Болеслав Прус - Кукла
В голосе старушки слышалось раздражение.
Она отпустила Вокульского и посоветовала ему пройтись по парку.
Вокульский вышел во двор и, обогнув левый флигель, где помещалась кухня, свернул в парк.
Позже ему не раз вспоминались первые два наблюдения, сделанные им в Заславеке.
Прежде всего он увидел неподалеку от кухни конуру, а перед нею, на цепи, собаку, которая, приметив чужого, начала лаять, выть и метаться, как бешеная. Разглядев, что глаза у собаки при этом веселые и она виляет хвостом, Вокульский погладил ее; это сразу расположило свирепую зверюгу к гостю, и она уже не хотела отпускать его от себя. Она взвизгивала, хватала его за полы, опрокидывалась на спину, как бы добиваясь, чтобы ее приласкали или хотя бы побыли с нею.
"Вот странная цепная собака", - подумал Вокульский.
В эту минуту из кухни появилось новое чудо: толстый старик работник, поперек себя шире. Вокульский, еще ни разу в жизни не встречавший толстого мужика, заговорил с ним.
- Зачем вы держите эту собаку на цепи?
- А чтоб злая была и не пускала в дом воров, - отвечал мужик, улыбаясь.
- Так почему бы вам не взять злого цепного пса?
- А наша барыня не станет держать злую животину. У нас пес и тот должен быть ласковый.
- А вы, отец, что тут делаете?
- Пасечник я. Прежде землю пахал, да вол ребро покалечил, так барыня послала меня на пасеку.
- И хорошо вам?
- Поначалу тошно было без работы, а потом привык, ничего.
Простившись с мужиком, Вокульский свернул к парку и долго прогуливался по липовой аллее, ни о чем не думая. Он чуствовал, как все, что тяготило его и отравляло мозг, - сумятица Парижа, шум Варшавы, гудение железной дороги, все волнения, все пережитые горести теперь словно испарились. Если бы его спросили: "Что такое деревня?" - он ответил бы: "Тишина".
Вдруг он услышал позади быстрые шаги. Его догонял Охоцкий, который нес на плече две удочки.
- Панны Фелиции здесь не было? - спросил он. - Мы условились в половине третьего вместе пойти на рыбную ловлю... Ну, да женская аккуратность известна! Может, и вы отправитесь с нами? Нет, не хочется? Так не сразиться ли вам со Старским в пикет? Он всегда готов, если только нет партнеров для преферанса.
- А что здесь делает пан Старский?
- Как что? Живет у своей двоюродной бабки и крестной, председательши Заславской, а в настоящий момент горюет, что наверняка не получит от нее в наследство поместья. Лакомый кусочек, около трех тысяч рублей. Но председательша предпочитает оказать поддержку подкидышам, а не казино в Монако. Бедный мальчик!
- А чем ему плохо?
- Ну, как же! С бабкой дело провалилось, с Казей сорвалось - впору хоть пулю себе в лоб пустить! Надо вам сказать, - продолжал Охоцкий, поправляя удочки, - что Вонсовская, будучи барышней, питала к Старскому слабость. Казик и Казя - подходящая парочка, а? Кажется, именно по этому поводу пани Казя и пожаловала сюда три недели назад (а после мужа ей достался изрядный куш, пожалуй не меньше, чем у председательши!). Несколько дней они даже как будто ладили, и Казик в счет будущего приданого успел выдать ростовщику новый вексель, как вдруг... все расклеилось... Вонсовская прямо издевается над ним, а он делает вид, будто все в порядке. Словом, плохо дело! Придется ему отказаться от путешествий и осесть в своем жалком именьице, пока не умрет дядюшка; у того, правда, давно уже камни в печени.
- А что пан Старский делал до сих пор?
- Ну, прежде всего он делал долги. Немножко поигрывал в карты, немножко ездил по свету (по-моему, преимущественно по парижским и лондонским кабачкам, в этот его Китай я не очень-то верю), но главным образом занимался совращением молодых дам. В этом деле он просто виртуоз и заслужил уже такую прочную репутацию, что замужние дамы и не пытаются устоять перед ним, а барышни верят, что стоит Старскому поухаживать за какой-нибудь девушкой, и она тот же час выскочит замуж. Чем плохое занятие? Не хуже многих других...
- Конечно, - подтвердил Вокульский, несколько успокоившись насчет соперника. "Такому не соблазнить панну Изабеллу..."
Они дошли до конца парка; за оградой виднелся ряд каменных строений.
- Поглядите-ка, что за оригинальная женщина наша председательша! сказал Охоцкий. - Видите вот те дворцы? Все это - помещения для прислуги. А вон там - приют для мужицких детей, их тут штук тридцать; целый день они играют, умытые и одетые, как барчуки... А вон тот домик - богадельня; там сейчас четверо стариков, они заполняют свой досуг тем, что чистят волос, которым набивают тюфяки для гостей. Где только я не побывал у нас в стране и всюду видел, что батраки живут, как свиньи, а их дети копошатся в грязи, как поросята... Когда я впервые попал сюда, то глазам своим не поверил. Мне казалось, что я очутился на острове Утопии{98} либо открыл страницу скучного нравоучительного романа, в котором автор описывает, какими должны быть помещики, но какими они никогда не будут. Эта старушка внушает мне уважение... А посмотрели бы вы, какая у нее библиотека, что она читает!.. Я остолбенел, когда она однажды попросила меня разъяснить ей некоторые положения теории эволюции, - она не приемлет ее только потому, что теория эта выдвигает в качестве основного закона природы борьбу за существование.
В конце аллеи показалась панна Фелиция.
- Что же, пойдемте, пан Юлиан? - спросила она Охоцкого.
- Пойдем, и пан Вокульский с нами.
- Да-а-а-а? - удивилась девушка.
- Это будет вам неприятно? - спросил Вокульский.
- Нет, почему же... только я думала, что вам интереснее проводить время с пани Вонсовской.
- Панна Фелиция, голубушка! - воскликнул Охоцкий, - только, пожалуйста, не притворяйтесь язвительной: все равно у вас ничего не получится.
Девушка надулась и, обогнав своих спутников, пошла по направлению к пруду; мужчины последовали за нею. Удили они до пяти часов пополудни, на самом солнцепеке, а день был жаркий. Охоцкий поймал двухдюймового пескаря, а панна Фелиция оборвала кружево на рукаве. В результате между ними разгорелся спор о том, кто хуже: барышни, не имеющие понятия, как надо держать удочку, или молодые люди, не умеющие ни минуты посидеть молча.
Примирил их только гонг, сзывающий гостей к обеду.
После обеда барон удалился в свою комнату (в эти часы он неизменно страдал мигренью); а остальным предстояло собраться в беседке, куда обычно подавали фрукты.
Вокульский пришел туда через полчаса. Он думал, что окажется первым, между тем застал в сборе все дамское общество, внимательно слушавшее рассуждения Старского. Тот сидел, развалясь в березовом кресле, и, с небрежным видом похлопывая хлыстиком по носку своего башмака, говорил:
- Все супружеские союзы, сыгравшие какую-нибудь роль в истории, были отнюдь не браками по любви, а браками по расчету. Что знали бы сейчас потомки о Ядвиге или о Марии Лещинской{99}, если б эти дамы в свое время не решились сделать разумный выбор? Чем был бы Стефан Баторий{99} или Наполеон Первый, если бы они не женились на влиятельных женщинах? Супружество - акт слишком значительный, чтобы, вступая в него, слушаться только голоса сердца. Это не поэтическое слияние двух душ, а событие, имеющее важные последствия для многих лиц и многих дел. Допустим, я сегодня женюсь на горничной или даже на гувернантке и завтра же лишусь доступа в свой круг. Никто не станет справляться о температуре моих чуств, зато каждый спросит: на какие доходы он будет содержать семью и кого он вводит в свой дом?
- Одно дело - брачный союз по политическим соображениям, а другое брак по расчету с нелюбимым человеком, - возразила председательша, глядя в землю и барабаня пальцами по столу. - Это насилие над самыми священными чуствами.
- Ах, дорогая бабушка, - со вздохом отвечал Старский, - легко говорить о свободе чуств, имея двадцать тысяч рублей годового дохода. Все кричат: "Подлые деньги! Мерзкие деньги!" Но почему же все, от батрака до министра, стесняют свою свободу узами обязанностей? Ради чего шахтер и моряк рискуют своей жизнью? Разумеется, ради подлых денег, потому что только подлые деньги дают человеку свободу хоть на несколько часов в день, хоть на несколько месяцев в году, хоть на несколько лет в жизни. Все мы лицемерно презираем деньги, однако каждый из нас понимает, что это навоз, на котором вырастает личная свобода, наука, искусство и даже идеальная любовь. В конце концов, где родилась рыцарская любовь, любовь трубадуров? Уж, во всяком случае, не среди сапожников и кузнецов и даже не среди докторов и адвокатов. Ее взлелеяли имущие классы; это они сотворили женщину с нежной кожей и белыми ручками, они создали мужчину, у которого вдоволь досуга, чтобы поклоняться женщине.
Наконец тут среди нас находится один из людей действия, пан Вокульский, который, по словам бабушки, неоднократно доказывал свой героизм. Что толкало его на путь опасностей? Разумеется, деньги, которые теперь в его руках обратились в могучую силу...
