел, что не взял с собой черный блокнот. Там я некогда составил перечень парижских скамеек, расположенных по разным маршрутам — с севера на юг, с востока на запад, — чтобы всегда знать, где можно присесть передохнуть и побыть в своих мыслях. Я уже не слишком различал прошлое и настоящее. Так я дошел до школы Гобелен. С самой юности, и даже с детства, я только и делал, что ходил пешком, всегда по одним и тем же улицам, так что время наконец стало просвечивать.
Я прошел насквозь Ботанический сад и сел на скамейку на главной аллее. Прохожих из-за холода было мало. Но солнце светило по-прежнему, и небо подтверждало своей синевой, что время остановилось. Если остаться здесь до темноты и всмотреться в небо, то можно будет разглядеть редкие звезды, которым я дал бы имена, не зная, так ли они называются на самом деле. И целые страницы приходили мне на ум из моей настольной книги времен улицы Од: «К вечности через звезды»[5]. Эта книга помогала мне ждать Данни. Было так же холодно, как здесь, на скамейке в Ботаническом саду, и улица Од стояла в снегу. Но, несмотря на холод, я листал страницы из желтой пластиковой папки. Там было вложено письмо за подписью Ланглэ, которое я не заметил, заглянув в папку первый раз, когда мы прощались с ним и он сказал мне: «Вы это лучше посмотрите на свежую голову». Письмо написано в спешке — едва можно разобрать, — когда он поднялся в квартиру, чтобы потом быстро спуститься ко мне с желтой папкой.