Уильям Теккерей - Кэтрин
- Милорд (я ведь сразу узнала вашу милость), прибывшей с вами даме так неможется, что просто грех поднимать ее с постели; не прикажете ли распорядиться, чтобы кучер отвязал ваши и ее сундуки, и постлать вам на ночь в соседней комнате?
К большому удивлению трактирщицы, ее речь была встречена дружным взрывом хохота.
- Сударыня, - сказал тот, к кому она относилась, - я не лорд, а портной и суконщик, что же до молодой особы, о которой вы говорите, то я ее до сего дня и в глаза не видал.
- Что-о? - завопила миссис Скоур. - Так вы не тот самый граф? Так Кэт вам не...? Так вы не заказывали для нее комнату с постелью и не станете платить по этому счету? - И она протянула документик, согласно которому со спутницы графа причиталась в ее пользу сумма в полгинеи.
Ее волнение вызвало новый взрыв веселости.
- Платите-ка, милорд, - сказал кучер дилижанса, - да поторапливайтесь, а то нам пора ехать.
- Кланяйтесь от нас миледи! - сказал один из пассажиров.
- Передайте, что милорду недосуг ее дожидаться! - подхватил другой; и они веселой гурьбой поспешили к карете, расселись по местам и укатили.
Миссис Скоур побежала было за ними, но на полдороге остановилась, словно окаменев, - лицо, бледное от ужаса и гнева, счет по-прежнему в протянутой руке, и только когда дилижанс уже исчез из виду, сознание вернулось к пей. Она опрометью бросилась назад, в харчевню, сбив с ног подвернувшегося мальчишку-конюха, не удостоила ответом доктора Добса, который из-под легкой пелены табачного дыма кротко полюбопытствовал, что случилось, взлетела по лестнице наверх и, точно разъяренная фурия, ворвалась в комнату, где лежала Кэтрин.
- Вот оно что, сударыня! - закричала она на самых пронзительных нотах своего голоса. - Провести меня задумали! Являетесь сюда, задрав нос, выдаете себя чуть ли не за графиню, занимаете лучшую постель в доме, когда на самом деле вы - обыкновенная побродяжка. Так вот, сударыня, не угодно ли вам сию же минуту убраться вон! "Охотничий Рог" не прибежище для больных нищенок, сударыня! Дорога в работный дом вам хорошо известна, сударыня, вот и отправляйтесь туда. - И миссис Скоур, стащив с больной одеяло, ухватилась за простыни, но тут бедная Кэт привстала, вся дрожа от страха и озноба.
Не было у нее духу ответить так, как она ответила бы еще вчера, - когда на одно сказанное ей бранное слово последовало бы с полдюжины более крепких, да еще полетела бы в обидчика тарелка, нож, бараний окорок - все, что попало бы под руку. Не стало у нее духу для подобной отповеди; и в ответ на приведенные слова миссис Скоур, а также на все прочие, - которые приводить нет надобности, но которые лились из уст этой почтенной особы неудержимым визгливым потоком, - бедняжка лишь горько плакала, тщетно пытаясь вновь натянуть на себя сорванное одеяло.
- Ах, тетушка, не будьте столь жестокосерды со мной! Вы видите, я совсем больна.
- Больна, потаскуха? Больна, дрянь этакая? Поделом вору и мука; это бог тебе послал болезнь в наказание. Живо одевайся - и чтоб я тебя больше не видела! Ступай в работный дом, там твое настоящее место. Одевайся же - ты что, не слышишь? Ишь ты, шелковые нижние юбки, - скажи на милость! - да еще и рубашка с кружевами!
Дрожа, всхлипывая, стуча зубами в лихорадке, Кэтрин кое-как надела белье и платье; при этом она словно бы не видела и не сознавала хорошенько, что делает, и ни единым словом не отзывалась на пространные речи трактирщицы. Наконец она, шатаясь, спустилась с узкой лестницы, миновала кухню, подошла к двери и, ухватившись за косяк, оглянулась на миссис Скоур, как будто еще надеялась на что-то. Но трактирщица, подбоченясь, сурово прикрикнула:
- Вон отсюда, бесстыжая тварь! - И несчастная с жалобным стоном отпустила косяк и побрела прочь, обливаясь слезами.
* * *
- Погодите, да ведь это... нет... да, конечно, это бедняжка Кэтрин Холл! - воскликнул кто-то за спиной миссис Скоур и, довольно бесцеремонно оттолкнув ее, выбежал на дорогу, без парика, с трубкой в руке. То был не кто иной, как славный доктор Добс; и последовавший короткий разговор его с мисс Кэт привел к тому, что она несколько недель пролежала у него дома в горячке и что он никогда больше не приходил в "Охотничий Рог" выкурить вечернюю трубку.
* * *
Мы не станем задерживаться на этой части жизнеописания мисс Кэт; приходится признать, что за время ее пребывания в доме славного доктора Добса не произошло ничего безнравственного; не станем же мы, в самом деле, оскорблять читателя дурацкими картинками скромной, благочестивой жизни, исполненной здравого смысла и безобидного веселья; все эти добродетели одна преснота, разбавленное молоко; то ли дело порок, остротой и пряностью щекочущий наши чувства. Скажем вкратце: доктор Добс, при всей своей богословской учености, был младенчески простодушен; не прошло и месяца после водворения мисс Кэт у него в доме, как все ее грехи были искуплены в его глазах раскаянием и страданиями; и они с миссис Добс уже судили и рядили, как бы получше устроить судьбу этой юной Магдалины.
- Вспомни, душа моя, ведь ей в ту пору едва сравнялось шестнадцать лет, - говорил он жене, - да и увезли ее, в сущности, помимо ее воли. Граф клятвенно обещал жениться на ней; правда, она ушла от него лишь после того, как этот изверг пытался ее отравить - но подумай, какое истинно христианское величие духа явила эта бедная девушка! Она прощает ему от всего сердца, в то время как я, например, лишь с трудом мог простить миссис Скоур, столь жестоко отказавшую ей в приюте.
От читателя не ускользнет некоторое расхождение между версией доктора Добса и той, которая дана была нами и которая - пусть он в том не сомневается - более достоверна; все дело в том, что доктору рассказывала о случившемся мисс Кэт, а доктор, добрая душа, принял бы ее рассказ за чистую монету, даже будь он во сто крат удивительнее.
Советуясь между собой относительно будущего мисс Кэт, почтенный священнослужитель и его супруга вспомнили о нежных чувствах, которые некогда питал к ней Джон Хэйс, и пришли к заключению, что, если эти чувства не изменились, они сейчас придутся как нельзя более кстати. Решено было со всей осторожностью выяснить расположение Кэтрин на этот счет (осторожность выразилась в том, что нашу героиню спросили, вышла ли бы она замуж за Джона Хэйса). Ответ последовал самый решительный: нет. Когда-то она любила Джона Хэйса - он был ее первой, ее единственной любовью; но теперь она - падшая и уже недостойна его. После чего супруги Добс прониклись еще большим к ней уважением и стали искать способов, как бы устроить этот брак.
Хэйс был в отлучке, когда мисс Кэт вновь появилась в родных краях; но, воротившись, не замедлил узнать о происшедшем - как она заболела и как тетка от нее отступилась, а добрый пастор приютил ее у себя. Спустя несколько дней преподобный мистер Добс повстречал мистера Хэйса и, сославшись на какую-то надобность по плотничьей части, попросил зайти. Хэйс сперва отказался наотрез; потом отказался в деликатной форме, потом заворчал, потом зафыркал и, наконец, дрожа с головы до ног, переступил порог дома. Там, на кухне, сидела мисс Кэтрин и тоже с головы до ног дрожала.
Какой промеж них вышел разговор? Если вам, миледи, так уж хочется знать, вспомните тот день, когда сэр Джон сделал вам предложение руки и сердца. Можно ли вообразить что-либо бессмысленнее тех слов, что были при этом сказаны? Подобные речи не стоит воспроизводить, даже когда их ведут лица, принадлежащие к самому избранному обществу; а уж если дело касается до любовных объяснений плотника и бывшей трактирной служанки, то и подавно. Скажем только, что мистер Хэйс, у которого был целый год на то, чтобы излечиться от своей страсти и который словно бы преуспел в этом, едва лишь увидел Кэтрин, так снова по уши в нее влюбился, и все его усилия пошли прахом.
Знал ли священник, как у них обстоят дела, про то мне неизвестно; но так или иначе, мистер Хэйс теперь, что ни вечер, если не торчал на кухне пасторского дома, то прогуливался в обществе мисс Кэтрин; и не прошло трех месяцев (срок немалый, хоть и приходится сжать его тут до одной короткой фразы), как в деревне узнали о новом тайном побеге; а кто с кем сбежал, он ли с нею, она ли с ним, не мое дело допытываться. "Я бы этого никогда не допустил, - говорил потом доктор Добс - а жена его улыбалась втихомолку, да они все держали от меня в секрете". И, наверно, он бы вмешался, если бы знал о нем; но как только миссис Добс заговаривала с ним о том, когда и как именно намерены совершить побег влюбленные, он тотчас приказывал ей замолчать. По правде говоря, супруга священника не раз принималась обсуждать этот вопрос. "У молодого Хэйса и деньги водятся, и ремесло в руках, говорила она, - он единственный сын у родителей и волен выбрать себе жену по нраву; верно, красавцем его не назовешь, и ни щедростью, ни любезностью он не блещет; но зато он, бесспорно, любит Кэт (а ей, сам знаешь, выбирать не приходится), и чем скорей она за него выйдет, тем лучше. Разумеется, в нашей церкви им венчаться нельзя, но..." - "Ну что ж, - отвечал доктор Добс, если их обвенчают где-нибудь в другом месте, я тут ни при чем, да к тому же мне ведь ничего и не известно". Намек был понят, и в одно прекрасное воскресное утро, месяц спустя, мистер Хэйс потихоньку увез свою возлюбленную из пасторского дома, усадив ее на лошадь позади себя; а из-за спущенных оконных занавесок смотрели им вслед пасторские ребятишки и весело смеялись.
