Джон Голсуорси - Девушка ждёт
– Довольно вам любезничать, – сказала Флер, – слышите гонг? Динни, я могу уступить вам мою маленькую гостиную; в случае чего постучите, и Майкл прибежит, вооруженный ботинком, словно он думал, что там крысы.
– Отлично, – сказала Динни, – только, по-моему, лорд Саксенден будет тих, как ягненок.
– Кто знает, – заметил Майкл, – он скорее похож на козла.
– Вот эта комната, – сказала Флер, когда они проходили мимо. – Cabinet particulier[23]. Желаю успеха!..
Глава десятая
Сидя между Халлорсеном и молодым Тасборо, Динни сбоку видела во главе стола тетю Эм и лорда Саксендена, а справа от него – Джин Тасборо. «Она была тигрица, но, боги, как прекрасна!» Ее бронзовая кожа, овальное лицо и необыкновенные глаза пленяли Динни. Кажется, они пленяли и лорда Саксендена, – лицо его было и краснее и приветливее, чем обычно, и он уделял Джин столько внимания, что леди Монт оказалась целиком предоставленной косноязычному Уилфриду Бентуорту. «Помещик» хоть и был куда более благородного происхождения, чем Саксенден, – такого благородного, что даже не нуждался в титуле, – согласно табели о рангах, все же сидел по левую руку хозяйки дома. Рядом с ним Флер занимала разговором Халлорсена, так что Динни очутилась под обстрелом молодого Тасборо. Он говорил без всякого стеснения, искренне, как человек, не избалованный женским обществом, и отнюдь не скрывал того, что Динни мысленно называла «явным преклонением перед ее чарами»; и все же раза два она впадала, как он подметил, в «мечтательное забытье»; откинув голову, не шевелясь, она разглядывала его сестру.
– Ага! – сказал он. – Она вам нравится?
– Просто прелесть!
– Если я ей это скажу, она и глазом не моргнет. Самое прозаическое существо на свете. Кажется, она совсем покорила своего соседа. Кто это?
– Лорд Саксенден.
– Да ну! А кто этот чистопородный англичанин в конце стола, с нашей стороны?
– Уилфрид Бентуорт, у нас его зовут «Помещиком».
– А рядом с вами – тот, что говорит с миссис Монт?
– Профессор Халлорсен из Америки.
– Красивый парень.
– Да, говорят, – сухо сказала Динни.
– А вы не согласны?
– Мужчине неприлично быть красивым.
– Рад, что вы так считаете.
– Почему?
– Значит, и некрасивые могут на что-то надеяться.
– Вот как? Вы всегда напрашиваетесь на комплименты?
– Знаете, я ужасно рад, что мы наконец познакомились.
– Наконец? Еще сегодня утром вы не знали, что я существую.
– Да, Но это не мешает вам быть моим идеалом.
– Боже мой! Это у вас на флоте так полагается?
– На флоте нас прежде всего учат не зевать.
– Мистер Тасборо…
– Алан.
– Я начинаю верить в «девушку в каждом порту».
– У меня, – серьезно сказал молодой Тасборо, – нет ни одной. И вы первая, кого мне хотелось бы назвать своей девушкой.
– Да ну? А может, даже – ну и ну!
– Факт! Видите ли, служба на флоте – штука нелегкая. Когда видишь то, что тебе нужно, лови момент. Возможностей не так уж много.
Динни рассмеялась.
– Сколько вам лет?
– Двадцать восемь.
– Значит, вы не участвовали в бою у Зеебрюгге?
– Участвовал.
– Тогда понятно. Вы привыкли брать на абордаж.
– И идти за это ко дну.
Она ласково на него взглянула.
– Теперь я поговорю со своим врагом.
– Это ваш враг? Хотите, я им займусь?
– Его гибель не принесет мне пользы, если он прежде не сделает того, что мне надо.
– Жаль; на вид он опасен.
– Вас давно уже подкарауливает миссис Маскем, – шепнула Динни и повернулась к Халлорсену.
Тот произнес с полупоклоном: «Мисс Черрел!..» – словно она свалилась с луны.
– Говорят, профессор, вы замечательный стрелок.
– Ну, знаете, я не привык, как вы тут, чтобы птица сама просилась в ягдташ. Может, в конце концов и привыкну. Но пока все для меня здесь так ново.
– И жизнь вам улыбается?
– Еще бы! Быть с вами в одном доме – большая честь для меня, мисс Черрел.
«Артиллерия бьет справа, артиллерия бьет слева», – подумала Динни.
– А вы уже придумали, – спросила она вдруг, – как вам загладить свою вину перед моим братом?
Халлорсен понизил голос.
– Я глубоко уважаю вас, мисс Черрел, и сделаю все, что вы захотите. Если угодно, я напечатаю в ваших газетах опровержение и откажусь от всего, что написал о нем в книге.
– А что вы потребуете взамен?
– Разумеется, ничего, кроме вашего расположения.
– Брат передал мне свой дневник для опубликования.
– Если это для вас лучше – публикуйте.
– Наверно, оба вы никогда и не пытались понять друг друга.
– Пожалуй, нет.
– А ведь вас там было только четверо белых. Можно спросить, что именно раздражало вас в моем брате?
– Если я скажу, вы на меня рассердитесь.
– Нет, я умею быть справедливой.
– Что ж, прежде всего я убедился, что у него обо всем есть предвзятое мнение и он отнюдь не собирается его менять. Вот мы попали в страну, которой совсем не знаем, живем среди индейцев и других малоцивилизованных людей, а капитан Черрел хочет, чтобы все было как в Англии, по всем правилам, и чтобы правила эти соблюдались. Я думаю, если бы ему позволили, он надевал бы к ужину фрак.
– Но помилуйте, – сказала, немного растерявшись, Динни, – мы, англичане, убедились на опыте, что строжайшее соблюдение правил – наша главная опора. Мы добились своего в самых диких и забытых богом местах только потому, что везде оставались англичанами. Читая дневник брата, я, наоборот, думала: беда его в том, что ему не хватило твердости и выдержки.
– Да, не в пример лорду Саксендену или мистеру Бентуорту, – Халлорсен кивком головы указал на конец стола, – он у вас не типичный Джон Буль; может, потому-то я его и не понял. Нет, он человек очень нервный и уж слишком скрытный – стиснет зубы и грызет себя втихомолку. Похож на породистого скакуна, запряженного в извозчичью пролетку. Вы, видно, из очень старинного рода, мисс Черрел?
– Да, но мы еще не впали в детство.
Она заметила, как он перевел глаза на сидевшего напротив Адриана, потом посмотрел на тетю Уилмет и на леди Монт.
– Мне бы хотелось побеседовать о старинных семьях с вашим дядей, хранителем музея, – сказал он.
– А что еще вам не понравилось в брате?
– Понимаете, я чувствовал себя перед ним дубиной.
Динни чуть подняла брови.
– Вы только представьте себе, – продолжал Халлорсен, – мы попали в распроклятое – извините за выражение! – место, в страну примитивную, грубую. Что ж, я и сам становился примитивным, грубым – под стать этой стране; а он этого не желал, и все тут. Или не мог? А может, все дело в том, что вы – американец, а он – англичанин? Сознайтесь, профессор, мы, англичане, вам не нравимся.
Халлорсен рассмеялся.
– Вы мне очень нравитесь.
– Спасибо, но нет правил без…
– Что ж, – лицо его стало жестче, – я не люблю претензий на превосходство, в которое не верю.
– А разве мы одни этим отличаемся? Как насчет французов?
– Будь я орангутангом, мисс Черрел, мне было бы наплевать, что шимпанзе задирают нос.
– Понимаю, это уже совсем другая порода. Но, простите, профессор, как насчет вас самих? Разве вы не избранная раса? Разве вы этого не твердите все время? Разве вы согласитесь поменяться местами с каким-нибудь другим народом?
– Ни за что.
– А разве это не равносильно претензии на превосходство, в которое не верим мы?
Он рассмеялся.
– Тут вы меня поймали; но до сути дела мы еще не добрались. В каждом человеке есть своя спесь. Мы – молодая нация; у нас нет ваших корней и вашей старины; у нас нет вашей привычки считать себя солью земли; мы еще не устоялись – слишком уж нас много и слишком мы разные. Но, кроме наших долларов и наших ванных комнат, у нас есть еще кое-что, чему вы можете позавидовать.
– Что именно? Назовите, пожалуйста.
– Видите ли, мисс Черрел, мы твердо знаем, что у нас есть достоинство и энергия, вера и возможности, которым вы можете позавидовать; а вы не завидуете, и тогда нас возмущает ваша косность и высокомерие. Вы похожи на шестидесятилетнего старика, который смотрит свысока на молодого человека тридцати лет, а это, простите, идиотство.
Динни глядела на него молча; его доводы произвели на нее впечатление.
– Вы, англичане, раздражаете нас тем, что утратили всякое чувство нового; а если оно у вас и есть, вы уж больно ловко его прячете. Наверно, мы, в свою очередь, чем-то раздражаем вас. Но мы раздражаем только вашу кожу, а вы – наши нервные центры. Вот, пожалуй, и все, мисс Черрел.
– Понимаю, – сказала Динни, – все это страшно интересно и, я думаю, в общем, справедливо. Но тетя встала, поэтому я должна унести свою кожу и дать успокоиться вашим нервным центрам.
Она поднялась и улыбнулась ему через плечо.
