Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции - Владимир Вениаминович Агеносов
Сюжет романа, включающий в себя передвижения Федора по Германии и его друга Василия Трухина по России, их многочисленные встречи (с русскими военнопленными и узниками ГУЛАГа, с советскими и американскими боевыми офицерами и разного рода чекистами, вплоть до всемогущего генерала Серова) придают роману социальную широту и размах, позволяют увидеть одни и те же события с разных точек зрения. Слово «параллакс» и означает, как об этом пишет энциклопедический словарь, «видимое изменение положения предмета (тела) вследствие перемещения глаза наблюдателя».
Не только главные герои романа (Федор и Василий Трухин, Катя и Соня), но и многочисленные второстепенные персонажи, живущие по обе стороны океана (заключительная часть романа так и называется «По обе стороны»), постепенно изживают страх, проникаются пониманием общечеловеческих ценностей и готовы своим высоконравственным поведением отстаивать их.
Во время «оттепели» Юрасов написал 18 литературно-критических статей, в основном о советских писателях, составивших книгу «Просветы».
В начале 1970-х Юрасов отошёл от литературной деятельности и проживал в Толстовском Фонде в посёлке Valley Cottage (штат Нью-Йорк), где и скончался.
Сочинения
Враг народа. – New York, 1952.
Василий Тёркин после войны. – New York, 1953.
Просветы. Заметки о советской литературе, 1956–1957. – München, 1958 Параллакс. – New York, 1972.
Публикации
Враг народа //Грани. 1951. № 12.
Встреча. Отрывок из романа «Враг народа» //Лит. совр. 1951. № 1.
Горе тому же кувшину // Лит. совр. 1951. № 1, Домой //Мосты. 1968, 13 / 14.
Из переводов самого себя (1939-48). Стихи // Грани. 1951. № 11 Ирина Одоевцева. Оставь надежду навсегда //НЖ. 1954. № 39.
Платтлинг. Отрывок из романа Страх //Лит. совр. 1954.
Сегежская ночь. Поэма, (1939) //НЖ. 1951. № 27
Страх //Мосты. 1958. № 1; 1959. № 2.
Страх //НЖ. 1955. № 41.
Тоска по тебе //Мосты. 1959. № 3.
По обе стороны
У входа на платформу стояла тысячная толпа, оттесняемая милиционерами. Все это должно было ринуться, как только подадут поезд. Федор стоял в нерешительности. Проходивший мимо железнодорожник посмотрел на него и раздраженно, как показалось Федору, заметил:
– Вам-то, товарищ майор, зачем лезть? Когда уляжется, тогда и проходите – офицерские места нумерованы!
Из боковой двери вокзального здания торопливо вышла группа милиционеров и железнодорожников. Они заняли проходы к соседней платформе.
Подошел запыхавшийся паровоз. Пассажиры выскакивали из вагонов, старались пробраться ближе к выходам, где милиционеры и контролеры уже проверяли паспорта, пропуска, командировочные. Некоторых пассажиров задерживали и куда-то уводили. Москва!
Вскоре подали поезд. Вагоны брали с боя. Кого-то придавили, кто-то кричал, плакали дети, визжали женщины…
В офицерском отделении вагона было пусто. Электричества не было, горели свечи. Федору досталось место в двухместном купе. Он стянул сапоги и полез на верхнюю полку. Ни белья, ни матраца не было. Положил чемодан под голову, укрылся шинелью и стал думать, что будет делать дома. За окном бегали люди, просились в вагон, кондуктор однотонно говорил: «воинский». Крикнул женский голос: «Чтоб им пусто было, этим лейтенантам!».
Потом все смешалось: шум моторов самолета, лицо старого генерала, вокзальные толпы, милиционеры, лицо Сони, крики за окном… Отхода поезда Федор уже не слышал.
Проснулся он от боли в спине. Мерно стучали колеса. Светало. Внизу храпел, укрывшись с головой шинелью с интендантскими подполковничьими погонами, какой-то толстяк.
За окном в сером утреннем свете плыли снежные, уходящие до горизонта поля. Пронесся сожженный полустанок, и снова низкое темное небо и мертвые поля.
Глядя на них, Федор почувствовал, что он дома. Чем-то бесконечно родным повеяло на него от этой безрадостной картины зимних полей.
Он закурил и подвинулся к окну. Метрах в ста от полотна шла проселочная дорога. Мимо проплыла, отчетливая на снегу, группа – лошадь, сани и фигура в полушубке. Казалось, лошадь и человек шли не вперед, а назад. Когда они остались позади, Федор все еще видел на фоне бескрайнего снежного поля клячонку с понурой головой и человека, глядящего на поезд.
Мелькали сожженные полустанки и станции, бабы, укутанные в огромные платки, с кувшинами в кошелках, вороны на дорогах, поля и снег без конца, без края.
Полковник ехал в Крым лечиться от «одышки», как он говорил. Был он веселый, плутоватый, сыпал анекдотами и все приговаривал: «а мы его осторожненько за ушко да на солнышко». О своих болезнях – «одышке» и какой-то «контузии» – говорил так, будто они доставляли ему удовольствие. Вещей с ним было много, Федор даже удивился, зачем они ему в санатории.
– Э, батенька, да ведь в Крыму ничего нет – ни мануфактуры, ни трикотажа, ни обуви! Я и подлечусь, и времени даром не потеряю, – и хитро подмигнул Федору.
К обеду он стал надоедать, и Федор обрадовался, когда услышал, как тот договаривался в коридоре с кем-то из пасажиров «сгонять вечерком пулечку».
Федор пытался собраться с мыслями о предстоящем. Все было неясно – даже представить Соню арестованной он не мог.
Взял со столика книгу – подполковник ее вынул из чемодана еще утром. «Краткий курс истории ВКП(б)» – это было неожиданно и непохоже на толстяка. Федор засмеялся.
Тот заметил снизу:
– Правильно, майор! Надо на зубок знать – без нее ходу нет, – и смеясь, добавил: – везде вожу с собой, но дальше двадцатой страницы никак не осваивается.
Вскоре подполковник ушел в соседнее купэ играть в преферанс. Федор достал Блока, но читать не хотелось, и он стал смотреть в окно.
Мягко проносились, отсчитывая расстояние, телеграфные столбы, бежали, то поднимаясь, то опускаясь и перекрещиваясь, провода, косматый шар солнца, разрывая чащу леса, несся за деревьями и, казалось, хотел обогнать поезд и забежать вперед.
Кто-то без стука открыл дверь.
– Подайте безногому, товарищ офицер!
Федор оглянулся – с высоты пояса на него пристально смотрели светлые с усмешкой глаза. На безногом была выцветшая гимнастерка с орденами «Славы» 1-ой степени, «Красной Звезды» и медалями «За оборону Москвы» и «За оборону Сталинграда». В руках – деревяшки для опоры.
Федор смотрел на калеку, тот на Федора, у обоих в глазах росло узнавание.
– Седых… Ты? – первым опомнился Федор. Усмешка пропала, глаза сузились, и стали колючими.
– Так точно, товарищ гвардии майор Панин, бывший гвардии сержант Седых, собственной персоной. Наше вам с кисточкой!
Федор спрыгнул с полки и молча протянул руку. Калека посмотрел на руку, потом на лицо, снова на руку и, осторожно поставив на пол деревяшку, пожал грязными и сильными пальцами руку Федора:
– Привет,
