Анатолий Иванов - Ермак
Струги приближаются к правому берегу, крутому и заросшему деревьями, но оттуда тоже полетели тучи стрел.
— А, черт, лупи их!
Ударил залп пищалей, несколько татарских лучников падают с наклонившихся над рекой деревьев в воду.
Ермак отбросил впившуюся в кольчугу стрелу.
— Здесь нам не высадиться… Давай к левому.
Опять заиграла труба. Мерно ударил барабан. Цепочка казацких стругов, изрыгая дым выстрелов, приближается к пологому левому берегу, казаки с обнаженными саблями, с пищалями, бердышами и копьями спрыгивают в мелководье и на песчаный берег навстречу заходящей для новой атаки огромной лаве татарских всадников…
…Перед Кучумом распластался на ковре мурза Баянда в окровавленной одежде.
— О, великий! Неверные разбили наше войско на реке Туре…
Кучум вскочил, вскричал в бешенстве:
— Шайтан, видно, помогает им! Передать Маметкулу — пусть быстрее укрепляет Подчеваш!
— Не волнуйся, великий хан, — склонился карача. — Пока жив карача, русские не пройдут к Иртышу.
Ночь. Заякоренные струги покачиваются на реке. На некоторых горят факелы, роняя в черную воду желтые куски огня.
Из темноты ночи к одному из стругов на легкой лодке подгреб какой-то человек. Его подняли в струг. Ермак и атаманы окружили приехавшего, который начал взволнованно говорить. Это был Игичей.
— Мой далеко плавал. Везде татары кричат: «Русский идет». А сами как звери по кустам прячутся, чтоб оттуда стрелу пускать.
Даже раненые приподнялись, чтоб услышать рассказ вогула.
— А Алышай, поручник Карачи, перегородил реку цепями, караулит русских, что в Иртыш не выплыли.
— Вот это и неведомо бы нам было… — проговорил Ермак.
— И в Азове цепи на Дону татары ставили, да казак, что налим, и через цепи плывет… — сказал как отрубил Брязга.
— Ну что ж, будем думать, как перехитрить их, — нарушил молчание Ермак.
В предутренней тишине, когда над лесом нежно зарумянился край неба, из-за меловых утесов показались распущенные паруса стругов. Паруса растут, розовеют на солнце. Уже отчетливо видны фигуры казаков на стругах…
…Замерло на берегу татарское войско.
…Лишь небольшие водяные буруны указывают те места, где натянуты кованые цепи.
Все ближе струги.
Рулевые направляют их в проход, где приготовлена татарская ловушка.
Вот и цепи. Подле них струги дрогнули и потеряли строй.
И сейчас же берег усыпался татарами. Жадно встретили татары желанную добычу, которая сама давалась им в руки.
Стрелы с зазубренными наконечниками разрывали паруса; стрелы гигантских, в рост человека, луков пронизывали борта.
Алышай первый бросился в воду. За ним вся орда. И вот они уже у стругов.
Алышай схватился за борт струга и взмахнул саблей на зазевавшегося казака, но вместо головы казака в воду посыпался хворост, на который были надеты зипун и шапка. Вместо казаков в стругах стояли и сидели хворостяные чучела.
— Шайтан! — закричал Алышай. — Где неверные?..
Вся орда, находящаяся в воде и на стругах, вмиг остановилась.
И в этот момент в спину орде загремели выстрелы. Сначала появилась хоругвь, а за ней вся дружина Ермака выбежала на топкий берег.
Алышай заторопился к берегу.
Поп Мелентий появился из-за укрытия на струге и рулевым веслом долбанул его по голове. Тот пошел на дно.
— Упокой, господи, его душу окаянную! — Мелентий перекрестил разбежавшиеся по воде круги. — Ишь ты, дьявол, вынырнул, супостат…
Мелентий выхватил меч и бросился за Алышаем. На берегу они скрестили мечи.
Иван Кольцо метался по берегу и рубил наотмашь, не давая выйти на берег ордынцам.
— Грабежники! На Русь бегать, селян зорить, — приговаривал он.
— Господи, благослови ухайдакать лешего! — приговаривал Никита Пан, орудуя топором. И после сильного удара, как дровосек, разворачивал череп противнику.
Мещеряк бил тяжелой палицей, окованной железом. Сдвинув брови, закусив губы, он клал всех встречных.
— Во имя отца и сына, — приговаривали казаки, сталкиваясь грудь с грудью.
Черкас, где-то завладев конем, с двух рук — мечом и топором рубил наседавших на него татар.
Чуть в стороне под хоругвью стоял Ермак с полусотней и наблюдал за ходом боя.
Мелентий все еще рубился с Алышаем. Оба устали.
— Святитель Микола, неужто терпеть мне этого лихозубого, — упрашивал Мелентий святого.
Алышай тоже что-то прокричал. К нему бросились ордынцы и заслонили его собой.
— Подмогните Мелентию, — указал Ермак Брязге. И десяток казаков, выхватив сабли, бросились попу на выручку.
Спрятавшиеся в стругах казаки из пищалей били в спину продиравшимся на берег ордынцам.
…В ворота Карачин-городка влетело несколько всадников. У мечети Алышай соскочил с коня и бросился вовнутрь. Там он упал на колени перед муллой:
— Аллах всемогущий, отведи гнев! Что скажу я сильнейшему и мудрому Кучуму в свое оправдание? Неверные нас перехитрили.
Мулла, не переставая молиться, проговорил:
— Ничего не скажешь, твою голову он наденет на острый кол, а тело бросит псам. Ты пропустил врага.
Алышай злобно поглядел на муллу и выбежал из минарета.
В ворота городка бегут ордынцы…
Напрасно Алышай хлестал их тяжелой плетью. Он ничего не мог поделать с этим хлынувшим потоком людей, объятых ужасом смерти.
А за ними сомкнутым строем, с развевающимися хоругвями шли казаки.
И Алышай один устремился навстречу казакам. Когда казаки приблизились, он вытащил нож и всадил себе в сердце.
Ермак подошел к нему, встретился с тускнеющим взглядом. Еле шевеля губами, Алышай проговорил:
— Не поведешь меня за своим конем на Русь!
Ермак дал ему попить воды.
— Отходишь? Жалко. Такого воина и на Руси чтут.
Алышай не ответил.
— Сего воина похоронить с воинскими почестями. — Ермак снял шлем и поклонился телу врага.
…С хрустом ломая подросток, валится огромная ель…
…Падает еще одно гигантское дерево. Еще одно…
Татары обрубают мягкие ветви, но оставляют голые метровые сучья, к тому же заостряя их.
По всему лесу — яростный стук топоров.
Урочища Подчеваш — залесенная круча метров в шестьдесят высотой, под которой изгибался подковой Иртыш. Берег метров с полсотни шириной, одним концом песчаная дуга упиралась в неприступные кручи, а другой — в пологий спуск к реке, заросший стеной леса. Тут-то и устраивалась длинная засека…
Маметкул в сопровождении четырех телохранителей медленно и молча объезжал строящееся укрепление.
Неожиданно из-под ветвей вынырнул всадник. Соскочив с коня, он упал на колени перед конем Маметкула.
— О, непобедимый! Не вели казнить за черное известие.
Маметкул положил руку на золотую рукоятку меча, бросил сверху:
— Говори.
— Нечестивый Ермак-атаман совсем близко. Он уже повоевал Карачин-городок. Побил его знатных людей, а черных освободил от дани.
В ярости Маметкул выдернул чуть не до конца из ножен меч.
— Пощади, великий! — взмолился гонец.
Маметкул с лязгом задвинул меч в ножны, бросил коня вперед, чуть не стоптав гонца.
Всадники ринулись за ним.
Остановился Маметкул перед крупным, поросшим травой увалом на вершине.
Было видно, как между шатрами сновали пешие и конные.
По-прежнему со всех сторон доносился стук топоров.
— Ермак ищет дружбы с черными людьми ханства. Но он найдет здесь свою смерть! — яростно прохрипел Маметкул, ткнул плетью в сторону леса. — Разве можно преодолеть такую засеку?
— Невозможно, великий Маметкул, — заискивающе сказал его спутник.
Из-за увала выскочила группа всадников во главе с пожилым мурзой Приложив руку к груди, мурза чуть поклонился:
— Великий хан зовет тебя Маметкул, на церемонию боевой шерти вассальных своих князьков.
…Под звук барабанов двое нукеров вывели из красной палатки обнаженного до пояса, трясущегося человека, поставили на белую кошму и одели петли на ноги, а концы веревок привязали к врытым с обеих сторон кошмы шестам, вершины которых были связаны.
Кучум сидел в своем золоченом кресле около голубого шатра. Рядом сидели Маметкул и карача. Перед ними, образуя полукруг, стояли пешие остяцкие и вогульские воины во главе со своими князьками. Групп таких было десятка два с половиной. А за ними сплошной стеной стояли татарские воины в полном вооружении.
Хан кивнул, и громкоголосый глашатай объявил:
— Великий хан Кучум в тяжкий для ханства час принимает шерть на крови от своих улусных князей и мурз. Великий хан пожертвовал для боевой клятвы этого храбрейшего воина.
С новой силой затрещали барабаны. Из белой палатки вышел человек в ярко-красной одежде и, подняв над головой широкий обнаженный меч, тоже подошел к белой кошме.
