Флориан Зеллер - Случайные связи
У Николя были весьма романтические представления о любви, чистые, но зачастую гротескные. Ему все виделось абсолютным и однозначным, и он не мог понять, как можно сомневаться, мучиться от нерешительности и неспособности сделать выбор.
Три года тому назад он влюбился в женщину, за которой даже последовал в Нью-Йорк. Он все бросил ради нее и даже мысли не допускал о том, чтобы поступить как-то иначе. В Нью-Йорке, по его рассказам, они жили в маленьком грязном отеле в окружении наркоманов и шлюх. Полгода они провели в этой дыре, среди всего этого убожества, насквозь пропитанного похабщиной и грязным стремлением к наживе; наверно, они были счастливы. В конце концов девушка бросила его, и он вернулся во Францию.
Почти случайно Николя занялся журналистикой, не имея к тому ни малейшей предрасположенности, если не считать склонности к лени и вранью. Однако работал он крайне редко. «Николя работает» — звучало столь невероятно, что больше походило на анекдот. Точнее говоря, его особенность заключалась в том, что он работал не больше двух недель в году, но, когда такое с ним случалось, об этом должны были знать все. Он был из тех, кто звонит, чтобы предупредить, что в ближайшие две недели увидеться с ним будет совершенно невозможно, потому что его еженедельник забит под завязку, подобно театру в день премьеры пьесы, которую он втайне мечтал написать.
20.
Так вот, тот, кто втайне мечтал писать пьесы, только что отменил их встречу. Да, Тристан знал, за что он на него сердится. Николя не простил ему отвратительного смеха, который неделю тому назад он не сумел сдержать, и того, как он смотрел на его Аврору — взглядом, преисполненным безумной страсти! Неужели он действительно пытался соблазнить ее прямо на глазах у Николя? Думаю, скорей всего Тристану просто хотелось подвергнуть небольшому испытанию эту «идеальную» любовь, ну и конечно же, он играл, как обычно, всего лишь играл. Но откуда у него эта потребность разрушать все вокруг себя? Был обычный вечер. Амели с ним не пошла, хотела пораньше лечь спать. Тогда он впервые увидел Аврору. Сначала издали. Она говорила о чем-то с какими-то людьми. Тристану она показалась красивой. При этом она совсем не была похожа на тех редких женщин, один вид которых пробуждает в вас непристойные желания. В ее лице без труда можно было отыскать некоторые изъяны. Но то ли из-за настойчивости собственного взгляда, то ли из-за вечной загадочности внезапно появляющейся незнакомки Тристан почувствовал, как их связал некий молчаливый заговор судьбы.
Он взялся за нее в тот же вечер, но чуть позже. Именно тогда он поймал себя на том, что просто так пытается ее соблазнить. Слегка отстраненный, но сосредоточенный взгляд, скорее непринужденный вид, соблазнительный, но безразличный, слегка презрительный, уверенный в себе — в общем, полный набор дешевых уловок. Но она, казалось, лишь забавлялась этой игрой.
— Вы тоже писатель? — в какой-то момент спросила она.
Тристан гнусно расхохотался.
— Почему тоже?
Зачастую Николя не видел особой разницы между понятиями «быть писателем» и «надеяться когда-нибудь им стать». Таким образом он выдавал себя за того, кем не являлся, и был в сущности прав, поскольку женщины к этому очень неравнодушны. (Кстати говоря, женщины вообще предпочитают тех мужчин, которые хотя бы отчасти напоминают упрощенный, стандартный образ совершенства, образ, доступный даже самому слабенькому уму. Но по мере того, как мужчина неизбежно начинает отклоняться от идеального образа, женщина, обнаружив, что избранник трагически не соответствует первоначальной картинке, начинает подыскивать ему пиджачок поприличнее, стремясь восполнить явный недостаток элегантности; все так же прикрываясь щедростью и благородством, она дарит ему духи, аромат которых накануне привлек ее внимание к какому-то более мужественному силуэту; затем она убеждает его заняться спортом, чтобы приблизить его фигуру к тому силуэту, который ей хотелось бы сжимать в своих объятиях. Этот маскарад продолжается до тех пор, пока женщина вдруг не решит, что было бы роскошно встречаться с «творческой личностью», и тогда нашему несчастному, затравленному мужичку в дополнение к пиджаку и духам приходится скрепя сердце приниматься за работу.)
Поэтому-то Николя заделался писателем, и даже, быть может, одним из самых многообещающих писателей своего поколения, с одним только «но»: он в жизни не написал ни строчки. Кстати, почему он мечтал именно о писательстве? Ради признания? Ради обманчивой женской любви? Повсюду встречаются страдальцы, способные на все ради этих жалких утешений. Каждое утро они начинают с одной и той же молитвы, обращаясь к некому идеалу, к которому им хотелось бы приблизиться, с просьбой дать им сил на то, чтобы соответствовать образу; они громко разглагольствуют, но в душе ненавидят себя.
— Пишу ли и я тоже? — дружеским тоном переспросил Тристан. — Начиная с сегодняшнего вечера я займусь спасением своего лучшего друга от нелепости любовной истории и тем самым избавлю женщину от нелепости моего лучшего друга. Я и так достаточно мягкотел, так с чего бы вдруг я стал еще и писателем?
Ты не смог вынести этого смеха и моих низкопробных маневров. И я уже угадываю в твоих глазах бесчисленные упреки и с трудом сдерживаемое признание поражения. Да я даже знаю, какие слова ты произнесешь, Николя. Ты упрекаешь меня в том, что я без конца разрушаю все построенное без меня. Чтобы усугубить мою вину, ты скажешь о чувствах, которые испытываешь к ней. Ты говоришь себе, что я принадлежу к числу людей, которые, чувствуя, что падают, стремятся хоть кого-нибудь увлечь за собой, лишь бы не падать в одиночку. К тем, кто, словно бы утратив саму способность любить, постоянно, во всем ищет признаки собственного ничтожества.
Я не пытаюсь убить твои надежды, старина, жизнь сама прекрасно справится с этой задачей. Я всего лишь пытаюсь спасти свои, отыскать новые пути к освобождению.
Я знаю одну сумасшедшую старуху: понимая, что дом ее вот-вот рухнет, она долгие годы живет в хладнокровном ожидании того, что это наконец произойдет, кляня все на свете за то, что это никак не происходит. Я, Николя, и есть эта старая сумасшедшая. Я жду, что все рухнет, надеюсь на катастрофу, которая избавит меня от ожидания. И чем скорей, тем лучше. Может быть, однажды тебе тоже доведется вкусить этого пьянящего удовольствия, которое испытываешь, пожертвовав всем, лишившись любой надежды на спасение, растоптав ее и начав все заново, — опля! — пинком переворачивая труп. Или же, наоборот, спасти эту надежду: протянуть человеку руку помощи, увести его от прежних желаний, чтобы навязать ему новые, более вредные, которые окончательно его погубят.
21.
Тристан встал и вышел из конторы. Через два часа он поедет к школе за Амели. Как влюбленные, они поедут в Довиль. Ему не хотелось работать. Он решил побродить по улицам. Внезапно ему захотелось прогуляться до польского книжного. Он, кстати, так там ни разу и не был.
Он зашел туда, как заходят в храм. Осмотрелся. Некоторые книги лежали на столе, другие были расставлены по полкам. Хоть он и назывался польским, это был обыкновенный книжный магазин. Его заметила одна из продавщиц и обратилась к нему с довольно странным вопросом:
— Так вы интересуетесь поэзией?
Тристан был слегка удивлен. Он не знал, что ответить. Он машинально пожал плечами, вроде бы не возражая, но не более того.
— Разве нет? Мне показалось, что вы всякий раз покупаете что-нибудь из поэзии, но быть может…
— Я?
— Быть может, я ошибаюсь, я…
— Нет, не думаю, что это был я.
— Я, должно быть, вас с кем-то перепутала. Конечно же, это были не вы…
— Нет… Это кто-то другой.
Он смущенно ей улыбнулся, поблагодарил и вышел из магазина.
По дороге ему снова вспомнилось, как он встретил Амели. Это было одним из тех воспоминаний, которые преисполняли его нежностью. Он вспомнил, как она переходила через дорогу. Ему казалось, он отлично знает все секреты ее игр, всю подноготную ее безумств. Порой я смотрю на тебя, радость моя! Смотрю на тебя и знаю, о чем ты думаешь. Маска в салоне, привезенная тобой из Африки. Однажды я застукал тебя, когда ты разговаривала с ней вслух. Ты спрашивала ее, не мерзнет ли она, вот так, у какой-то маски. А потом пошла и закрыла окно. Несколько дней спустя я обнаружил, что ты купила диск африканской музыки, и мне известно, так как я отлично тебя знаю, мне известно, что ты иногда ставишь его, чтобы она — эта маска! — не страдала на чужбине! Твое нежное безумие, оно создано для меня, милое безумие твоего одиночества, когда тебе кажется, что тебя никто не видит, и ты начинаешь танцевать, прекрасная, просто так, и это то, что я люблю в тебе. Скоро мы будем в Довиле!
Затем, как и было задумано, он отправился в ближайший от дома ювелирный. Покупателей не было. Он купил кольцо. Он выбрал самое красивое. Понравится ли оно ей?
