Данте Алигьери - Божественная комедия. Чистилище
1430
Глаз выносит лишь умеренный свет; чрезмерный блеск ослепляет глаз и зрение; эта потеря зрения остается до тех пор, пока не уменьшится раздражение, и с уменьшением его орган зрения мало-помалу приходит в нормальное состояние, Чтобы дать идею о силе блеска очей Беатриче, поэт сравнивает свое состояние с тем, которое испытывает тот, кто устремил свои глаза на солнце и потерял при этом мгновенно зрение.
1431
«Созерцание божественных тайн в лице Беатриче было для его духовного ока чем-то более поразительным, чем все великолепие земного рая, точно так, как солнце сильнее поражает глаз человека, чем все другие предметы, a потому и делает его нередко надолго нечувствительным для всего другого». Филалет. – «Оторван силой», т. е. возгласом трех жен (стих 9).
1432
«Воинство», т. е. процессия, описанная в Чистилища XXIX, 64-150. Ниже, в стихе 22, поэт называет его ратью Божьих сил – milizia del celesto regno.
1433
«Вся процессия повернулась теперь назад в ту сторону, откуда она пришла, и идет следовательно к востоку. Но чтобы все члены процессия могли удержать тот же порядок, для этого необходимо, чтобы светильники, находившиеся сперва во главе шествия, выступили бы для прохождения впереди всех, встали бы опять во главу процессии, a за ними также все следующие члены, за исключением последнего, который остается на месте и оборачивается лишь вокруг самого себя». К. Витте. – Светильники идут к востоку, на котором теперь солнце.
1434
«Весьма пластично и в чисто военных выражениях описано это движение. Должно себе представить отступающее войско со знаменем, или, по итальянскому обычаю, с колесницею, везущею знамя, в средине. Войско принуждено вдруг повернуться назад. Чтобы не расстроить порядка, оно должно сделать нечто вроде контрмарша, при этом поворот делает сперва голова колонны, a за ней мало-помалу и все остальные; колесница же со знаменем сдвинется с места не прежде того, как мимо нее пройдут все ей предшествовавшие. Если они находятся вблизи неприятеля, то передовые части, по тогдашнему способу вооружения, должны прикрыться щитами от направленных в них неприятельских выстрелов» (Филалет), или сделать из щитов род черепахи, как это описано у Tacca, Освобожд. Иерус. XL 33:
У тех к щиту щит крепкий плотно сдвинут.Им головы под сводом скрыв своим.
1435
T. e. три богословские добродетели стали, как и прежде, у правого, четыре нравственные – у левого колеса победной колесницы (XXIX, 121–132).
1436
«Ковчег», т. е. колесницу.
1437
Когда церковь (колесница) окружена добродетелями духовными (богословскими) и светскими (нравственными), тогда дух Христа (Грифон) беспрепятственно подвигается вперед, без всякого внешнего потрясения». Штрекфусс. – «Христос ведет церковь Свою не внешними средствами, но единым Своим словом и духом». Скартаццини.
1438
Матильдой (XXXI, 92 и примеч.).
1439
Со вступлением в земной рай, Стаций становится совершенно пассивным лицом. Поэт, вероятно, имел свои причины упоминать о нем до конца Чистилища (XXXIII, 134), но какие, – до сих пор нельзя отгадать.
1440
Т. е. за правым, так как процессия повернула направо, причем оно должно было сделать меньшую часть оборота или описать кратчайшую дугу. Следовательно, они шли в сопутствии трех жен.
1441
«Т. е. земной рай, не населенный теперь, по вине Евы (сличи XXIX, 24 и примеч.). Это именно та часть леса, где находится древо познания добра и зла, теперь, по вине Евы и Змия, лишенное зелени, как и весь лес. Данте снова порицает Еву, как бы в знак того, что он хочет сказать более чем простое порицание ее за то, что люди, по ее вине, лишены рая». – «Сам поэт говорит нам, что должно разуметь под лесом земного рая: «Per terrestrem Paradisum figuratur beatitudo hujus vitae» (De Monar., lib. III, e. 16). Далее он говорит, что это beatitudo состоит in operatione propriae virtutis (Ibid.). Итак, сказав, что по вине Евы лес этот лишен обитателей, он хочет сказать, что по причине греха никто не упражняется в действиях своей собственной добродетели. До сих пор упрек этот касается одной Евы, по вине которой грех вошел в мир. Но, сказав, что лес лишен обитателей, он вместе с тем говорит, что ни один человек не достигает блаженства в этой жизни. И здесь он намекает уже на римскую курию. Буквально он говорит, что по вине праматери земной рай лишен обитателей, так как они удалены из него грехом; аллегорически же говорит, что по вине дурного управления нет ни одного человека в мире, который бы действовал добродетельно и достигал бы через то благополучия в этой жизни». Скартаццини.
1442
В этом ропоте слышится упрек Адаму, непослушанием которого грех вошел в мир, a с грехом и смерть (Посл. к Римл. V, 2), a вместе с тем слышится упрек и каждому, не исключая и папы, виновному в грехе непослушания.
1443
Нет никакого сомнения, что здесь разумеется древо познания добра и зла, насажденное Богом в Эдеме, или земном раю (Бытия, II, 9,17). Но при этом Данте имел в виду и великое к крепкое древо, вершина которого касалась неба, виденное во сне царем Навуходоносором (Дан. IV, 10 и след.), a может быть также и тот кедр, о котором говорит Иезекииль (XIII, 22; XXXI, 3). Вообще, древо на языке библейском есть символ могущества и величия царского. Также и древо познания добра и зла, по толкованию св. отцов, означает, по одним, Божью заповедь (Гуго де С-т Витторъ), по другим – нарушение заповеди Божьей (Исидор, на Бытие, гл. 3), наконец свободную волю (Фома Акв. Sum. Theol., p. I, qu. CII, art. 1). Отсюда видно, что это древо имеет у Данте чрезвычайно важное значение; поэтому неудивительно, что комментаторами предложено великое множество толкований его смысла. Желающие ближе ознакомиться с этим вопросов могут обратиться к цитируемому месту Скартаццини (стран. 730 и далее), мы же ограничимся здесь лишь следующими выдержками. – Главную роль в великом видении играют два предмета; древо и колесница. Последняя, как мы видели, означает церковь. Земной же рай, как поучает нас сам Данте, изображает счастье этой жизни. Но в этой жизни нет счастья, если не будет полного благоустройства. Для благоустройства мира необходима временная монархия, quae communiori vocabulo nuncupatur Imperium (De Monar. I, с. 5). Если для благоустройства мира необходима власть и если земной рай обозначает мир благоустроенный, то необходимо, чтобы рядом с символом церкви, верный своей системе, поэт ввел в великое свое видение и символ власти. Этот-то символ власти в его видении и есть мистическое древо. Орел, падающий на него, – символ императора. Древо Навуходоносора, идее которого Данте здесь несомненно подражает, признается всеми комментаторами за символ власти самого Навуходоносора, тем более, что сам Даниил придает ему это значение (IV, 20–22). Итак, Данте принимает древо за символ монархии или Римской империи. Это доказывается всеми местами, где говорится о древе, a именно: 1) древо находится в средине земного рая (как древо познания добра и зла в средине Эдема). Империя, по системе Данте, есть центральная власть благоустроенного мира; вокруг нее, как ветви, собраны прочие государи, как лучи, исходящие из солнца и сосредоточивающиеся в солнце. – 2) Бог сотворил древо лишь для себя (Чистилища XXXIII, 60). Власть, как служащая Богу (Посл. к Римл. XIII, 1–4), зависит непосредственно от Бога (De Monar. III) и неответственна ни пред кем, кроме Бога. Бог сотворил ее на славу Свою, чтобы при ее помощи привести людей к счастью на земле. – 3) Древо крепко и необычайно высоко (стих 42): власть – высшее могущество и высший авторитет: «Est ergo temporalis Monarchia, quam dicunt Imperium, unicus Principatus, et super omnes in tempore, vel in iis quae tempore mensurantur (De Monar. I, 2). – 4) Ветви дерева, вопреки строению всех деревьев, тем шире распространяются, чем выше поднимается ствол дерева (XXXII, 40–41; XXXIII, 64–66), – это знаменует неприкосновенность власти, a также божественное ее происхождение и беспрестанное ее развитие с течением времени. – 5) Кто ломает и расхищает древо, тот оскорбляет Бога (XXXIII, 58–59); по Данте, власть священна и предназначена для мира вселенной; нарушать ее единство – святотатство. – 6) Это древо в земном раю – то же древо, вкушать плод которого было запрещено первым человекам (чистилища XXIV, 116; XXXII, 45); вкусив этих плодов, наши прародители стали виновными в грехе сопротивления власти. – 7) От этого древа возникло одно из дерев в кругу чревоугодия (XXIV, 116–117); там оно служить орудием казни чревоугодников. Власть императорская несет меч, врученный ей Богом; высшие власти наказывают, как слуги высочайшей власти, которая и есть власть императорская. – 8) Грифон привязывает к древу мистическую колесницу (XXXII, 51). Папская власть и императорская установлены Богом для того, чтобы они шли вместе и вели людей к двоякому счастью; оба имеют одно седалище – Рим (Ада II, 22 и примеч.). – 9) Грифон не касается древа, как пищи (XXХи, 43–44). Христос, не подчиняя духовное управление Своей церкви авторитету империи, допущенной самим Провидением для отправления правосудия, Сам признал ее и утвердил (XXXII, 43 примеч.). – 10) Древо лишено цвета и листьев на всех своих ветвях (XXXII, 38–39), и потому названо сиротой (в подлиннике: вдовой, vedova, XXXII, 50). Империя была лишена святых дел до своего соединения с христианством (Как здесь дерево, так Рим был назван вдовой, Чистилища VI, 113, как лишенный императора. Сличи также XX, 58. – 11) Дышло мистической колесницы взято от этого древа и из него образовано (XXXII, 51). Апостольский престол, или духовное управление, будучи образовано в Римской империи из подданных римских, есть часть этой же империи. – 12) Древо обновляется, покрываясь менее яркими цветами, чем розы, и более яркими, чем фиалки (XXXII, 58–60). Вследствие соединения с церковью, императорское древо зеленеет и все покрывается цветами; это оттого, что при таком присоединении облагороженные политические добродетели становятся сами более заслуживающими вечной жизни и производят прекраснейшие цветы и плоды. – 13) Орел падает на дерево, обрывая кору, не только цветы и новые его листья (XXXII, 112–114). Гонением церкви императоры обнажали от листьев и терзали дерево императорское, потому что листьями, цветами и новою корой оно было обязано церкви, которую преследовали императоры. Орел, сидящий на вершине дерева, не может обозначать никого иного, как императоров. – 14) Орел вторично опускается на дерево, чтобы осыпать колесницу своими перьями (XXХИИ, 124). Императоры обогатили церковь временными благами, – намек на знаменитый дар Константина. – 15) Под зеленью дерева и на корне его сидит Беатриче (XXXII, 86–87); авторитет церковный имеет в империи свою опору и свое покровительство, так как империя – braccio secolare, покровительствующая и защищающая. – 16) Гигант отвязывает от дерева колесницу, ставшую чудовищем, и удаляет ее (XXXII, 157). Филипп Красивый разобщает церковь с империей перенесением папского престола в Авиньон». Скартаццини. – «Поэма переходит здесь от невидимой церкви к видимой, от благодатного совершенства, сейчас лишь совершившегося над поэтом в первой, невидимой, церкви, к борьбе в последней, от идеального духовного мира опять в полную действительность, от идей нравственных опять к его церковно-политической основной идее, как уже нами было вперед замечено в песни XXXI. – Именно, с самого начала привязыванием колесницы к дереву символически указывается на правое первоначальное соединение церкви на земле с римским императорством (38–63). Затем от стиха 64 по 160 следует видение истории церкви, в отношении ее отпадения от ее первоначального порядка. Колесница церкви останавливается у древа. Это «древо познания», первообраз древа, встречавшегося в песни XXII, 131; XXIV 103, 115, есть 1) символ того первого, для человека столь рокового, пробного камня послушания в раю. Но оно поэтому-то, очевидно, заключает в себе 2) символ другого, не менее важного, Богом установленного пробного древа, на котором теперь точно так же прегрешила церковь, как некогда на том древе чувство вообще, – символ римского императорства, поскольку оно, еще будучи языческим, было уже предопределено для христианства (древо, лишенное листьев) и должно было позднее действительно сделаться христианским, т. е. покрыться листьями. Лежащее здесь в основе собственно Дантовское учение, на котором покоится вся его политическая система, указано нами уже (Ада II, 13–30) и еще подробнее будет указано (Рая VI). Учение это состоит именно в том, что Римская империя от самых ранних начатков своих (от Энея) есть непосредственно от Бога проистекшее учреждение, исключительно рассчитанное на споспешествование Христовой церкви и воздвижение римского престола. Под «древом познания» и должно разуметь именно такое божественное учреждение. Точно так и все отдельные подробности совершенно ясно указывают именно на это, a не на какое бы то ни было иное двойственное значение древа. Громадно высокое древо является сперва без листьев, без Христа (стих 38), т. е. только появление христианства научило мир послушанию и истине, оживило еще глубоко погруженную в язычество Римскую империю и точнее обозначило ее предназначение. Христос и Сам в Своей преобразовательной земной жизни не разорил древа (стих 43), т. е. он вообще не коснулся плода греховного и в частности не посягнул на институт императорства (Марк. XII, 17). Напротив, Он навсегда привязал «дышло колесницы церкви», папство, к «древу римского императорства», из которого оно и произошло (стихи 49–51). Вследствие этого именно Данте и видит самое дерево развывшимся в полнейшем блеске его цвета, каким оно здесь, на земле, еще никогда до сих пор не бывало, но каким оно должно быть (стихи 52–63), т. е. чрез признание императорства со стороны папства последнее приобретает себе опору, a первое – свое Богом предназначенное развитие, Дантовское нормальное состояние церковно-политического мирового благоустройства, христианскую мировую империю (стих 48) и притом единственно тогда, когда самостоятельная церковь самопроизвольно пойдет рука об руку с самостоятельным же государством, что еще раз символизируется в стихе 59 цветом цветов, средним между красным и фиолетовым, цветом, который, по Филалету, есть цвет епископский. Но этого-то нормального состояния и нет на земле. Этот недостаток указывается поэту в следующем непосредственно за этим видении в двояком отношении: во-первых, вмешательство (вторжение) императорской власти (Орла) в духовную область (стихи 112–124), во-вторых – присвоение папской властью (Блудницей) императорской силы, вторжение ее в светскую область (стихи 136–148). В промежутке между этими главными видениями, Орла и Блудницы, на которых, очевидно, лежит главный центр тяжести, указываются поэту и другие внутренние и внешние враги церкви (Лисица и Дракон) (стихи 119 и 131). – Таково в общих чертах развитие идеи в следующем, столько же важном, как и трудном месте и таково значение главнейших его символов». Флейдерер.
