Андрей Малыгин - Гонзаго
Веремеев положил трубку телефона на место, еще некоторое время посидел в кресле, о чем-то усиленно соображая и постукивая кончиками пальцев о крышку стола, а затем вызвал к себе особо доверенное лицо, капитана Митрохина, и задержанную бабку для оформления протокола.
Надо сказать, что за все время пребывания в милиции кот ни на минуту не отходил от бабки, а, словно полоумный маленький котенок, резвился, заигрывая то с ее ногами, то с палкой, не обращая при этом на милиционеров совершенно никакого внимания, что само по себе было тоже довольно-таки странным.
— Может быть, бабушка, вам лучше все же раздеться, — предложил хозяин кабинета, вытирая носовым платком порядком вспотевший лоб, — а то как-то вы совсем не по погоде одеты. Уж больно жарко на улице сегодня.
— Спасибо за заботу, милай. Кому-то, может быть, и жарко, а я вот никакой особенной жары здесь не ощущаю. Ведь ваша организация особой теплотой-то не отличается, — не без иронии откликнулась старуха, отчего Веремеев с Митрохиным непроизвольно переглянулись. — Сначала тот скаред надо мной измывался, а теперь вот и вы собираетесь, — проворчала старуха. — Эх, до моих бы вот лет вам дотянуть, так и ног бы под собой совсем не почувствовали. Да и банька мне парная, как я знаю, не припасена, так что ли, сынки? — засмеялась она беззвучно. — И за что такого престарелого человека забрали? Совсем непонятно! Ай-яй-яй! И как же вам не совестно-то, ребятушки! — покачала она головой.
— Так мы вас, бабушка, и хотим побыстрее отпустить, — преувеличенно бодро ляпнул Митрохин и лукавыми глазами посмотрел на командира. — Щас вот бумагу составим для порядка, и пойдете на все четыре стороны, куда захотите.
— Ну-ну, пой, касатик, пой, — беззлобно сказала старуха, — если б я не знала, чем все это закончится… А вот если бы вы это узнали, то, эх, лучше бы и не начинали всей этой ненужной кутерьмы, — закончила она еле слышно.
Митрохин с начальником опять переглянулись, а потом оба неопределенно пожали плечами.
Веремеев тут же взглянул на часы. Времени было шестнадцать часов и пятнадцать минут, и они принялись составлять протокол.
— Итак, бабушка, как ваша фамилия, имя и отчество? — прокуренным голосом начал задавать вопросы капитан и тут же привычно заполнять соответствующие графы. — Так и запишем: Ольховская Ядвига Казимировна, — старательно и раздельно повторил за бабкой Митрохин. — А дату и год рождения свои помните? — Тринадцатого марта одна тысяча восемьсот девяносто… — И тут от услышанного голос его дрогнул, а рука непроизвольно замерла.
Лица у обоих милиционеров испуганно вытянулись, а глаза повылезали из орбит.
— Как? Как вы сказали? — тут же уточнил уже Веремеев. — Тысяча восемьсот девяносто первого года? — Оба служителя порядка тупо и обалдело уставились друг на друга.
— Так вы, бабушка, хотите сказать, — снова заговорил Митрохин, — что вам… уже стукнуло целых… сто одиннадцать лет? Не может быть! Вы, наверное, шутите с нами, бабушка? Ну признайтесь же?
— Ну да, просчитал ты все правильно, не ошибся. Но скажу тебе, как на духу, что такими большими годами, милок, не шутят. Целых в аккурат и есть сто одиннадцать лет и два месяца еще к ним впридачу, — подтвердила Ольховская. — Уж не комплиментик ли желаешь сделать мне, касатик? Хочешь сказать, что я на эти года совсем не выгляжу? — И она, улыбаясь, кокетливо покачала головой. — Ой, баловник!
Капитан Митрохин даже присвистнул. А потом отложил авторучку и, поднявшись из-за стола, озабоченно произнес:
— Командир, можно вас на пару слов? Нам нужно кое-что уточнить. — И они оба, не сговариваясь, тут же вылетели в коридор.
— Товарищ подполковник, Олег Романович, да вы понимаете… — взволнованно затараторил Митрохин, но Веремеев его тут же перебил.
— Да понимаю, Володя, понимаю. Как не понимать, чудак-человек. Ты хочешь сказать, что все может закончиться крупным скандалом. Что, не дай бог, еще пресса узнает об этом, а через них и начальство, что мы тут с тобой задержали такого престарелого человека, можно сказать, живую реликвию города. Так, что ли?
— Ну да, конечно же, так и есть, — выпалил Митрохин, — и на каком основании-то задержали? Да еще с этим дурацким котом. Цирк, да и только! Товарищ подполковник, нам с вами потом не отмыться. А уж эти журналистишки нас так разрисуют, так разделают, так расстараются! Ну, не мне вас учить, Олег Романович. Вы же знаете! Нельзя, ну нельзя ее задерживать…
Веремеев прошелся пальцами, как расческой, по голове.
— Да сам понимаю. Милиция загребла стоодиннадцатилетнюю бабку по подозрению… Ну неважно, по какому подозрению, — проговорил он скороговоркой. — Это уже сенсация! Сам факт! Такого еще, по-моему, не было. А сенсации-то никакие нам с тобой сейчас как раз и не нужны, правильно? Правильно. Но мы-то с тобой в любом случае должны действовать, как истинные профессионалы своего дела, а не как какие-нибудь дилетанты-любители? — посмотрел он выразительно на подчиненного. — Так?
Митрохин не уловил зерна в словах начальника, но в ответ все же утвердительно покивал головой.
— А кто тебе сказал, товарищ капитан, что ей, этой самой реликвии, именно столько лет, а? — Глянул он в упор на Митрохина.
— Да как кто? — не понял тот. — Она сама и сказала! А кто же еще? — И глаза его застыли в напряженном ожидании.
— Ну, мало ли что нам иногда наболтают. Что ж теперь, всему и верить! Мы ж с тобой не в благотворительной конторе работаем. Не первый, как говорится, день замужем. А, Митрохин? — Веремеев дружески хлопнул того по плечу. — И фантазеров-то всяких-разных у нас с тобой вон целая картотека. Один хлеще другого. Так? Так! А где доказательства? Где, я тебя спрашиваю? Ты у нее документы какие видел? А может, она из этого самого дома, смекаешь, где разные там Наполеоны, артисты и прочие выдающиеся личности, страдающие манией величия, проходят под о-о-очень пристальным наблюдением врачей курс усиленного лечения? А? Ты об этом ведь не подумал? Нет? Ну, вот видишь. Так что нечего паниковать, товарищ капитан, а надо вернуться обратно и, повытряхнув содержимое ее карманов, все и выяснить у нее на месте. Не отходя от кассы, как говорил герой одного из фильмов. Усек?
Да она на эти самые сто одиннадцать лет-то, честно говоря, и не тянет, — заключил он с облегчением, как будто определять столь почтенный возраст для него было обыденным и пустяковым занятием. — Уж максимум на восемьдесят… пять. Ну сам повнимательнее приглядись. Сдается мне, что здесь что-то явно не так. А вот что? — поскреб он пальцами затылок. — Это уже наша с тобой работа должна показать.
Логика Веремеева казалась достаточно убедительной, и оба милиционера тут же вернулись к прерванному занятию, потребовав у бабульки, если, конечно же, есть, предъявить документы, подтверждающие ее личность. И вообще «во избежание всяких внештатных случаев», как выразился подполковник, выложить из карманов на стол все вещи, какие у нее только имеются. Но никаких документов, подтверждающих личность Ольховской, не обнаружилось. А из вещей при себе оказалась из потемневшего от времени дерева увесистая коробка, старая колода карт да деньги мелочью рублей где-то на десять. И больше ничего.
Веремеев взял осторожно коробку в руки и, натянуто улыбнувшись, произнес:
— С вашего разрешения, пани Ядвига, можно полюбопытствовать, что находится в этой коробочке? — И он приподнял деревянную крышку.
На алом бархате, устилавшем дно деревянной сокровищницы, покоилось вырезанное из красивого разноцветного камня довольно внушительное выпуклое изображение в овальной золотистой оправе бледных профилей каких-то знатных молодых людей, мужчины и женщины, живших, очевидно, очень давно, о чем говорил исключительной работы шлем с крылатым драконом, венчавший голову мужчины…
Веремеев почувствовал внезапно охватившее его волнение и предательскую дрожь в руках.
«Экая же красота! Черт бы меня побрал! А Михаил-то Наумович, кажись, не промах! Совсем не промах! Уж не Александр ли Македонский здесь изображен? Возможно, со своей женой или там с пассией какой сердечной? — Подполковник сделал глотательное движение и почувствовал сухость во рту. — И на сколько же зелененьких президентов, интересно, эта вещица потянет, раз он целых три восклицательных знака на бумаге понацарапал? Первый раз за все время их совместной работы. Неспроста. Это важный и, можно сказать, принципиальнейший вопрос. Да. Как бы тут нам с тобой не опростоволоситься, уважаемый Олег Романович. А то ведь эта хитрая лисица Равиковский обведет вокруг пальца кого угодно. В два счета. Подметки с ботинок сдерет, и не заметишь. Тут в прямом смысле этого слова своей башкой постоянно рискуешь, а он каждый раз жмется и жмется. Просто до неприличия. Все приходится прямо из глотки с силой выдирать. Ох, и неблагодарный же сукин сын этот Миша! Так ведь и дом никогда не достроишь. Деньги, как в песок, утекают. А к осени надо бы закончить. На зиму пора уже в собственном бассейне расслабляться. Да и новая машина в чужом гараже скучает. Пора, пора в родные стены перебираться. Нет, надо Михаила Наумовича в этот раз как следует потрясти, а то он уже обнаглел до предела. Не обеднеет. Хватит прикидываться беднячком. Уж кто-кто, а он-то, Веремеев, все знает про обратную сторону медали скромного на вид директора антикварного магазина Равиковского. Сам разъезжает на старой „пятерке“, а под парами пятисотый „мерин“ нетерпеливо копытами бьет и джип новенький „Ленд Круизер“ в засаде притаился. Вот уж кому-кому, а ему-то, подполковнику Веремееву, не надобно пыль в глаза пускать. Не на ватной фабрике все же работаем и кое-какими необходимыми возможностями обладаем».
