Дама с букетом гвоздик - Арчибальд Джозеф Кронин

Арчибальд Кронин

Дама с букетом гвоздик

© А. С. Киланова, перевод, 2023

© И. Ю. Куберский, перевод, 2023

© Э. А. Несимова, перевод, 2023

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Иностранка®

* * *

Дама с букетом гвоздик

Глава 1

Именно она, миниатюра Гольбейна, собрала дождливым ноябрьским днем антикваров в «Верноне», поскольку на аукционе не было ничего сравнимого с ней ни по стоимости, ни по значимости. Несколько неожиданно присланная семьей Неллер из Роксонского аббатства, миниатюра была широко известна как «Дама с букетом гвоздик». Это исключительное по своей изысканности произведение представляло собой крошечный портрет мадемуазель де Керси, дочери посла при дворе Генриха Восьмого, написанный около 1532 года, вскоре после возвращения Гольбейна в Лондон из Базеля – в период творческого расцвета мастера.

Длинная галерея была переполнена, когда ровно в половине пятого миниатюру выставили на продажу. Из уважения к собравшимся, в котором угадывалась легкая ирония, торги были начаты с двух тысяч гиней, цена тут же выросла до пяти тысяч, на мгновение замерла, затем устремилась к семи, поколебалась, после чего с паузами, свидетельствовавшими об убытии конкурентов, дошла до девяти тысяч четырехсот гиней, когда не осталось никого, кроме двух сильных соперников. Здесь она остановилась.

– Девять тысяч четыреста гиней.

Учтивый и бдительный аукционист, занимавший высокую красную трибуну, – волосы тщательно расчесаны на прямой пробор, в темный галстук аккуратно воткнута жемчужная булавка – внушительно повторил цифру, не отрывая взгляда от бесстрастного лица Бернарда Рубина, смотревшего куда-то в сторону. Похоже, что нынешняя ставка была его пределом. И все-таки в конце концов его прищуренный глаз, едва различимый под жестким краем шляпы-котелка, с каким-то кислым упрямством моргнул, и аукционист сразу же пробормотал:

– Девять тысяч пятьсот гиней.

В следующий миг с противоположной стороны помещения был подан почти незаметный знак.

– Девять тысяч шестьсот, – невозмутимо заметил аукционист.

– Девять тысяч семьсот! – Рубин мрачно двинулся дальше, но снова кто-то бросил ему вызов.

– Девять тысяч восемьсот гиней, – объявил аукционист и повернулся в сторону Рубина.

Но Рубин со всей очевидностью выбыл из игры, он и так уже превысил лимит, и теперь всем своим видом стоически отмежевывался от происходящего. Если что-то и вывело старого Бернарда Рубина на первое место в торговле антиквариатом, так это способность вовремя останавливаться.

– Девять тысяч восемьсот гиней, – повторил аукционист, обводя взглядом переполненный зал.

Тишина.

– В последний раз: девять тысяч восемьсот гиней.

Опять тишина, зловещая и бесповоротная, прерванная резким стуком молотка.

– Продано за девять тысяч восемьсот гиней… мисс Лоример.

Кэтрин Лоример незаметно поднялась со своего места за длинным столом и направилась к открытым двойным дверям в конце просторного зала. Несколько человек, вежливо расступившись перед ней, пробормотали поздравления, но, если не считать ее слабой улыбки, она, казалось, не обратила на них внимания. На самом деле в тот момент ей было бы трудно вести себя как-то иначе, поскольку, несмотря на обретенную с опытом выдержку, она чувствовала, как болезненно колотится сердце от напряжения, пережитого в эти последние бесконечные секунды. Ей приглянулась эта миниатюра, но еще одна ставка от Рубина означала бы конец ее планам.

Спустившись по ступенькам, старый Бернард присоединился к ней и заковылял рядом в загадочном молчании. Его машина, черно-серебристая модель «континенталь», огромная и дорогая – Бернард не преминул сообщить всем о ее цене, – стояла у края тротуара. На выходе Кэтрин и Рубин остановились, встреченные шумом и пестротой улицы, запруженной транспортом, и городским гулом Лондона, из-за чего аукционный зал казался чем-то отстраненным и совершенно ненастоящим.

– Нам не по пути? – спросил Рубин.

Так он обычно предлагал ее подвезти.

Было уже около пяти, и Кэтрин, поддавшись внезапному порыву, решила не возвращаться к делам, а отправиться домой. Она кивнула, затем, из-за дождя и тумана, слегка поежилась и быстро шагнула к машине.

На Кинг-стрит было почти не проехать, а на Пикадилли, забитой омнибусами и такси, вообще пришлось стоять. Когда машина двинулась, остановилась и снова двинулась в сторону Керзон-стрит, полуприкрытые глаза Рубина из-под резко очерченных семитских бровей со странной ироничной проницательностью обратились на Кэтрин.

– Вы дали слишком много, мисс Лоример, – сказал он наконец.

– А вы не слишком ли много на себя берете, мистер Рубин?

Рубин тихо рассмеялся:

– Может быть, может быть! – Он позволил себе роскошь легко согласиться, сделав паузу, чтобы полюбоваться идеальным бриллиантом на мизинце левой руки. – Наверное, у вас все очень хорошо, если вы можете забираться так высоко. А, мисс Лоример?

– О, не так уж плохо. – Тон Кэтрин был совершенно непринужденным.

– А, ну что ж, это прекрасно! Это чудесно! Особенно когда остальные из нас, занятых в торговле, переживают тяжелые времена. Ни денег, ни клиентов, нигде никакой активности. Но вы… вы можете позволить себе заплатить десять тысяч за крохотную вещицу Гольбейна. Вот так просто! Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Губы Кэтрин приоткрылись, чтобы что-то произнести, но снова сомкнулись. Вместо этого она улыбнулась слабой сдержанной улыбкой, которая, казалось, придавала ей еще большую замкнутость, и откинулась на спинку сиденья в своем углу, глядя прямо перед собой. Выражение решимости и хладнокровия, всегда отличавших ее, усилилось, но, как ни странно, под этим видимым спокойствием, похоже, скрывалась страстная импульсивная натура, которую приходилось обуздывать. В темной же глубине ее глаз мерцали яркие точки света, словно предвосхищая красочную, насыщенную жизнь. Но в основном выражение ее лица было печальным, а на широком лбу пролегла морщинка, словно в прошлом Кэтрин испытала минуты отчаяния и замешательства. Черты ее бледного лица, каштановые волосы и теплые карие глаза были прекрасны, а зубы были такими белыми, что придавали свежесть даже малейшей ее улыбке. Ей было не больше тридцати пяти. И все же из-за этой ее невозмутимой твердости, этого самоконтроля, этой ее отрешенности – будто она созерцает вдали какой-то абстрактный объект – ее сторонились, а иногда даже опасались.

Она была в простом темном шерстяном платье, явно выбранном в спешке, наугад, и в недорогой шляпке, немного съехавшей на затылок и не соответствующей платью. Было очевидно, что Кэтрин равнодушна к своей одежде. Лишь ее туфли ручной работы из тонкой кожи свидетельствовали о том, что она в какой-то мере гордится своими стройными, красивыми ногами.

– Конечно, – с хитрецой заметил Рубин, – если вы хотите получить прибыль, скажем верные десять процентов, и побыстрее, наличными…