Александр Соболев - Ефим Сегал, контуженый сержант
- Врач говорит, Фима, ничего страшного: нервное перевозбуждение плюс небольшая простуда, - успокаивала Надя, - еще денек-другой и почувствуешь себя совсем хорошо. Веришь мне?
Ну, как он мог не верить своей родной Наденьке, единственной, неповторимой «курочке без мамы»!.. Умница! Ни о чем не расспрашивает: где был в тот день, когда заболел, что его так потрясло? Ведь наверняка о чем-то догадывается, а не затевает лишних разговоров. Само присутствие возле него Наденьки, ее нежный облик - лучший для него волшебный баньзам.
В комнату вошла со свертками соседка Лена.
- Вот, Надя, все, что ты просила. А ты, Ефим, повеселел, значит, дело на поправку пошло. Не пугай нас больше! Надя, если что - пошуми мне.
Соседка ушла. Надя убрала свертки в шкаф, служивший Сегалам и гардеробом, и буфетом, и кладовой одновременно, потом поправила под Ефимом подушки, завернула ему ноги в одеяло, села рядом на стул, ласково спросила:
- Может быть, уснешь? - Прикоснулась губами ко лбу. - Нет, температура у тебя не повышается, - сказала обрадованно. - Усни, Фима, а?
Спать ему совсем не хотелось. Чтобы не огорчать Надю, согласился:
- Хорошо, усну... - опустил почему-то очень тяжелые веки, глубоко вздохнул, попробовал задремать.
Не спалось. Через некоторое время он чуть приоткрыл глаза. Сквозь сетку густых ресниц увидел склоненную на его подушку Надину пепельно-русую головку. «Устала, - подумал с теплотой и болью, - наверно, за сутки и глаз не сомкнула, дежурила, хлопотала у постели непутевого мужа. - Он опять закрыл глаза, но сон так и не шел. Он думал: - Какое все-таки счастье, что Наденькина дорога, по воле судьбы, в тот уже неблизкий майский день пересеклась с его дорогой! С тех пор... да мало ли что было с тех пор! Главное - есть Наденька...»
Внезапно, словно откуда-то с высоты, к Ефиму донеслись неясные звуки то ли песни без слов, то ли неясные слова, звучащие песенной мелодией. Он прислушался, уловил ритм, настроение и, как ему почудилось, смысл мелодии. Появились слова, они складывались в строчки, строчки - в стихи:
Эта тема совсем не нова - Настоящее бьется с прошедшим.
Разболелась моя голова,
И мне кажется, я - сумасшедший...
В полумраке плетутся мечты,
Тучи плотно на крышу насели...
Хорошо, что, любимая, ты В этот час у моей постели.
Не печалься, не стал я иной,
Хоть в душе и тревожно и пусто...
Все пройдет, если рядом со мной Воплощение мысли и чувства.
Он открыл глаза. Жены в комнате не было. Дверь приоткрыта.
- Надя! Наденька! - крикнул он негромко: голос ослаб.
Она тут же появилась на пороге.
- Ты вздремнул? Я на минуточку отлучилась на кухню. Тебе лучше?
- Лучше. Присядь, послушай, что я во сне сочинил.
- Разве стихи и во сне сочиняют?
- Бывает... - улыбнулся он слабо, - я не спал, только глаза закрыл, мне показалось, и вдруг, представь себе, сочинил стихотворение. Слушай. Оно посвящено тебе.
- Какой ты счастливый, - воскликнула она, когда Ефим окончил декламировать, - найти нужные, вроде бы обычные слова, заставить их звучать всегда по-новому, - это, наверно, и есть талант?.. И все у тебя хорошо получается. Даже сказочка для ребятишек и та, по-моему, славненькая, непосредственная. «Котик наш усатый, серый, полосатый...» - она продолжала наизусть читать сказку.
Ефим не слышал ни слов, ни ее голоса, замер. Вдруг спросит: «Как дела в издательстве, когда книжка выйдет?» Что отвечать?
У него на душе отлегло, когда она продолжила:
- Я отварила кусочек судачка, теперь поешь или попозже?
Ему даже есть захотелось.
- Судачка? Да, поем, подать его сюда такого-разэтакого!
Надя вышла на кухню. «Пронесло-то пронесло, - думал он, - да надолго ли?.. Рано или поздно придется открыть правду. Наверно, было бы лучше сделать это немедля: какой тяжкий груз снял бы он с себя!.. Верно, с себя груз снимет, а каково будет Наде? Ее страшное известие придавит как плита. Нет, - решил он, - после выздоровления потихоньку подготовлю ее, потом все выложу».
Она принесла две тарелочки с рыбой и картофельным пюре, одну подала Ефиму, с другой села подле кровати. Рыба свежая, вкусная, оба уплетали ее с аппетитом, после пили чай. Помешивая ложечкой в стакане, Надя склонила головку, лукаво посмотрела на мужа.
- Фима, у меня огромная для тебя новость.
Он с любопытством посмотрел на нее.
- Может быть сам догадаешься? Нет, не догадаешься... Знаешь, - щеки ее разрумянились, она тихо смущенно прошептала: - у нас будет ребеночек... Не веришь? Да-да, у нас будет ребеночек! Я так рада! Я так долго этого ждала, Фима, родной мой...
Нет, Ефим не вскочил с постели, забыв о недуге и слабости, не схватил жену в охапку, не закружился вместе с ней по комнате, не осыпал поцелуями любви и благодарности, не воскликнул: «Наконец-то! Ура! Спасибо тебе, Наденька!»
Известие Нади ошеломило его, заставило почти физически ощутить могучие клещи капкана, в который он роковым образом попал. Только что он намеревался все ей рассказать... Но теперь, когда она так счастлива от ожидания материнства, от многих успехов мужа и радужных надежд - это стало совершенно невозможным... Он привстал с постели, обнял Надю, крепко прижал к себе.
- Радость моя... - и внезапно почувствовал неодолимую слабость, головокружение, разомкнул объятья, обессиленный откинулся на подушку.
- Фима, что с тобой? - Надя испугалась, увидев, как он побледнел.
- Не пугайся, это от великой радости... Это... сейчас будет лучше.
Она заботливо оправила постель.
- Успокойся, ляг поудобнее.
Он повиновался, полуприлег, отдышался. Надя увидела, что лицо его порозовело, села рядышком, стали мечтать.
- Будет у нас сын, Наденька, красивый, сильный...
- Умный, зеленоглазый и кудрявый, как папа, - добавила Надя.
- Милый, как мама, — добавил Ефим.
- Талантливый, как папа, - добавила Надя.
- Славный, как мама, - добавил Ефим.
Наверно еще тысячу добродетелей и выдающихся достоинств предначертали бы они своему предполагаемому сыну, если бы на пороге комнаты не появилась Лена. Она осведомилась о самочувствии Ефима, поманила Надю.
- Выйди на минутку.
О чем шептались женщины за дверью, Ефим не слышал. Надя скоро вернулась заметно озабоченная.
- Ты чем-то расстроена? Что случилось?
- Ничего... Лена попросила взять ее мальчика из садика. И, по возможности, два-три дня присмотреть за ним. Муж поздно приходит с работы, а ей придется некоторое время побыть в больнице, недолго.
- В больнице? Что с ней?
- Она не больна, она идет... Ей будут делать аборт.
«Аборт»! - прозвучало для Ефима, как выстрел.
Никогда ранее не задумываясь по поводу такого вроде бы обычного способа избавиться от нежеланного ребенка, он сейчас не мог понять, почему Надино сообщение вызвало у него подспудную тоску, даже отчаяние, до боли сжавшее сердце.
- Ты что молчишь? О чем задумался? - не дожидаясь ответа, Надя грустновато сказала: - Лена рарстроида меня этим известием. Не знаю почему,,. И ты нос поверил, не отпирайся, вижу,., Странно...
Сильный порыв ветра с треском распахнул большую форточку, сквозняк смахнул со стола салфетку вместе с пустыми стаканами, посуда с лета ударилась о дверь, разбилась вдребезги. Ефим вздрогнул. Надя кинулась к форточке, надежно заперла ее, принесла с кухни веник и совок, смела осколки, унесла в мусорное ведро.
- Хорошая примета, - сказала возвратясь, - посуда, говорят, бьется к прибыли, к добру.
- Возможно, - не сразу отозвался Ефим, - к прибыли, к добру? Да будет так, - с убийственной ясностью он представил себе роковую безвыходность своего положения.
Шальная настырная вьюга Отчаянно рвется в окно...
Опять, дорогая подруга,
В душе, как в подвале, темно...
Строки мгновенно вспыхнули в воображении. Но он словно нажал на стоп-кран. «Прочь пессимизм, хватит! - приказал он себе. - Ты забыл, что, волей Божьей, осенью станешь отцом? У тебя будет сын... Или доченька, беленькая и милая, как Надюша... Какие неприятности могут затмить эту сверкающую приятность?! Ты будешь па-пой!..» Радость переполнила его, он чуть было не закричал «Ура!». Но вдруг отчетливо услышал настойчивый, пугающий стук в дверь... Треск распахнутой порывом ветра форточки, звон осколков посуды... Надя стоит у кровати, видит Ефим, шевелятся ее губы: «Нет, Лена не больна, ей будут делать аборт».
«Аборт, аборт», - все усиливающимся эхом прокатывается по комнате, выбивает окно, исчезает... Ефима оглушает тишина...
Несколько дней и ночей из реального мира он переплывал в мир отвлеченный, муаровый, полный грез, видений, населенный знакомыми и незнакомыми людьми, близкими, далекими, давно ушедшими в небытие.
От бессонницы и тревоги Надя совсем извелась. Врачи настоятельно просили, нет, требовали поместить Ефима в больницу. Она наотрез отказывалась: ведь направляли-то они ее умного, талантливого мужа не куда-нибудь, а в психиатрическую больницу, проще - в сумасшедший дом. Нет, на это она ни за что не согласится.
