Болеслав Прус - Кукла
Вокульский второй раз за этот вечер покраснел, как мальчишка.
"Зачем только я впутался в эту сеть интриг и обмана!" - подумал он, все еще раздраженный словами Охоцкого.
Барон закашлялся и, передохнув, продолжал вполголоса:
- Не подумайте только, будто я ревную... Это было бы с моей стороны низостью... Это не женщина, а ангел, и я в любую минуту готов отдать ей все состояние, всю свою жизнь... Да что жизнь! Я доверил бы ей и свою вечную, небесную жизнь я был бы так же спокоен и так же уверен в своем спасении, как в том, что завтра взойдет солнце... Солнце я могу и не увидеть - боже мой, ведь все мы смертны! - но... Но она не внушает мне никаких опасений, никогда и никаких опасений, честное слово, пан Вокульский! Я и собственным глазам не поверил бы, а не то что чьим-либо подозрениям или намекам... - закончил он громко.
- Но, видите ли, - продолжал он, помолчав, - этот Старский отвратительная личность. Я бы этого никому не сказал, но... вы знаете, как он обращается с женщинами? Думаете, он вздыхает, ухаживает, вымаливает нежное словечко, пожатие руки? Нет, он к ним подходит, как к самкам, и со всей вульгарностью, которая ему так присуща, возбуждает их нервы разговорами, взглядами...
Барон осекся, глаза его налились кровью. Вокульский, молча слушавший его, вдруг проговорил резким тоном:
- Кто знает, милый барон, может быть, Старский и прав. Нам внушали, будто женщины - неземные создания, и мы с ними так и обращаемся. Однако если они прежде всего самки, то мы в их глазах глупцы и простаки, а Старский, само собой, торжествует. Касса достается тому, кто владеет подходящим ключом. Так-то, барон! - закончил он, рассмеявшись.
- И это говорите вы, пан Вокульский?
- Именно! Часто я спрашиваю себя: не слишком ли мы боготворим женщин, не слишком ли серьезно относимся к ним - серьезней и возвышенней, чем к самим себе?
- Панна Эвелина - исключение!.. - воскликнул барок.
- Не отрицаю, что бывают исключения; однако, как знать, может быть, такой вот Старский открыл общее правило?
- Возможно, но это правило не применимо к панне Эвелине, - запальчиво возразил барон. - И если я оберегаю ее... вернее - возражаю против близкого знакомства со Старским, хотя она отлично оберегает себя сама, то лишь затем, чтобы подобный человек не осквернил ее чистых мыслей каким-нибудь словом... Но вы, по-видимому, устали... Простите за несвоевременный визит.
Барон ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Вокульский остался один и погрузился в невеселые мысли.
"Что это Охоцкий говорил, будто аргументы панны Изабеллы ему уже набили оскомину? Значит, то, в чем она убеждала меня сегодня, не живой протест оскорбленного чуства, а давно затверженный урок? Значит, ее доводы, ее пыл, даже волнение - это только приемы, с помощью которых благовоспитанные барышни обольщают таких дурачков, как я?
А может быть, просто он влюблен в нее и хочет очернить ее передо мною? Но если и влюблен, зачем же ему чернить ее? Достаточно сказать, а она вольна выбирать... Конечно, у Охоцкого больше шансов, чем у меня; я еще не настолько потерял рассудок, чтобы не понимать этого... Молод, хорош собой, гениален... Ну что ж! Пусть решает: слава - или панна Изабелла...
Впрочем, не все ли мне равно, какой свежести аргументы применяет она в споре? Она не святой дух, чтобы каждый раз выдумывать новые, а я не такая интересная личность, чтобы стоило ради меня заботиться об оригинальности. Пусть говорит, как хочет... Важно то, что к ней-то уж наверное не применимо общее правило насчет женщин... Пани Вонсовская - та прежде всего красивая самка, а панна Изабелла - другое дело...
Не так ли говорил и барон о своей Эвелине?.."
Лампа догорала. Вокульский потушил ее и бросился на кровать.
Следующие два дня шел дождь, и заславские гости не выходили из дому. Охоцкий зарылся в книги и почти не показывался, панну Эвелину мучила мигрень, панна Изабелла и Фелиция читали французские иллюстрированные журналы, остальная же часть общества, во главе с председательшей, засела за вист.
Вокульский заметил, что Вонсовская, против ожидания, не кокетничает с ним, хотя случай представлялся поминутно, а держится совершенно равнодушно. Поразило его и негодование, с которым она вырвала руку у Старского, когда он хотел ее поцеловать, и то, что она запретила ему и впредь повторять такие попытки. Гнев ее был так искренен, что Старский даже растерялся, а барон пришел в отличное настроение, хотя ему не везло в картах.
- Вы и мне не позволите поцеловать вашу ручку, сударыня? - спросил он вскоре после этого инцидента.
- Вам - пожалуйста, - отвечала она, протягивая руку.
Барон приложился к ней, как к реликвии, и торжествующе взглянул на Вокульского; тот подумал, что у его титулованного приятеля, пожалуй, нет оснований особенно радоваться.
Старский был так поглощен картами, что, по-видимому, ничего не заметил.
На третий день небо прояснилось, а на четвертый было уже солнечно и сухо, и панна Фелиция предложила прогуляться в лес за рыжиками.
В этот день председательша приказала пораньше приготовить второй завтрак и попозже - обед. Около половины первого к дому подъехала коляска, и Вонсовская подала команду садиться.
- Едем скорее, жаль терять время... Где твоя шаль, Эвелина? Пусть прислуга садится в бричку и берет с собою лукошки. А теперь, - прибавила она, мельком взглянув на Вокульского, - просим мужчин выбирать себе дам...
Панна Фелиция стала было возражать, но барон тотчас подскочил к невесте, а Старский - к Вонсовской; она прикусила губку и сердито процедила:
- Я думала, у вас уже пропала охота выбирать меня...
И бросила уничтожающий взгляд на Вокульского.
- В таком случае, объединимся с вами, кузина, - предложил панне Изабелле Охоцкий. - Но только вам придется сесть на козлы, потому что я буду править.
- Пани Вонсовская не позволяет, вы нас опрокинете! - закричала панна Фелиция, которой жребий предназначил Вокульского.
- Почему же, пусть правит, пусть опрокидывает... - ответила Вонсовская. - У меня сегодня такое настроение, что, по мне, пусть хоть всем нам ноги переломает. Не завидую тому грибу, который мне попадется в руки!
- Готов быть первым из них, - откликнулся Старский, - коль скоро вы его скушаете...
- Отлично, если вы согласитесь, чтобы сначала вам срезали голову, отвечала вдова.
- Я уже давно хожу без головы.
- А я уже давно заметила это... Но давайте садиться - и едем!
Глава шестая
Леса, развалины и чары
Наконец тронулись в путь.
Барон, по обыкновению, шептался с невестой. Старский напропалую любезничал с Вонсовской, а та, к удивлению Вокульского, принимала его ухаживания довольно благосклонно. Охоцкий правил, однако на этот раз его кучерской пыл несколько умеряло соседство панны Изабеллы, к которой он поминутно оборачивался.
"Хорош и Охоцкий! - думал Вокульский. - Мне он жалуется, что аргументы панны Изабеллы набили ему оскомину, а сам только с нею и разговаривает... Конечно, он хотел настроить меня против нее..."
И Вокульский помрачнел как туча, вдруг уверившись, что Охоцкий влюблен в панну Изабеллу и что борьба с таким соперником почти безнадежна.
"Молод, хорош собою, талантлив... Нет, надо быть слепой или безрассудной, чтобы, выбирая между нами двумя, не отдать ему предпочтения. И все же даже в таком случае мне пришлось бы признать, что у нее благородная натура, раз ей нравится Охоцкий, а не Старский. Несчастный барон, а еще несчастнее его невеста - она так явно увлечена Старским! Пустая же у нее голова, да и сердце..."
Он смотрел, на осеннее солнце, на серое жнивье и плуги, медленно поднимающие пласты земли, и с глубокой грустью представлял себе минуту, когда он окончательно потеряет надежду и вынужден будет уступить место Охоцкому.
"Что ж поделаешь! Что ж поделаешь, если она предпочла его... На свое несчастье я встретился с ней..."
Между тем путники въехали на вершину холма, и глазам их открылась равнина до самого горизонта - леса, деревеньки, река и городок с костелом.
Коляску качало с боку на бок.
- Чудный вид! - воскликнула Вонсовская.
- Словно с воздушного шара, которым управляет пан Охоцкий, - прибавил Старский, держась за край сиденья.
- Вы летали на воздушном шаре? - спросила панна Фелиция.
- На шаре Охоцкого?
- Нет, на настоящем...
- Увы, ни на каком, - вздохнул Старский, - но сейчас мне кажется, что я внутри весьма неудобною шара...
- Пан Вокульский, наверное, летал, - с непоколебимой уверенностью сказала панна Фелиция.
- Право, Феля, ты скоро невесть что станешь приписывать пану Вокульскому! - обрушилась на нее Вонсовская.
- Я действительно летал, - с удивлением подтвердил Вокульский.
- Летали? Ах, как это чудесно! - вскричала панна Фелиция. - Расскажите нам...
- Вы летали? - откликнулся с козел Охоцкий. - Вот так так! Погодите рассказывать, я сейчас пересяду к вам...
Он бросил вожжи кучеру, хотя коляска съезжала с горы, соскочил с козел и через минуту уже сидел против Вокульского.
