Никому о нас не говори - Алёна Черничная
Бросив попытки застегнуть замок, я поднимаюсь на ноги. Босые стопы сразу же становятся ледяными, едва соприкоснувшись с полом.
— Мама, только не кричи, — умоляюще начинаю я. — Пожалуйста. Я понимаю, как это всё выглядит…
Но звонкий шлепок оглушает меня. К левой щеке как раскаленный металл приложили. Я зажмуриваюсь от боли. А потом эта же боль простреливает под рёбра, выбивая всё дыхание из лёгких. Мама только что отвесила мне хорошую оплеуху.
— Дрянь, — громко цедит моя мать. — Понимает она…
Я распахиваю глаза, и всё плывет перед ними, слёзы уже ручьями стекают по моим щекам… И неимоверно глупая мысль проскакивает у меня в голове. Может, Петрова действительно имеет право так злиться за мою пощечину? Ведь это так… тошнотворно унизительно… Так больно. В груди всё горит…
Смотрю на маму через пелену слёз, и у меня нет сил даже приложить ладонь к горячей щеке. Я просто медленно оседаю обратно на диван. А Тимур, наоборот, подрывается с него, успев натянуть только джинсы.
— Эй, вы в своем уме?! Успокойтесь!
— Я успокоюсь! Сейчас я успокоюсь. В полицию тебя сдам и успокоюсь. Господи, где же мой телефон… Кошмар какой… Как же это… Как же… — словно заведённая повторяет мама, хаотично шаря руками то по внешним карманам пальто, то по внутренним. А потом резко замирает. И так же резко переводит взгляд на меня. — А я как чувствовала, что не надо было нам переезжать. Ты же испортилась! Ты убила меня, Аня! Понимаешь? — Она выставляет вперёд свои трясущиеся руки, а её шарф падает на пол.
— Мамочка, пожалуйста… — Я съёживаюсь и кутаюсь в полы всё ещё расстёгнутой толстовки.
— Мамочка, — она язвительно меня передёргивает. — Материнское сердце не обманешь. Всегда знала, что за тобой особый контроль нужен. Но пыталась доверять тебе, а ты решила, что я дура, да? Ты правда думала, что я буду верить в твои россказни про ночевку у подружек, Соню… У тебя на лбу было написано, что ты нагло врёшь мне. Вырастила на свою голову брехливую дрянь! — выплёвывает моя мать.
Я вздрагиваю, будто бы опять получаю по лицу, и ещё сильнее сама себя обнимаю за плечи. Мне хочется провалиться сквозь землю, залезть под стол или под диван, укутаться с головой в плед, чтобы не участвовать во всём этом цирке. Чтобы все оскорбления мимо меня… Мне стыдно, обидно, что всё это происходит у Тима перед глазами.
А он, кажется, совсем не растерян и даже не смущается того, что до сих пор стоит перед моей матерью полураздетый: на Тимуре только одни джинсы, в шлёвках которых болтается расстёгнутый ремень. И это никак не мешает Тиму пугающе понизить голос:
— За языком следите. Вообще-то, Аня ваша дочь.
— Ты бы рот свой закрыл, — моя мать кривится, с пренебрежением взглянув на Тимура. — Кого ты притащила сюда?
Я успеваю лишь набрать воздух в саднящие лёгкие, а Тим уже отвечает:
— Я Тимур. Аня помогла мне, когда была нужна крыша над головой.
— Была нужна крыша, а заодно и безотказная вагина моей дочери? — цедит мама и делает шаг вперёд.
— Слушайте, хватит! — резко обрывает её Тим, выставляя перед собой ладонь. — Да, вы застали нас в интимный момент. Но зачем трагедию разыгрываете? Аня совершеннолетняя, и мы не в каменном веке живём.
— Я не знаю, где живешь ты, но теперь явно не здесь. Вон пошёл отсюда! Вон! — орёт моя мать. Её лицо неестественно краснеет. Глаза словно кровью наливаются, делая взгляд обезумевшим.
Мама бьёт Тима по вытянутой руке так, что он отшатывается назад.
И только этот дикий взгляд приводит меня в чувство. Боже, она же ведь сейчас действительно кинется на Тимура. И не в переносном смысле, в прямом… А драку своей матери с Тимом я не переживу…
Подскакиваю на ноги и сама бросаюсь к маме. Хватаю её за плечи и встряхиваю, пытаясь хоть немного привести в чувство и обратить внимание на себя.
— Прекрати, пожалуйста! Мам! Как ты вообще здесь оказалась?
И манёвр удаётся. Она фокусирует свой невменяемый взгляд на моём лице.
— Как оказалась? Ты не догадываешься, да? — мама театрально приподнимает брови, изображая искреннее удивление. — После того как ты явилась в порванных колготках и чужих вещах домой, начала нести мне какую-то чушь, я установила в твоём телефоне приложение. Оно скидывает мне геолокацию по запросу. А сегодня я решила ещё и проверить, врёшь ты мне или нет. Сказала, что задержусь на работе. Потом приехала домой. Тебя там не было. А твой телефон выдал мне, где ты…
Я застываю, опешив. Перестаю цепляться за мамины плечи и опускаю руки.
— Ты следила за мной? — спрашиваю растерянно.
— Давно надо было, — мама произносит это гордо и одёргивает лацканы пальто. — Боюсь представить, чем ты ещё занималась, пока я вкалывала на дежурствах как проклятая. Господи, — она поднимает взгляд к потолку, — за что мне всё это?! Где же я так провинилась перед тобой? — Ухватившись пальцами за свои волосы, трясет головой, громко причитая: — Нет. Нет. Всё. Хватит. Я возьмусь за твоё воспитание. Мы выедем отсюда. Вернёмся домой. Тебя этот город окончательно испортит. Завтра же пойдёшь в академию и напишешь заявление на отчисление.
— Мам… — я таращусь на неё во все глаза. — Что за бред?
Но она не слышит. Стреляет взглядом мимо меня, туда, где стоит Тим, и брезгливо морщится.
— А ты что здесь делаешь? Я сказала — вон пошёл! Или ты в кутузку хочешь?
— Я пойду, куда вы скажете, только хватит третировать Аню. Вы вообще слышите, какую ересь несёте? — вздыхает Тимур.
Он уже полностью одет. Капюшон худи накинут на голову, джинсы застёгнуты, кроссовки на ногах. Одна сумка висит через плечо, а вторую Тим держит в руках.
У меня в груди всё сжимается. Бросаю взгляд на стул, на котором недавно были сложены все его вещи, и он пуст. Как Тимур успел всё собрать, не знаю, но спинка стула освободилась.
Вскидываю глаза на Тима. Он ловит мой взгляд и успокаивающе приподнимает уголки губ. Только ни черта это не успокаивает… Я понимаю, что ему сейчас придётся уйти отсюда и помешать этому уже нельзя.
— Рот закрой! — продолжает беситься моя мать, крича на всю веранду. —
