Разрушенный мост - Филип Пулман
Рианнон одними губами прошептала «Нет» и изобразила испуг. Получилось очень хорошо: Джинни легко могла это представить.
– Это из-за него, да?
– Ага. Она не хотела, чтобы он знал. Я сразу поняла, что Хелен нравится твой папа. Потом, когда мне надо было уходить, она спустилась вместе со мной в город, и мы смогли поговорить свободнее. Бенни ужасно ревнивый, ревнует ее ко всему. И он в курсе, что она знает твоего папу, но думает, это потому, что он у нее в офисе компьютеры устанавливал. Она же работает в каком-то архитектурном бюро. Только и всего. И неизвестно, как бы он себя повел, если бы решил, что между ними что-то есть. Я так понимаю, Хелен один раз виделась с твоим папой – они обедали вместе, что ли, или просто ходили выпить. Но вот что, слушай… Помнишь тут историю про него и про тюрьму? Знаешь, кто пустил этот слух?
– Кто?
– Бенни. Он рассказал об этом Хелен, потому что ревновал и хотел ее припугнуть. А ему это шепнул Джо Чикаго, про которого ты мне рассказывала.
– Не может быть, – удивилась Дженни. – Как он вообще может быть знаком с Джо Чикаго? Тот ведь живет в Аберистуите. Это далеко.
– А вот и нет. В Портафоне он живет, если верить Хелен. И они с Бенни знакомы потому… Нет, подожди, не помню. Просто знакомы. Но это он пустил тот слух.
– Ерунда какая-то, – пробормотала Джинни, перекатываясь на спину. – Невозможно. Джо Чикаго к моему папе точно отношения не имеет.
– Хелен сказала, Джо сидел в тюрьме и там познакомился с твоим отцом.
Джинни поморщилась. Большей ерунды ей еще не доводилось слышать. А в вышине над ними, в бескрайнем голубом океане проплывал маленькой серебристой рыбкой самолет, оставляя за собой белоснежный след. Самолет был слишком далеко, и от него не доносилось ни звука, зато где-то неподалеку щебетал и выводил ангельские рулады жаворонок. Джинни видела самолет – но не слышала его, слышала жаворонка – но не могла его видеть, и эти два образа слились в ее воображении и создали новый: самолет, который пел, как птица. Разморенная солнцем, утомленная его теплом, охваченная непонятной радостью от вида голубого неба с белой полосой, очарованная песней, Джинни выбросила из головы всю эту чепуху о тюрьмах, бандитах и продавцах окон и просто растворилась в солнечных лучах.
Рианнон говорила что-то.
– Еще раз? – пробормотала Джинни.
– Я говорю, что его усы были как приклеенные. Как будто они тоже часть костюма. Костюм молодого менеджера. Он наверняка на ночь их снимает и оставляет на краю ванной. Уверена, у него и телефон для машины есть, только не настоящий, а игрушечный – у них у всех есть такие. Стоит, наверное, на светофоре и делает вид, будто по нему разговаривает. Как думаешь, каково это: целоваться с мужчиной, у которого усы?
Этот вопрос вывел Джинни из полудремы. За всю жизнь только один мужчина целовал ее, и это был отец. И вот уже снова в темноте всплывает та же мысль: «Кто поцелует девчонку, если у нее кожа другого цвета?» Но сейчас нужно было ответить Рианнон.
– Как водить носом по ковру.
– А знаешь, что по этому поводу думали во времена королевы Виктории? Я в «Дейли Мейл» статью видела. Тогда говорили: «Целоваться с мужчиной без усов – все равно что есть яйцо без соли»!
Сравнение оказалось настолько странным, что Джинни покатилась со смеху.
– Есть яйцо без соли?! Боже, ну и ну! А есть мужчину без соли – это все равно, что целоваться с яйцом без усов!
– А целовать усы без соли – это все равно, что есть мужчину без яиц…
И вот они уже обе корчились от смеха на неровной поверхности скалы. Каждое новое сравнение звучало еще безумнее предыдущего, а вопрос, который так тревожил Джинни, снова канул во тьму, отступил подальше во мрак, где давно жил. Но не уснул, нет, готовый в любой момент снова подняться к поверхности.
Отсмеявшись, они перебрались на другой берег реки, в рощу за мостом. Там росли дубы – кряжистые, кривые, такие же низкие, как каменная стена вдоль дороги. Это были старые, очень старые деревья. Под их сенью на тебя снисходило спокойствие и умиротворение, а замшелые камни, усыпанные веснушками пробивавшегося сквозь листву солнечного света, казались местами для молитвы под сводами разрушенной церкви. Наверное, именно в такие рощи приходили друиды, чтобы почтить своих богов.
– Она узнала тебя, когда увидела на пороге? – спросила Джинни.
– Кто, Хелен? Не сразу. Мне ведь было шесть или около того, когда она ушла из дома. Конечно я выгляжу иначе. Для начала, у меня появилась грудь. Я все пытаюсь сделать так, чтобы Питер ее заметил.
– А он не замечает?
– Понимаешь, он милый. Добрый. Но проблема милых и добрых людей в том, что они не слишком привлекательны. Может, стоит спросить об этом Хелен. Она наверняка знает все ответы. Ты же слышала, как она складно говорит. Так что наверняка.
– Может быть, если человек добрый, его привлекательность не так уж и важна, – заметила Джинни, обрывая клочки мха с камня, на котором сидела.
– Не-а, – вздохнула Рианнон. – Забавно, правда? Если человек привлекательный, ему вообще наплевать, насколько добрым его считают, но если ты добрый, то мечтаешь стать еще и привлекательным. Проблема в том, что приходится выбирать.
– Уверена, есть такие люди, которые одновременно добрые и привлекательные.
– Так не бывает. И это трагедия. Жизнь вообще очень трагична.
– Как скажешь, – согласилась Джинни и бросила в Рианнон комочком мха, угодив точно ей в нос.
– Перестань, – буркнула Рианнон.
– Почему этот мост выглядит более новым, чем остальное тут?
– Так это же разрушенный мост. Pont Doredig на валлийском.
– А на французском будет Le Pont Cassé. Но разве он разрушен?
– Сейчас-то его уже починили. Но тут случилась какая-то авария, что-то произошло с машиной. Не помню точно… Но это было давно.
Джинни посмотрела на мост. Он был узкий, хватило бы места только для одного автомобиля; камни кладки выглядели более новыми, чем выветрившиеся камни стены по краям дороги. Она попыталась представить машину, которая теряет управление и падает в реку, хотя тут могло случиться и что-то другое.
– Так что твой папа
