Бред (журнальный вариант с дополнением исключённых глав) - Марк Александрович Алданов
— Что вы говорите? Вы, может быть, думаете, что я агентка Уоллстрит, живущая здесь инкогнито? Разве моей стипендии хватит?
— О деньгах, дорогая агентка, не беспокойтесь, я вам достану сколько угодно, — ответил он. Они тогда — до шампанского — ещё были на вы, это было в начале их знакомства, Наташа оценила деликатность: «я вам достану», — то есть. он даст свои. Правда, он богат, у него большие комиссионные дела. «Что такое комиссионные дела, Евгений Карлович?» — спросила она. Ей в Шелле не нравилось вино, его вечная шутливость, да ещё имя-отчество. «Немецкого в нем ничего нет, и Карлы бывают разные. Может быть, отец был Чарльз?» Она примеряла: «Женя»? Нет, совсем к нему не подходит. «Геня»? ещё гораздо хуже. По имени- отчеству теперь называть уже глупо. Старалась никак его больше не называть, а когда скороговоркой говорила «Евгений», то мучительно краснела.
На её вопрос, тогда в Груневальде, он ответил неясно. Лгать в разговоре с ней, к его собственному изумлению, оказалось не очень легко, хотя и вполне возможно. На поездке в торы он больше не настаивал: врач действительно сказал ему, что ничего опасного у русской барышни пока нет.
—...Да я и сам не очень им верю, — сказал он ей. — Прежде они посылали легочных больных в Ментону; позднее было признано, что этим они губили людей, но вид у них остался такой же горделивый. Теперь горы, Давос, а завтра, может быть, они признают, что надо отправлять на Северный полюс. Да ничего у вас и нет, не надо только простужаться.
— Ну, вот видите! — ответила, обрадовавшись, Наташа. — А в Италию мне придется съездить, но ненадолго и только на Капри. Я коплю деньги. Это мне нужно для второй диссертации.
Узнав, что она для университета в Югославии пишет диссертацию «Ленин в период отзовизма и ликвидаторства», Шелль расхохотался:
— Как, как? Повторите! «В период отзовизма и ликвидаторства»? Да ведь в Югославии терпеть не могут Москву?
— Нет, совсем не Москву, а Сталина! А Ленина они всегда почитали.
— Пусть почитают и дальше. При чем же тут Капри?
— У большевиков при Ленине была на Капри школа.
— Да что вы! Какое, верно, было полезное высшее учебное заведение!.. Капри чудесный остров, я там бывал. Хотите, поедем туда вместе?
Она вспыхнула от радости. Именно в тот декабрьский вечер они перешли на ты и поцеловались. «Вы не бои... Ты не боишься? Вдруг моя болезнь заразна?» — растерянно спросила она и подумала, что говорит глупо. Как нарочно, — в этот день! — кашляла. «Нет, нет, так я не могу, не могу», — говорила она и выходило ещё глупее. Он ничего не отвечал. Потом она стала печальна. Слишком быстрые перемены в её настроении его пугали. Он связывал это с её болезнью.
В Италию они отправились отдельно друг от друга. Шелль сослался на неотложные дела и обещал приехать на Капри самое позднее через три дня. Наташа грустно объясняла это себе тем, что он не хочет путешествовать в третьем классе: «Привык, верно, к мягким вагонам»(хотя она покинула Россию давно, ещё обозначала вагоны советскими названиями).
— ...Я себе найду какой-нибудь дешевенький пансион, а ты живи где хочешь, но не со мной. А то там люди ещё могут Бог знает что о нас подумать!
Он с улыбкой согласился. Наташа и дальше, после поцелуев, отказывалась от его денег. Только в ресторанах соглашалась, чтобы платил он. Слышала, что в ресторанах всегда мужчины платят за дам, даже и за богатых.
До Неаполя Наташа почти ничего в Италии не видела, кроме вокзалов. В Риме поезда надо было ждать полтора часа, но она не решилась выйти хотя бы только на площадь. «Вдруг заблужусь, или опоздаю, или не в тот поезд попаду!»
Очень мало она увидела и в Неаполе. Пришлось потратиться на автомобиль. Объяснила, как умела, шоферу, что едет на Капри, что ей надо на пристань. Шофер закивал головой, по дороге что-то ей объяснял и показывал. Одно место он назвал «Санта Лучиа», и тут радостно закивала головой Наташа: сама пела песенку с этим названием ещё в детские годы в России и помнила, что эта песенка связана с чем-то в Неаполе. Показал шофер ей и Везувий, но он Наташу разочаровал: ни огня, ни даже дыма. Шофер сказал, что Везувий с такого-то года больше не курится, — сам был немного этим сконфужен, как все неаполитанцы.
У пристани она щедро дала ему на чай, — впрочем, не знала, сколько именно; в итальянских деньгах ещё плохо разбиралась, хотя в Берлине изучала скомканные, огромного размера, ассигнации, которые купил для неё Шелль (вернула ему все немецкими деньгами с точностью до марки). Шофер, видимо, остался доволен, хотел было позвать носильщика, но когда Наташа испуганно замотала головой — лишний расход, — сам донес её чемодан до кассы. Она взяла билет и подняла чемодан (была довольно сильна физически, несмотря на начало процесса в легком) Его тотчас, взглянув на неё с ласковой улыбкой, подхватил матрос. Наташа, немного поколебавшись, дала и ему на чай, он было отказывался, но принял. Таким образом экономии сделано не было, но Наташу радовали милые. доброжелательные человеческие отношения. «Ах, какой прекрасный народ!»
Вздохнула она спокойно только тогда, когда села на скамейку пароходика. Ахнула, впервые по-настоящему увидев море: никогда в жизни на море не была. «Какая красота! И, кажется, спокойное!» В немецком путеводителе сообщалось, что море между Неаполем и Капри иногда бывает бурным, — давались разные практические советы. Поэтому Наташа не спросила кофе и бутербродов, хотя ей хотелось есть, и цены у буфета были обозначены дешевые (она уже научилась довольно быстро переводить в уме лиры на марки). Однако пароход не качало. «Ничего не чувствую, просто морской волк!»
Два часа прошли отлично. Кастелламаре, Сорренто, — названия были так звучны, что просто нельзя было не восторгаться. Вспомнила: «Увидеть Неаполь и умереть!» «И кто только мог сказать такую глупость? Напротив, увидеть — и жить! Здесь жить, или в другом месте, все на свете прекрасно, и жизнь прекрасна, и чем дольше жить, тем лучше... Он мне говорил: «Ты все одна, а
