Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

– Это уже не важно теперь.

– Что же это было?

– Ах, ничего… То, что я завтра уезжаю.

– Вот как? Куда?

– Это я еще не знаю. Куда захочет Соня. В горы, может быть, или в Венецию.

– Ты едешь с Соней Гартман?

– Да.

– Надолго?

– Пока Соне не нужно будет вернуться. Я думаю, недели на две или на три.

– Разве вы опять поладили друг с другом? Ведь вы были в ссоре.

– Помирились.

– На три недели! Наверное, ты получил деньги за веселый роман, который перевел. Знаешь, за тот роман, где говорится: «Вашей дочери, графиня, осталось жить не больше шести часов, может быть, даже меньше». Я еще так смеялась… Тебе наконец прислали гонорар? Да?.. Отвечай же! О чем ты только что думал, Стани?

Демба рассеянно взглянул на нее.

– Где был ты мыслями? Уже в Венеции?

– Нет. У тебя.

– Брось, не лги. Я прекрасно знаю, что ничего не значу для тебя. Я для тебя слишком молода, и слишком глупа, и слишком…

Стеффи бросила взгляд в зеркало. Ее правая щека была сплошь багровым ожогом. Много лет тому назад, когда она была еще ребенком, ее мать однажды поливала бензином угли в очаге, чтобы развести огонь, как это делают в Вене многие хозяйки. Девочку она при этом держала на руках, и у нее загорелось платье. Стеффи сохранила об этом память на всю жизнь. Ожог безобразил ее, она это знала. Никогда не выходила она на улицу без вуали.

– А теперь я хочу знать, что с тобой. Не гляди так тупо в пространство!

– Ничего, дитя мое. Мне нужно сейчас идти дальше. Я хотел только посмотреть, как ты поживаешь.

– Полно, полно! – досадливо сказала Стеффи. – Посмотреть, как я поживаю! Точно это интересует тебя! И вообще, не называй меня никогда «дитя». Мне шестнадцать лет. Мне ты можешь все рассказать. Я знаю, тебя что-то гнетет. О, я тебя знаю, Стани! Никто на свете не знает тебя лучше меня. Когда у тебя худо на душе, ты приходишь ко мне и глядишь в пространство. Тоска ли тебя грызет, ярость ли одолевает, неприятности ли какие-нибудь случаются, всегда ты приходишь ко мне. Когда Соня написала тебе то письмо, ты ко мне пришел. Прежде, когда ты еще жил у нас, ты тоже приходил ко мне, когда тебе было слишком холодно в своем кабинете. Вот в эту комнату, здесь всегда было натоплено. И расхаживал взад и вперед, и учился или декламировал древних, integer vitae… – как дальше?

– Integer vitae scelerisque purus[9]… – говорил Демба в полузабытьи.

– Да… scelerisque purus. Вот именно. А я сидела в углу и готовила уроки, бухгалтерию, арифметику, товароведение… О чем ты грезишь, Стани? Ты совсем не слушаешь меня. Отчего ты так пристально смотришь на стол? О чем ты грезишь, скажи?

– Да. Может быть, я грежу, – сказал Демба тихо. – Вероятно, все это только сон. Я лежу, искалеченный и разбитый, где-нибудь на больничной койке, а ты, и твой голос, и эта комната – все это только предсмертный бред.

– Стани! Что это значит? Что ты говоришь?

– Может быть, меня мчит в эту минуту по улицам карета «Скорой помощи», или же, быть может, я все еще лежу в саду на земле, под орешиной, и у меня поломан позвоночный хребет, и я не могу встать, и в голове у меня проносятся последние видения…

– Стани, ради бога, не пугай меня! Что случилось?

– Integer vitae scelerisque purus… – тихо сказал Демба.

– Я боюсь! – простонала Стеффи. – Что случилось? Теперь ты мне должен это сказать.

– Тише! Кто-то идет, – быстро шепнул Демба. В дверь просунула голову фрау Прокоп.

– Я не помешала? – спросила она шутя. – Как поживаете, господин Демба? Надеюсь, хорошо? Стеффи, я хотела тебе только сказать: суп простынет. Господин Демба, не пообедаете ли с нами?

– Спасибо, фрау Прокоп, я уже пообедал.

– Мама, – сказала Стеффи, – иди, поставь мой обед в духовку, я приду потом. Мне нужно поговорить с господином Дембой… А теперь говори, – сказала она, когда мать ушла, закрыв за собой дверь. – У меня остается мало времени. Через час я должна опять идти в контору.

Демба смущенно рассмеялся.

– Не знаю, что на меня нашло. Сегодня утром я тоже был не бог весть как хорошо настроен, но все же ни на мгновение не вешал носа и не терял бодрости, хотя мне почти ничего не удавалось, за что я ни брался. «Брался» – недурно сказано! – Демба рассмеялся коротко и хрипло. – Язык иногда положительно бывает остроумен. «Брался» – это в самом деле не совсем подходящее слово. Скажем: к чему ни прикасался… Нет! За что ни хватался… тоже нет! Черт побери, чего ни предпринимал… Так будет правильно! Итак, все, что я ни предпринимал, ускользало у меня из рук… Опять! Мой собственный язык издевается надо мной. Все, за что я ни брался, ускользало у меня из рук. Превосходно! Право же, превосходно! Язык отличается юмором висельников. Но это было не так, я хотел сказать: все, что я сегодня ни предпринимал, не удавалось мне.

– Я тебя не понимаю, Стани.

– Но ведь это же очень просто! Мне ничто не удавалось, но все же я не терял мужества – вот что я хотел сказать. Только теперь это нашло на меня. Я был почти сентиментален. Не правда ли? Я признаюсь тебе: я был близок к тому, чтобы положить свою голову на колени к тебе и заплакать. Так было у меня тяжко на душе! И, в сущности, без причины. Право! Вся эта история совсем не так трагична.

Он поглядел неуверенно в лицо девушке, несколько раз кашлянул смущенно и затем продолжал:

– Ты единственный человек, Стеффи, которому я доверяю. Ты умна и мужественна и умеешь молчать. Ты мне поможешь. Сейчас я вел себя немного странно, не правда ли? Но это был только припадок слабости, и он теперь прошел. Не думай, что эта история меня сколько-нибудь волнует.

– Так скажи же наконец, что случилось, Стани? – спросила испуганная девушка.

– Я, видишь ли… Коротко говоря, полиция разыскивает меня.

– Полиция! – Стеффи Прокоп вскочила.

– Да не кричи ты! Ты весь дом переполошишь.

Она совладала с собой и понизила голос до тихого лепета.

– Что ты сделал?

– Совершил преступление, дитя мое, – сказал Станислав Демба равнодушным тоном. – Этого я не могу отрицать. Но мне не удается почувствовать стыд. Я могу говорить о нем совершенно спокойно. Мой разум и моя логика ободряют его. Только полиция против него восстает.

– Преступление?

– Да, детка. Я продал одному антиквару три книги из университетской библиотеки. То есть продал я только две, третью я сегодня утром отдал даром. Не смотри же на меня так разочарованно! Теперь ты меня, наверное, презираешь… В таком случае нет смысла продолжать рассказ.

– Почему ты это сделал, Стани?

– О боже милостивый, почему!