Эльмира Нетесова - Женатые холостяки
А в пять часов утра кто-то заполошно позвонил в дверь. Наташка в ужасе отпрянула от двери. Пожилая дворничиха вместе со своим стариком-мужем ввели в квартиру почти голую, едва державшуюся на ногах, Маринку.
— Во, подле дома на нее наткнулась, сидела голой жопой на земле, помирала. Домой не хотела вертаться. Помереть там решилась, глупая. Мы ее с дедом сгребли в охапку и приперли глумную. Сама с ей разберись, а мы пошли, — заспешили из квартиры.
— Я не хотела к вам, они насильно притащили, — сказала дочь слабым голосом. Она сидела на полу, оперевшись спиной на стену, и клонилась в разные стороны, с трудом удерживая равновесие.
Наташка молча затащила ее в ванну.
— Оставь меня, слышишь, я не хочу ваших забот, — сопротивлялась обессилено. Наташа не слушала. Помыла Маринку, обтерла, притащила на кухню, заставила поесть. Она ни о чем не спрашивала, хотя любопытство раздирало. Маринка ела жадно.
— Теперь иди спать, — уложила в постель, укрыла одеялом и только тогда, присев рядом, спросила:
— Где же ты была?
По щекам девчонки полили слезы. Ее затрясло. И она попросила:
— Мам, можно потом. Я не верю, что жива! Это чудо, что уцелела. Меня хотели убить, но я слиняла.
— Кто хотел убить? За что? — схватила Маринку за плечи, тряхнула, не давая уснуть. У дочери закрывались глаза.
— Те двое, они меня взяли в городе. Посадили в машину, предложили покататься и увезли за город. Там они в роще остановились. Выволокли меня, предложили повеселиться. Достали пиво, водку, велели пить за знакомство. Я отказывалась, они мне насильно влили полбутылки. А потом велели раздеться. Я не стала. Они сами сорвали всю одежду. Я уже опьянела и не могла оттолкнуть. Да и куда там! Они оба здоровые, настоящие амбалы. Я против них соплячка, — закрыла лицо руками.
— Тебя изнасиловали? — похолодела баба.
— Сначала избили как собаку. А уж потом оторвались по полной программе, оба! Да еще смеялись надо мной за то, что девушкой была. И базарили, что в такие годы стыдно канать в целках, в мое время все ровесницы уже бабы, а я домостроевка и они меня осчастливили, сделали современной. Теперь я гордиться должна, что стала, как все! — взвыла от воспоминаний и продолжила, всхлипывая:
— Меня драли по очереди. Отдохнуть не давали. Сначала один, какого Колькой зовут, потом Андрей мучил.
— Все дни с ними была? И не могла уйти? — удивлялась Наталья.
— На второй день они увезли в деревню, мы там никогда не были. Там в какую-то избу приволокли. В ней одни мужики, ни одной женщины не было с ними. Отдали как овцу, чтоб потешились. Те, как с цепи сорвались.
— Боже мой! — всплеснула руками Наталья.
— Меня пользовали все, кто сколько и как хотел. Знаешь, как измывались?
— Кто тебе виноват? Разве гнали из дома? Отца обидела. Он и теперь в больнице лежит с сотрясением мозга. Его ты перешагнула. Да недолго прыгала, саму беда поймала! — упрекнула дочь.
— Мам, не надо! Я и так жить не буду, не хочу, не могу. Для меня все кончено, уйду от вас насовсем. Мне нельзя жить такою, — посуровела Маринка:
— Не хочу жить опозоренной и вам горе добавлять. Я за все сама отвечу. Что случилось уже не исправить, только смерть мой позор смоет.
— Совсем дура! Мало горя, еще добавить надо! — возмутилась Наталья.
— Горе и позор понятия разные. Горе пережить можно, а позор нет. Он и за гробом плетется.
— Замолчи, глупая! Давай поспи, успокойся. Через два дня вернется отец из больницы, подумаем, что дальше делать, как найти тех козлов, сдать их властям, — трясло Наталью. Она успокаивала дочь, а у самой заболело сердце.
Над ее дочерью надругалась мужичья, оголтелая свора. Бабе хотелось непременно найти всех и наказать каждого:
— Как же тебе удалось уйти от них? — спросила Маринку.
— Все время хотела сбежать от них, но не получалось, козлы стерегли. Те первые двое через день уехали и велели мужикам закопать меня живою или мертвою, когда им надоем, но не отпускать, чтоб ментам не засветила. Те, понятно, согласились, и мучили меня всей сворой, они все время пили самогонку, но кто-то из них был трезвым, оставался на атасе. Возле меня все время лежала колотушка. На всякий случай. Я все поняла. Мужики не скрывали, что живою не выпустят, я сидела на бычьей цепи. А тут они все перепились вдрызг и валялись, где попало. На мое счастье в избу пришел человек, по каким-то делам заявился. Увидел всех и меня приметил. Я ему все рассказала. Он расстегнул цепь, вывел из избы, посадил в свой грузовик и повез в город. По дороге сказал, что у самого три дочки растут. Старшая из них моя ровесница. Спросил, где мой дом и привез, высадил и велел скорее уходить. А как? У меня ноги отказали, на цепи сколько дней продержали без движения. Тут дворничиха вышла вскоре, увидела и привела вместе с дедом. Тот человек уехал на своем грузовике, я даже номер не увидела, темно было, и человек спешил смыться, боялся, чтоб его не прихватили и не притормозили, не повесили б чужую вину на его шею. Но если б не он, урыли бы меня те недоноски. Я всю дорогу не верила, что от них уехала. Веришь, не смерти боялась, не хотелось сдохнуть в их лапах. Это уже было б слишком больно! Ты не переживай, я все решила для себя. Надолго не задержусь. Вам не придется за меня краснеть, — сказала уверенно.
— Замолчи! Хватит дуреть! Была б умной, того не случилось бы! Но ума у тебя как не было, так и не появилось. А пора взрослеть! Теперь отдохни, хорошо, хоть живой вернулась, — глянула в окно, за ним уже рассвело, наступило утро. Наталья решила вздремнуть хоть на часок, и пошла в свою спальню. Но сон не шел. Женщина ворочалась с боку на бок, все думала, как скажет о случившемся мужу, не усугубит ли его болезнь, но и молчать нельзя.
— Надо посоветоваться с Александром Петровичем. Порва подскажет правильное, — думала баба и услышала осторожные шаги за дверью спальни, подумала, что Маринка пошла в туалет.
— Нужно Лешке Свиридову рассказать, написать заявление, пусть найдут и возьмут в милицию всех подонков. И тех двоих, и деревенских, каждого за жабры! Жаль, что расстрелы отменили. За такое жалеть нельзя. Нужно под корень их рубить. Совсем озверели сволочи! — сама того не замечая, плачет баба. И вдруг, будто кто в бок толкнул, встала, пошла в туалет, там пусто. Заглянула на кухню, никого, дернула дверь в ванну, та закрыта:
— Маринка, ты чего там застряла, открой! — попросила дочь. В ответ молчание.
— Маринка! Живо отвори! — потребовала строго. Но за дверью тишина.
Наталья схватила топорик, отжала дверь и онемела. Маринка уже влезла в петлю.
Баба мигом срезала веревку, затащила дочь в зал, сняла петлю и позвонила Порве:
— Саша! Скорее! Спаси Маринку! Она повесилась! Я только что сняла ее из петли, — кричала Наталья не своим от страха голосом.
— Бегу! — ответил человек.
Он влетел, не звоня, не постучав, сразу подскочил к Маринке, стал делать искусственное дыхание, щупал пульс, массировал горло, сердце, легкие.
Наталья смотрела, не зная, как и чем помочь врачу.
— Не суетись, не мешай, — одерживал врач женщину. И вскоре Маринка открыла глаза, не понимала, что происходит. Врач тормошил ее, заставлял дышать.
— Дай ей попить, — подавала стакан с водой Наталья.
— Сейчас нельзя, рано! Не суетись, отойди в сторону. Ну и вовремя ты подоспела! С чего это Маринка в петлю сунулась? — спросил удивленно.
— В беду попала девка. Умереть вздумала глумная! Я ж не думала, что она всерьез…
— Где ее постель? Давайте перенесем туда, — убедился, что дыхание восстановилось.
Наталья мигом приметила записку на столе дочери, прочла, подала врачу:
— Не ругайте! Я сама во всем виновата. Жить в позоре не смогу. Живую не простите, а мертвую долго ругать не станете. Я ухожу, не успев попросить прощенья за все. Знайте, я очень люблю вас обоих. Не хотела опозорить, живите светло и счастливо. Я буду молиться за вас. Простите и прощайте! Ваша Маринка…
— Вот гадость как наказать хотела родителей! — возмутился Саша и, выслушав, что произошло с девчонкой, помрачнел:
— Скажи, ты помнишь номер машины тех отморозков, какие увезли тебя из города? — спросил девчонку.
— Да, все помню, — ответила, едва продавливая слова.
Александр Петрович стал куда-то звонить. И вскоре к Смирновым приехали из милиции.
С Маринкой долго говорил следователь, ее осмотрели, что-то обсуждали. Потом задали несколько вопросов. И обратились к Порве:
— Вообще ее нужно отвести в психбольницу, сам знаешь, этого требуют правила.
— Не стоит, ребята! Не надо усугублять. Я сам с нею побеседую. Психушка тут только навредит.
— А ну, как моча в голову стукнет, вздумает еще что-нибудь над собою утворить, а мы отвечай!
— Я ее с самого детства знаю. Поговорим, уверен, что психдиспансер не понадобится, — сказал врач и, дождавшись, когда сотрудники милиции уехали, подсел к Марине.
