Крик коростеля - Владимир Анисимович Колыхалов
— Ну, надо думать, не от сороки, которая некоторым все новости на хвосте приносит. — Бобров с трудом сдерживал охватившее его раздражение. Он видел, что Ника до сих пор еще не оправился от испуга, и вряд ли освободится. Разве не Фролкин ему, Боброву, постоянно внушал «не плевать против ветра», «не мешать жить козырным тузам». — Не скрытничай, — настаивал Александр Константинович. — Хочу правду знать.
— Ты про эту халяву и судмедэксперта? — Ника уставился в потолок, покраснел. Напоминание о Любке было ему неприятно. — Мимо они газовали на лодке. Их до кучи и пригласили, как понятых…
Из дальнейших слов Фролкина картина нарисовалась такая. Охранники обнаружили в кочках мешок с рыбой — легко нашли по истоптанной прошлогодней траве. Смагин, тяжело отдуваясь, с искаженным лицом рвал мешок из рук охранников. Натренированный, крепкий, он уже было осилил их, и тогда оба рыбоинспектора положили руки на кобуры пистолетов. Смагин мешок выпустил, заметался по берегу, скверно ругаясь, выкрикивая, кто он такой и кто остальные, что им честь отдавать надо, а не хватать, как последнюю тварь…
При этой сцене нутро Фролкина сжалось, язык прирос к небу, он отводил глаза, чтобы не встречаться взглядом ни с кем из троих задержанных. А Любка, зараза, всех отчетливо назвала поименно и пофамильно, перебрала все их должности и общественные посты, да еще отпускала язвительные словечки в адрес каждого. Пинаев, когда обратились к нему, подтвердил все то же самое, но в мягких тонах.
Директор нефтебазы Абрамцев, ссутулившийся и серый, отошел в сторону и присел на коряжину. Глушаков и Смагин глухо переговаривались, кажется, упрекали друг друга. Тем временем рыбонадзоровцы вытряхнули на землю улов, пересчитали: сорок стерлядок, восемь кострюков.
— Тысячу шестьсот рублей преподнесут им по судебному иску, — быстро прикинул в уме Старший Ондатр. — Ну, нарвались наконец-то! На весь район засветились. Как поступили с уловом?
— Сдал в общепит — тридцать четыре кило. Протокол и квитанция — на «Державине». — Фролкин переминался и морщился. — Понимаешь, корячится уголовное дело. Но, я думаю, до суда не дойдет.
— Почему?
— Местные власти не захотят выносить сор из избы.
— Тебя уже вызывали куда-нибудь? — Бобров закусил губу.
— Пока еще нет, но звонили. Начальник милиции Гришин подробно расспрашивал… Потерять руководителя следственного отдела ему не хочется.
Бобров ударил себя по бедрам.
— Смагин и Глушаков вконец изнагличались! Зимой соболей стреляют, летом ценную рыбу гребут! И все им прощается. До каких это пор?
— Не хочется связываться, — понуро ответил Ника.
— А я рад! Хоть в омут брошусь, хоть еще больше врагов наживу, а замять скандал не дам…
Старший Ондатр вышел от Фролкина взбудораженный. Ему не терпелось окунуться в этот чертовский круговорот.
Дома его встретили с радостью. Ксения уже прогуливалась по двору.
Хозяин наполнил квартиру гулом тяжелых шагов, обычным своим громкоголосьем.
— Агафья Мартыновна, — квас-то не перекис? — гудел Александр Константинович.
— Подмолаживала, — ластился голос тещи.
Квас он пил с кряком, ладонью во всю ширь ее вытирал губы, хвалил напиток, зная, что от похвалы его Агафья Мартыновна будет еще добрее и уважительнее.
Наедине с Ксенией, в их небольшой, но уютной спаленке, Бобров спросил:
— Сын наведывался?
— Был Вася с этой своей… — Ксения не назвала имени той, что так не по праву завладела их сыном. — Беспокоит меня он, отец. Глаза у него помутнели, молчаливый, угрюмый стал. Видать, она его цепко держит. И чем только парня приворожила? На нее поглядеть — так и польститься-то не на что!
— Слабосильный у нас Василий, — с досадой проговорил Александр Константинович, задумался и, помолчав, продолжал: — Не чаял, что сын такой уродится. Мало он взял от чалдонской закваски. И в армии служба на пользу не пошла. Васька малохольный. Не годится о сыне подобное говорить, да от правды куда деваться? Первая встречная взяла и окрутила. Жидковат молодец! Ему свою волю выказать так же трудно, как самого себя поднять за уши.
— Совсем о нем худо думаешь, — обиделась Ксения.
— Не думаю. Говорю.
— Ты баловал его.
Старший Ондатр покраснел. Укоризненный тон жены был не по духу. Конечно, он в чем-то сам виноват. Отцовская слабость к Василию проглядывалась отчетливо. К дочери Снежане отношение его было строже. Училась прилежно, росла домоседливая, от дел не отлынивала. Но не вечно же ей жить с родителями. На Василия отец крепко надеялся: род продолжит, в жизни себя утвердит. Не суждено теперь этому сбыться. Еще в армии Василию сделали сложную операцию. Врачи сказали, что детей у него не будет… Тяжело было всем. Агафья Мартыновна, вырастившая внука, утирала платком глаза. Родителей мучил вопрос: что посоветовать сыну, как устроить его нормальную жизнь при таком положении? И сошлись вот на чем: предложили Василию найти молодую женщину с ребенком, незамужнюю, привести в дом. Пусть чужое дитя, но ведь и его как родного можно принять к сердцу. Жили бы только в радости, честно трудились. Чего еще надо?
Сын пропустил эти речи мимо ушей, говорил, что вовсе не женится, не по его-де хилым плечам такая ноша. И однажды исчез из дому недели на две. Оказалось потом, что приголубила парня женщина, у которой муж недавно за хулиганство сел. Она с ним не разводилась, но и времени понапрасну терять не думала. Забрел к ней Вася Бобров, споткнулся о порог, как и другие многие, только с той разницей, что другие, проспавшись, уходили, а этот остался, увяз. Александр Константинович пытался отговорить сына от такой «спутницы жизни», да где там!..
История эта камнем лежит на родительском сердце.
— Агафья Мартыновна! — кличет Бобров тещу на этот раз с целью отвлечь себя от грустных мыслей о сыне. — В бане-то прибрано ли после стирки?
— Помыто давно и сухо уже. Что ли, топить собрался?
— Угадала. Комары накусали, мошки — все тело горит, пара и веника просит!
— По разливу нынче гнус, — сказала теща.
— Ядреный, Мартыновна, ох и ядреный!
У Старшего Ондатра банька важнецкая: просторную делал, с полком и широкими лавками. Печь выбрал удачной кладки: париться можно было минут через сорок после затопки, не закрывая трубы. Вода закипала быстро, и камни скоро накаливались — плещи на них разведенным кваском, и каленый пар выстрелит к потолку, разойдется сухим запашистым жаром…
Дым валил из трубы, поленья трещали. Бобров вышел на огород, походил по ровным рядам картошки, похвалил Агафью Мартыновну и Снежану за трудолюбие. Пока он гонялся за браконьерами, они тут все пропололи, да так аккуратно, старательно, что глазу любо.
Теща выглянула из-за ограды, спросила:
— Или изъяны нашел?
— Никаких! Ударный труд налицо. Жаль, что в прополке
