Болеслав Прус - Дворец и лачуга
Эти заключительные слова были заглушены шарканьем ног, означавшим, что новая когорта сотрудников одобряет эту не заслуженную еще похвалу, а вместе с тем, что старые борцы от всего сердца ее приветствуют и принимают в свои ряды.
- Милостивые государи! - продолжал выдающийся оратор. - Я не вижу надобности вкратце излагать все сделанное нами до сих пор...
Дамазий вдруг замолчал, видя, что при этих словах его верный поклонник судья стремительно поднялся со стула. Судья же поднялся, так как был уверен, что нотариус, услышав слова "сделанное нами до сих пор", пожелает назвать пана Дамазия "наглым лжецом". К счастью, нотариус молчал, и пан судья снова сел.
- Что случилось, дорогой судья? - спросил великий оратор, повысив голос.
- Валяйте дальше, сударь! - ответил запрошенный, дружески махнув рукой.
- Но, сударь!.. Я не люблю, чтобы мне мешали.
- Э, что там, пан Дамазий... Бросьте эти глупости! - отвечал судья, всей душой стремившийся услышать продолжение речи.
В Дамазий вся кровь вскипела.
- Милостивые государи! - воскликнул он. - Разрешите мне вернуть по адресу уважаемого судьи это... это, я позволю себе сказать, вульгарное и грубое слово, которое он адресовал мне.
Прошло добрые полчаса, пока перепуганный судья смог объяснить запальчивому оратору, что является преданнейшим его поклонником и, кроме того, человеком вообще чрезвычайно деликатным и что лишь его опасение, как бы не совершил бестактности нотариус, вызвало столь плачевное для общества недоразумение.
Великодушный Дамазий наконец позволил убедить себя, но речи своей все же кончать не стал. Поэтому присутствующим пришлось без особой торжественности приступить к выборам председателя, которым вторично был избран пан Пёлунович.
Дабы придать дебатам еще более организованный характер, вице-председателем был выбран пан Дамазий, а секретарем Вольский. Были принесены перья и бумага, и обсуждение началось вторично.
- Господа! - снова заговорил Дамазий. - Предлагаю пригласить нашего уважаемого председателя дать отчет по вопросу о некой машине, построенной неким Гоффом.
- Одно словечко! - прервал его пан Петр. - Напоминаю, что вместе с председателем эту машину осматривал пан Антоний, и, кроме того, вношу предложение, чтобы наши заседания протоколировались.
Предложение было единодушно принято, а затем приступили к заслушиванию делегатов.
Первый говорил пан Антоний и в немногих словах разъяснил, что виденная им машина является нелепостью, а ее изобретатель шарлатаном.
Второй делегат, а вместе с тем председатель собрания, пан Пёлунович, прямо признался, что в машине он разобраться не смог, но что, несмотря на это, Гофф, должно быть, человек очень бедный и нуждающийся в безотлагательной помощи.
- Дом их, - закончил свой отчет добродушный старик, - валится, утварь убогая и старая, в комнатах духота и сырость...
- Господин секретарь! - прервал его в этот момент один из новичков, которого рекомендовали как большого знатока музыки. - Господин секретарь! Прошу занести в протокол слова "сырость в комнатах".
- Намерены ли вы, милостивый государь, взять слово по этому вопросу?
- Да, возьму! - очень решительно ответил знаток музыки. - Уверяю вас, господа, что мы должны придумать что-то против сырости, что-то, знаете, такое, такое!.. У меня, например, квартира до того сырая, что я просто отопить ее не могу, вследствие чего поношу большой ущерб в смысле здоровья, денег, мебели... Я и мои дочери!
- Не возьмется ли кто-нибудь из уважаемых присутствующих обработать и представить нам вопрос... о сырых квартирах? - спросил Дамазий.
- Я могу! - подхватил пан Зенон.
- Ах! - снова воскликнул вице-председатель. - Мы и забыли, что пан Зенон должен был сегодня прочесть нам свой интереснейший меморандум о пауперизме? Разрешите, господа...
Так как по огромному количеству бумаги члены общества догадались, что исследование эрудированного Зенона кончится не скоро, то в зале произошло движение.
Одни сморкались, другие вставали, чтобы хоть на мгновение расправить ноги, третьи рассаживались поудобней. Любитель музыки уселся на шезлонге, судья спрятался между цветами под окном, председатель же и вице-председатель заняли диван возле главного стола. То ли слепой случай, то ли разумный порядок вещей распорядились так, что пан Зенон стал прямо против прибитой к стене туфельки*, что могло являться как бы дурным предзнаменованием. К счастью, пан Клеменс уселся под гипсовым бюстом Сенеки, а пан Дамазий увидел над своей головой такое же изображение Солона. Весьма возвышенный символ, заставивший призадуматься нотариуса...
______________
* Игра слов: по-польски слова "старая туфля" соответствуют русскому "старый колпак".
- "Меморандум о пауперизме", - начал Зенон.
- Предлагаю изменить заглавие и назвать "Записки о бедности", вмешался пан Петр.
- Быть может, лучше было бы "Меморандум о бедности", - добавил Дамазий.
- Или коротко: "О бедности", - шепнул кто-то другой.
- Не годится! - сказал нотариус. - Заглавие "О бедности" слишком напоминает школьные сочинения, которых уважаемый пан Зенон, вероятно, уже, давно не пишет.
Эти язвительные слова живо напомнили Зенону поражение, которое неделю назад нанес ему нотариус по вопросу о его статистических заключениях, но мыслитель умел молчать. Это снискало ему симпатию со стороны нескольких человек, которых резкий нотариус, при других обстоятельствах, также укорял в недостаточно основательном знакомстве с правилами логики.
- Обращаю ваше внимание, милостивые государи, что мой "Меморандум о пауперизме", или, как требует уважаемый пан Петр, "Записки о бедности", я совершенно переделал, - предупредил Зенон.
- В таком случае наши новые коллеги могут быть в обиде на вас и потребовать прочтения обоих меморандумов, - заметил пан Петр.
Это замечание произвело известное впечатление на ум добросовестного Зенона, который тотчас принялся доставать из сюртука другой, не менее объемистый ворох бумаги.
К счастью, знаток музыки заметил это и с величайшей поспешностью уведомил автора, что как он, так равно и его коллеги не сочтут себя обиженными, не прослушав предыдущий меморандум.
Это заявление было единодушно поддержано всеми слушателями, после чего пан Зенон начал:
- "Каким образом предупредить распространение пауперизма?.."
- Бедности! - вставил Петр.
- Хорошо: бедности... "вот вопрос, вернее, вот мрачная загадка, над которой с древнейших времен задумывались самые светлые умы..."
При последних словах головы слушателей склонились, а пан Дамазий сказал:
- Позволю себе поздравить уважаемого пана Зенона, который, я считаю, сегодня коснулся самой сущности вопроса!
На этот раз склонил голову пан Зенон. И тотчас стал читать дальше:
- "Средства, вернее лекарства, которые экономисты, а вернее, врачи общества, предлагали против этой страшной болезни народов..."
- Какой язык! Какой язык! - шепнул Дамазий на ухо пану Клеменсу.
- "Итак, лекарства эти можно разделить на два рода. Первый из них имел в виду ограничить рост беднейшего населения, второй же - поднять плодородие общей кормилицы всего сущего..."
- Земли! - воскликнул пан Дамазий, который во все время этой прекрасной речи отбивал обеими руками такт.
- Я попрошу господина секретаря занести в протокол слова "поднять плодородие земли", - отозвался знаток музыки.
- Вы, сударь, желаете выступить по этому вопросу?
- Нет. Я хочу только спросить пана Зенона - упомянул ли он среди средств, влияющих на плодородие земли, дренажные канавы?
Пан Зенон со стыдом должен был признать, что ему это и в голову не пришло. Вместе с тем он обещал написать отдельный меморандум о дренажных работах.
Между тем нотариус вполголоса декламировал кому-то:
Выходим на простор степного океана...{188}
К счастью, этот стих, украшенный столь язвительной двусмысленностью, не дошел до сознания знаменитого Зенона, который снова принялся читать и читал целый час уже без перерывов.
Превосходен был стиль этого меморандума, в котором увлеченный оратор заклинал своих слушателей, чтобы они не давали пропасть зря ни одной пяди земли. Он упоминал об ужасных последствиях истребления лесов, об истощении угольных шахт, предсказывал скорое падение Англии и решительное исчезновение с поверхности земли слонов, зубров и китов, "лишь набитые чучела коих (слова оратора), помещенные в немногочисленных коллекциях, будут свидетельствовать перед внуками о слепоте их дедов, на головы которых навлекут заслуженное проклятие".
Во второй части меморандума, где речь шла о средствах предупреждения чрезмерного роста нуждающихся классов, пан Зенон обронил следующий возглас:
- "Таким образом, неужели вы, господа, полагаете, что перенаселению в этом классе помешают эпидемии? Вы ошибаетесь! Вы полагаете, что война? Ошибаетесь! Быть может, колонизация? Вы находитесь в заблуждении! Быть может, препятствование заключению браков? Чистейшая иллюзия!..
