Элизабет Гоудж - Маленькая белая лошадка в серебряном свете луны
Теперь над ними пролетало еще больше чаек, они звали ее, манили за собой. Она посмотрела на них, улыбнулась, натянула поводья и взмахнула кнутиком. Скоро она увидит море.
Но так получилось, что тем утром она его не увидела. Ее внезапно остановил странный и ужасный звук, тонкий и высокий, плач, который прорвался сквозь радостный шелест ветра, крики чаек и стук копыт Барвинка и острой иглой пронзил ее сердце.
Она осадила пони и прислушалась, сердце застучало сильнее от внезапного страха. Справа от нее за угрюмой полосой сосен был глубокий овраг, заросший утесником и смородиновыми кустами, и оттуда и шел этот пугающий звук. Казалось, кричал израненный ребенок или зверь. Она задумалась лишь на мгновенье, а потом, отбросив страх, который тяжелым комом стоял у нее в горле, отвернула Барвинка от долгожданного моря и поскакала к оврагу за соснами.
Склоны его были крутые и каменистые и так густо заросли утесником, что она должна была спешиться, и, оставив Барвинка под соснами, карабкаться вниз самой. Виггинс, только взглянув на колючий кустарник, решил остаться под соснами, а Рольв сделал то же самое и лег, положив нос на лапы, рядом с Виггинсом.
Ее удивило и расстроило, что Рольв не собирается идти с ней, потому что она считала, что он намеревался приглядывать за ней. Она испугалась еще больше, но продолжала свой путь, продираясь сквозь густые кусты, исцарапав и исколов руки и лицо, а ужасный плачущий звук становился все ближе и ближе.
Почти на дне оврага кусты поредели, а в самом низу расстилался ковер из мха, на котором, как узор на зеленом фоне, росли примулы. Место это было так прекрасно, что Мария должна была бы вскрикнуть от восхищения, но для нее этой красоты не существовало, потому что в центре полянки была ловушка, а в ней кричал заяц.
Мария не знала, что это заяц, потому что никогда раньше не видела зайцев. Она подумала, что это кролик необычных размеров, вспомнила сцену, разыгравшуюся вчера между сэром Бенджамином и Старым Пастором, и возгласы расстроенного сэра Бенджамина по дороге домой… Кто же поставил эту ловушку?
Еще через минуту она уже знала это, потому что, когда она рванулась через кусты освобождать бедного зайца, она увидела фигуру, спускавшуюся с другой стороны оврага, высокого мужчину, одетого в черное, в черные, заправленные в черные рыбацкие сапоги, брюки, черную рыбацкую куртку, с всклокоченной черной бородой, со страшенной дубинкой и черным петухом на плече. Она не могла ясно разглядеть его, потому что от страха у нее не только перехватило горло, но и перед глазами поплыл туман, но она была совершенно уверена, что это он поставил ловушку и сейчас убьет зайца своей дубинкой…
Она побежала, и он, заметив ее, тоже побежал, но она добежала первая, споткнулась о кроличью нору и упала прямо к его ногам в тот момент, когда он поднял дубинку, чтобы прикончить зайца.
«Оставь кролика в покое!» — закричала она, и ее страх как будто растворился в приливе горячего гнева и страстной любви к зайцу. — «Оставь его в покое. Это мой кролик! Слышишь ты, это мой кролик!»
Человек рассмеялся и снова поднял дубинку, должно быть, собираясь ударить зайца, а может быть и Марию, но внезапно на сцене появился еще кто-то.
Мария, обезумев от страха, яростной любви и гнева, заметила ловкую коричневую фигурку, склонившуюся над ней, голову, курчавую, как козлиная шерсть, а затем убегавшего мужчину с черной, очень аккуратно сплетенной корзинкой за плечами, а по всему оврагу звенел смех, счастливый и беззаботный, как кукование кукушки, чистый, как колокольчик, мальчишеский смех, полный озорной радости смех Пака.
«Быстрей! Быстрей!» — кричал веселый голос, знакомый Марии, как ответный радостный стук ее собственного сердца. — «Вытаскивай зайца, пока я раскрою ловушку. А потом бегом! Сейчас придут остальные. Люди из Темного Леса никогда не охотятся в одиночку. Быстрее!»
Они нагнулись к ловушке, и Мария ловкими руками вытащила дрожащее тельце бедного зайца, от волнения разглядев только сильные загорелые пальцы своего неожиданного товарища, умело разжимающие чудовищные стальные кольца, зажавшие левую заднюю лапу зайца. Но эти загорелые пальцы были ей так же хорошо знакомы, как ее белые пальчики.
«Бежим», — сказал мальчик, и они побежали, мальчик бежал первым с зайцем в руках, проворно карабкаясь по склону туда, откуда пришла Мария, а она за ним, тяжело дыша и спотыкаясь в попытке не упустить его из виду. Они выбрались из оврага, и оказались там, где был Барвинок, ждавший вместе с Виггинсом. Тут был и Рольв, но он уже не лежал, а крепко стоял на лапах, бил хвостом и громоподобно рычал, его огромные сверкающие глаза пронзали тень под соснами, где копошились темные фигурки, высокие тонкие кошмарные фигурки, с трудом различимые между соснами, пугающие, как выстриженные из тиса человечки в саду.
Теперь Мария поняла, почему Рольв не пошел за ней в овраг, он остался тут, чтобы наблюдать за этими кошмарными фигурами из бухты. Он лучше нее знал, как ей служить.
«Домой галопом!» — скомандовал мальчик. Мария вскочила в седло, и они помчались, мальчик бежал рядом с ней с зайцем в руках, Виггинс с другой стороны… Рольв остался позади.
Когда уже была видна усадьба, Барвинок прекратил скачку и затрусил, своей обычной рысцой, потому что опасность, похоже, осталась позади. К Марии вернулось дыхание и способность соображать, и она удивленно и радостно взглянула на мальчика, а он посмотрел на нее и улыбнулся.
Это был он, точно такой, как во вчерашнем сне. Он не изменился с тех пор, как играл с ней в Сквере, только вырос, и хоть она тоже выросла, он и теперь был на голову выше ее.
Его темные глаза весело вспыхивали, когда он смотрел на Марию. Густые каштановые волосы круто курчавились на голове, а одна прядка смешным завитком спускалась на шею, как утиный хвостик. На нем была такая же грубая коричневая куртка цвета опавших буковых листьев и потрепанная старая шляпа, украшенная с одного боку длинным зеленым пером.
«Робин!» — укоризненно воскликнула она. — «Почему ты перестал приходить в Сквер?»
«Мы стали слишком взрослыми для детских игр», — ответил он. — «Скоро они бы тебе наскучили, а когда бы они тебе наскучили, ты бы перестала верить в меня. Люди верят только тогда, когда им интересно. Лучше уйти раньше, чем наскучишь. Я знал, что ты попадешь в Лунную Долину. Я знал, что мы снова увидимся. Теперь ты не будешь скучать, когда мы будем вместе — даю слово, не будешь! Бояться будешь, но не скучать».
«А что мы будем делать вместе?» — спросила Мария.
«Скоро узнаешь», — ответил Робин.
Мария подавила в себе любопытство, потому что Робин всегда ненавидел расспросы, и если она спрашивала слишком много, исчезал, а ей не хотелось, чтобы он и на этот раз исчез.
Они вместе добрались до заднего двора, уселись на парапет колодца и занялись зайцем. Он больше не казался испуганным, доверчиво устроившись на руках у Робина. Робин промыл раненую лапу водой из колодца, положил ее между двух щепочек и завязал носовым платочком Марии. Он сделал это так умело, что заяц вовсе не почувствовал боли.
«Ну вот!» — сказал он, закончив работу и сажая зайца Марии на руки. — «Теперь ты. Это твоя зайчиха».
«Зайчиха!» — воскликнула Мария. — «А я-то думала, что это необычайно большой кролик».
Робин улыбнулся. «Что кролики! Кролики веселые маленькие утутишки, их забавно держать дома. Но заяц совсем другое дело. Заяц не домашнее животное, он — личность. Зайцы умны и храбры, у них любящие сердца, и в них есть кровь фей. Большая заслуга иметь зайца в друзьях. Это не часто случается, они полны важности и держатся среди своих. Это тебе не кролики, которые всегда крутятся под ногами, но если ты завоюешь любовь зайца… это здорово… А у тебя это получилось».
Мария взглянула на прелестное создание, лежавшее у нее на коленях, тихое и спокойное, с нежными, длинными, шелковистыми ушами. Теперь она могла разглядеть свою зайчиху внимательно, и она поняла, каким оскорблением было сравнивать ее с кроликом. Она была куда более основательного сложения, и вид имела царственный. Шерстка ее была серебристо-серой, мягкой и приятной, уши были такие большие, что скорее напоминали знамена, чем уши, но при этом они были прекрасны и нежны, как будто сделаны из лучшего розового бархата. Хвост был не тот нелепый маленький шарик, что у кроликов, но истинно заячий потрясающий фонтанчик белой шерстки, приковывающий внимание к силе и великолепию задних лап. Передние лапки тоже были отличные, но с задними их и сравнить было нельзя. Глаза были большие, темные и блестящие, а серебристые усики были вдвое длиннее, чем у Виггинса…
Виггинс глядел на зайчиху безо всякого одобрения… Она была крупнее его, ее красота бросала вызов его великолепию, а к этому он не был расположен относиться с легкостью. Он внезапно уселся, спиной к зайчихе, и начал почесываться.
