Книги Судей - Эдвард Фредерик Бенсон
Марджери зевала, я зевал, мы все зевали, и наконец отправились спать. В конце концов, такое происходит всего раз в год.
Я мгновенно заснул – усталость сделала свое дело, но вскоре меня разбудил какой-то шум. Кто-то стучал в мою дверь, и мои мысли мгновенно вернулись к пуншу, который я предусмотрительно не стал пробовать. Моя первая мысль была – не заболели ли остальные?
На мое приглашение войти никто не отозвался, потом снова послышался стук, но теперь я понял, что это не стук в дверь, а шаги по дубовым доскам коридора. Они затихли вдали… и спустя короткое время снова возобновились.
Я сел в кровати и попытался объяснить это. Кто-то прошел мимо моей двери. Судя по шагам – трое, но, боже, кто они? Шаги были быстрыми и уверенными, и это говорило о том, что коридор освещен… Тут мне в голову пришла гениальная идея: открыть дверь и посмотреть. Не без мандража я включил свет в комнате и выглянул наружу. Но в коридоре было темно – хоть глаз выколи. Пока я стоял, снова послышались шаги – откуда-то из конца коридора. По мере приближения шаги становились громче; их сопровождал ясно различимый шорох платья. Из моей комнаты в коридор падал прямоугольник яркого света, и идущий должен был пересечь его, но сколько я ни всматривался, я никого не увидел.
Я был слишком заинтригован, чтобы испугаться, к тому же я осознал: невидимые мне люди, так легко идущие в темноте, полны веселья и доброжелательности.
Надев халат и тапочки, я направился к лестнице. Где-то здесь был выключатель, но я никак не мог его найти. А потом понял, что свет мне не требуется, поскольку снизу исходило неяркое свечение, словно там горели свечи.
Повернув за угол лестницы, я увидел источник этого света: в камине еще тлели угли. Но в холле никого не оказалось, хотя воздух был полон далеких голосов. Потом голоса внезапно были заглушены скрипичными нотами: сначала мой слух различил ритм, а потом мелодию – это был старинный напев «Сэр Роджер де Коверли». Музыка доносилась из зала, дверь которого была закрыта.
Я тихо прокрался через холл и, нащупав ручку, резко распахнул дверь. Наружу вырвалась вспышка света, а вместе с ней – громкий звук музыки. По центру, от двери до дальнего конца зала, протянулись две линии: мужчины с одной стороны, женщины с другой…
…и вдруг я понял, что смотрю в темноту. Одна-единственная вспышка света и звука, и – ничего.
Я с большим трудом добрался до своей комнаты, потому что свет, который я оставил включенным (дверь я оставил открытой) – в чем я был абсолютно уверен, – не горел. Думаю, замкнуло какой-то провод, потому что выключатель все еще оставался в прежнем положении.
На следующее утро я опоздал к завтраку. Тони уже перекусил и отправился к своему любимому прибору, но Марджери осталась, чтобы составить мне компанию.
– Прошлой ночью случилось нечто странное, – сказала она. – Когда горничная пришла в зал, чтобы зажечь камин, она обнаружила, что кресла сдвинуты к стенам, как будто помещение освобождали для танцев. Мы с Тони просыпались ночью, и нам показалось, что слышна музыка. Я хотела, чтобы Тони встал и посмотрел, что там происходит, а он хотел, чтобы пошла я. В итоге мы оба снова уснули.
– Это все пунш, – сказал я.
– Да, но даже ведро пунша не сдвинуло бы кресла, они такие тяжелые. Ты что-нибудь слышал?
Вошел Тони.
– Ха! Наконец спустился! – сказал он. – Знаешь, должно быть, вчера вечером я сделал абсурдную вещь. Я оставил прибор работать, вместо того чтобы выключить его. Должно быть, он работал, пока не произошло замыкания. Он потребляет чертовски много энергии.
– А отключился твой прибор совершенно неожиданно? – спросил я.
– Да, и все электричество в доме тоже. Прибор работал примерно до трех утра.
– Присядь, Тони, – сказал я. – Присядь и выслушай мою историю. Примерно в без четверти три прошлой ночью…
Пассажир
Однажды вечером во вторник, в октябре минувшего года, я ехал домой по Пикадилли, почерневшей от войны, сидя на крыше автобуса, направляющегося на запад. Оставалось несколько минут до одиннадцати, зрители еще не высыпали из театров, и здесь, наверху, я был в полном одиночестве. Вечер был прохладный, дул сильный юго-восточный ветер, все места внизу были заняты, и мне пришлось сесть на последнее сиденье рядом с лестницей: спинка хоть как-то защищала от порывов ветра.
Едва я уселся, произошел инцидент, который в тот момент лишь немного удивил меня: я почувствовал, как кто-то прошел мимо меня, слегка задев мою правую руку и ногу. Я обернулся, ожидая увидеть пассажира или, возможно, кондуктора, но никого не обнаружил. Автобус как раз проезжал совсем уж темное место – фонарь на улице не горел, и я ощутил нервное возбуждение. Чувство, хочу сказать, не из приятных: я словно почувствовал какую-то угрозу, но ее источника обнаружить не мог.
Насколько помню, сначала я никак не связывал это с прикосновением чего-то незримого. Скорее – с безлюдными улицами, погруженными в темноту. Падающий барометр предвещал грозу, а днем пришли тревожные новости с Западного фронта – всего этого было достаточно, чтобы чувствовать себя подавленным.
И все же я понимал, что дело в чем-то другом.
Во мне крепло ощущение, будто я внезапно соприкоснулся с чем-то, лежащим за пределами привычного мира, который окружал меня две минуты назад. Рядом со мной находилось нечто большее – то, чего не могли воспринять глаз или ухо. Я слышал гул автобуса, пока мы катили вниз по Пикадилли, я видел затененные фонари, редких прохожих, каменные дома, окна в которых были задернуты шторами из опасений перед вражескими налетами; вскоре в небе обозначились длинные лучи, которые отбрасывали на пестрое покрывало облаков прожекторы у Гайд-Парка; и все же я знал, что ни война, ни слухи о войне не связаны с внезапным волнением моей души. Дело состояло в чем-то другом; словно в темной комнате я проснулся от дребезжащего телефонного звонка, вырвавшего меня из объятий сна, будто какое-то сообщение прямо сейчас проникало из невидимых и бесплотных сфер. И тут же я увидел, что не один нахожусь на крыше автобуса.
Кто-то устроился на сиденье впереди, спиной ко мне. Секунду или две силуэт человека четко вырисовывался в свете фар встречной машины, и я видел, что пассажир сидит, наклонив голову и подняв воротник пальто. В тот момент я уже знал, что именно эта необъяснимо
