Уильям Теккерей - Виргинцы (книга 2)
Глава LXXXVI
На родине
Подобного рода материнский призыв мог бы смягчить даже куда более твердокаменные сердца, нежели наши, и мы тут же заговорили о скорейшем отъезде в Виргинию и о том, что надобно зафрахтовать все каюты на "Юной Рэйчел". Но тут случилось заболеть нашему малышу, брать его в плаванье было бы опасно, а разлучиться с ним маменька, разумеется, не могла, и "Юная Рэйчел" совершила в этом году свое плавание без нас. Однако на следующий год возникли новые препятствия в виде первого приступа подагры у вашего покорного слуги (что причинило мне весьма много хлопот, а когда они остались позади, я, естественно, воспрял духом и повеселел), после чего возникла еще более печальная причина для отсрочки нашего путешествия, — мы получили очень грустные вести из Ямайки. Два года спустя после того, как мы обосновались в поместье, наш добрый генерал возвратился в Англию более богатым человеком, чем был при своем отъезде, но понеся утрату, возместить которую не могло никакое богатство и после которой он не пожелал оставаться в Вест-Индии. Маменька моей бедной Тео — самый нежный, самый добрый мой друг (если не считать еще одной особы) — скончалась на чужбине от лихорадки. Перед смертью она, сожалела только о том, что ей не довелось увидеть нас и наших детей в полном благополучии и довольстве.
— Она смотрит на нас оттуда, хотя нам и не дано ее видеть, и благословляет тебя, Джордж, за то, что ты всегда был добр к ее детям, сказал генерал Ламберт.
Мы чувствовали, что и он вскоре последует за своей супругой. В ней он видел смысл своей жизни и свое счастье. Разлука с ней была для него равносильна смерти. Невозможно было без слез смотреть на этого беднягу, когда он сидел с нами. Моя Тео, голосом, манерами, всей своей повадкой беспрестанно напоминала ему покойницу-жену, и это разрывало сердце безутешного вдовца. Мы старались, чем могли, утешить беднягу в его горе, но главной опорой и утешением оказалась для него малютка Этти. Генерал сообщил нам, что на Ямайке много достойных людей искали ее руки, по она отвечала всем отказом, а уже здесь, в Англии, ей сделал предложение наследник лорда Ротема. Но Этти сказала, что она хочет остаться с отцом. Пока она ему не надоест, сказала Этти, никакие мужья ей не нужны.
— Нет, — сказали мы, узнав о возможности столь высокого союза, — пусть генерал полгода живет здесь у нас, а полгода с тобой в Окхерсте.
Но Этти заявила, что теперь, после смерти маменьки, папенька никогда больше не сможет жить в Окхерсте, а она никогда не выйдет замуж ради титула и денег, никогда! Генерал же, когда мы заговорили с ним об этом, задумался и сказал, что наша маленькая Этти, кажется, вовсе не расположена выходить замуж, — возможно, в силу какого-то глубокого разочарования, постигшего ее в ранней юности. Сама Этти не обмолвилась об этом ни словом, и мы из уважения к ее чувствам тоже не касались этой деликатной темы. Мой братец Джек Ламберт получил к тому времени приход неподалеку от Винчестера и обзавелся женой, призванной послужить к украшению его пасторского дома. Мы не испытывали особенной симпатии к этой даме, хотя и принимали ее с должным радушием, когда она к нам приезжала. Насчет безбрачия, на которое обрекла себя наша бедная Этти, миссис Джек придерживалась мнения, полностью расходившегося с моим. Дама эта была порядочная сплетница, весьма решительно и смело высказывала свои взгляды и чрезвычайно гордилась умением бередить раны своим ближним.
— Мой дорогой сэр Джордж, — почла она нужным заметить мне, — сколько уж раз говорила я нашей дорогой Тео — будь я на ее месте, так нипочем не потерпела бы, чтобы в моем собственном доме моя миловидная сестричка поила Джека чаем, в то время как я нахожусь наверху, в детской; чтобы она вечно вертелась у него перед глазами в новом нарядном платьице, в то время как я в фартуке стряпаю на кухне пудинг или вожусь с детишками. Конечно, я полностью доверяю моему мужу. Посмел бы он у меня заглядываться на женщин! И Джемайме я, конечно, тоже доверяю, но чтобы они оставались наедине — этого я не допущу, можете мне поверить! Я так все это и сказала моей сестре Уорингтон.
— Правильно ли я вас понял? — говорит генерал. — Вы соблаговолили предостеречь леди Уорингтон против мисс Эстер — ее сестры и моей дочери?
— Да, папенька, разумеется. Каждый должен выполнять свой долг, а мне слишком хорошо известно, что женщина всегда остается женщиной, а мужчина мужчиной, и не рассказывайте мне сказок! "Джордж тоже мужчина. Каждый мужчина — мужчина, каким бы он ни прикидывался святым!
— Насколько мне известно, у вас самой есть замужняя сестра, в доме которой вы жили, когда мой сын Джек имел счастье с вами познакомиться, не так ли? — спрашивает генерал.
— Конечно, у меня есть замужняя сестра, кто же этого не знает, и я была второй матерью ее детям!
— И должен ли я заключить из ваших слов, что ваши прелести являлись могучим соблазном в глазах мужа вашей сестры?
— Помилуйте, генерал! Как вы можете утверждать, будто я говорила нечто подобное! — гневно восклицает миссис Джек, и щеки ее пылают.
— Разве вы не замечаете, сударыня, что именно так можно истолковать ваши слова, и не только о вас самой, но и о моих дочерях?
— Неправда, неправда, неправда, бог мне судья! И как это у вас язык поворачивается говорить такое, сэр! Да, конечно, я сказала, что сестрицу лучше убрать из дома, это верно! И поскольку Тео сейчас в положении, я ее предупредила, вот и все.
— Так вы, может быть, заприметили, сударыня, что наша бедняжка Этти украла серебряные ложечки? Когда я нынче утром спустился в столовую, моя дочка была там одна, а на столе ведь лежало немало серебра.
— Помилуйте, сэр, кто здесь говорит о ложечках? Разве я позволила себе хоть единым словом обвинить в чем-то эту бедняжку? Да не сойти мне живой с места, если я хоть что-нибудь такое сказала! И позвольте вам заметить, что я не привыкла, чтобы со мной разговаривали подобным тоном. И мы с мужем давно кое-что примечали, и я просто исполнила мой долг, вот и все! — И с этими словами миссис Джек в слезах выбежала из комнаты,
— Неужели эта женщина имела наглость говорить тебе такие вещи, дитя мое? — спросил генерал, когда Тео, которой немного нездоровилось, спустилась к столу.
— Она изо дня в день твердила мне об этом с тех пор, как появилась здесь. Она приходила ко мне в гардеробную, чтобы предостеречь меня. Она приходила в детскую и говорила: "Ах, я бы нипочем не допустила, чтобы моя сестра все время совала нос в нашу детскую, нипочем". — "Ах, как приятно иметь благожелательных и благовоспитанных родственников", — отвечала я.
— Счастье, что бог избавил твою бедную мать от этой особы, — с тяжелым вздохом произнес генерал.
— Наша маменька сумела бы ее исправить, папа, — сказала Тео, целуя отца.
— Ты права, моя дорогая. — И я не сомневаюсь, что тут они оба устремили свои помыслы к богу.
Приходится все же признаться, что любить родственников — дело иной раз не такое уж легкое, и жить с ними под одной кровлей тоже порой бывает не очень-то весело. Поведение Джека Ламберта на следующий день не оставляло сомнений в том, что супруга пересказала ему вышеизложенный разговор на свой лад. Джек был угрюм, но у него как-то поубавилось спеси. Он был сердит, однако это не повредило его аппетиту. Он прочел нам проповедь, глупее которой невозможно ничего вообразить. А наш маленький Майлз, снова в трауре, сидел рядом с дедушкой, и добрый старик держал его ручонку в своей руке.
Мы просили мистера Ламберта остаться у нас и присмотреть за домом во время нашей поездки в Виргинию. Экономке будет наказано слушаться Этти, как хозяйку. Дворецкий же передаст ему ключи, ибо Гамбо — о чем мне следовало предварить читателя — уже связал себя брачными узами с миссис Молли, населил коттедж в парке целым выводком маленьких темнокожих Гамбо и должен был без мне кажется, охоты отбыть вместе с нами в Виргинию. Итак, оставив дом на попечение доброго генерала и Этти, мы отправились в Лондон и оттуда — в Бристоль, где наш медоточивый агент пообещал нам неустанно молиться о нашем благоденствии и клятвенно заверил нас, что таких красивых детей (у нас к этому времени уже появился еще один ребенок, для компании мистеру Майлзу) еще не видели на палубе ни одного судна на свете. Плавание наше прошло без приключений. Какое странное испытал я чувство, когда мы высадились на берег в Ричмонду! Там нас уже ожидал экипаж в сопровождении толпы чернокожих слуг, а чуть в стороне — всадник, тоже окруженный слугами в таких же ливреях. Соскочив с седла, он бросился нас обнимать. И как же были мы с Тео рады увидеть снова нашего дорогого Хела! Он сопровождал нас до самого дома нашей матушки. Она ждала нас, стоя на крыльце, и Тео, опустившись на колени, просила ее благословения.
Гарри же, проводив нас, в дом войти отказался, чтобы, как он сказал, не испортить всей музыки.
