Карен Бликсен - Современная датская новелла
Его мать не давала им житья, сыпала соль на раны, доводила до исступления.
— Да, милая Маргрет, ты знаешь, я вам никогда не докучала, но это так увлекательно, что я просто не могу оставаться в стороне. Эрлинг давно мечтал поехать в Америку. Когда он женился на тебе, я боялась, что он откажется от этой идеи. Будет вынужден отказаться. Подумай только, сколько он сможет там зарабатывать, ведь там нет этого социалистического налогообложения, которое высасывает всю кровь из невинных людей… И карьеру сделает. Его отец гордился бы им.
— Давайте сперва дождемся виз. И потом Эрлингу нужно получить место.
— Место, место. Какая же ты все-таки пессимистка. Впрочем, я это всегда знала…
— Просто я боюсь. И ты бы боялась… на моем месте.
Ничего не выйдет из этой затеи, думала Маргрет, уж больно сложно.
Но все устроилось. Они продали автомобиль и дом с садиком, кусты которого доросли до окна. А вот сложностей было с лихвой. И когда Маргрет ступила на чужой берег, от нее осталась лишь высохшая оболочка, под которой кровоточила израненная душа.
Прожив несколько недель в гостинице, на что ушли все их сбережения, они переехали на Западную 76-ю улицу, рядом с Центральным парком. «Там жить нельзя, — говорит вице-директор фирмы, терпенье его вот-вот лопнет. — Там одни цветные живут, негры и пуэрториканцы». — «Ну и что, мы ничего не имеем против цветных, — отвечает Эрлинг, не обращая внимания на предостережение. — В Дании один из наших самых близких…» Но вице-директор уже ушел.
Ровно в восемь утра Эрлингу полагается быть в конторе, поэтому им приходится вставать в полседьмого. Дети продолжают спать, пока Эрлинг и Маргрет поглощают толстые ломти французской булки, по консистенции напоминающей вату, которую обязательно надо держать в холодильнике, чтобы не заплесневела…
— Куда ты сегодня?
— Кажется, в Трентон. Окрестности Трентона.
— И как там?
— Гораздо хуже, чем здесь. Дерьмовые домишки с лужайками.
— Интересно, — говорит она таким тоном, что Эрлинг поспешно прощается. — Дерьмовые! — кричит она ему вслед.
С понедельника по пятницу Эрлинг и еще один сотрудник фирмы ездят в Нью-Джерси, где продают электрические кухонные часы шести модных расцветок и кофеварку «брик-фикс». «Вы спите, миссис, а она работает, потому что вы включили часы. Вы спускаетесь вниз, а кофе уже готов. У нас есть модель, которая по желанию может включать радио…»
Торговля успешнее всего идет в районах, застроенных одинаковыми, стоящими вплотную друг к другу, похожими на коробочки домами. Телеса домохозяек выпирают из тесных клетчатых шорт, головы сплошь в бигуди. Многие из покупателей темнокожие.
— Ты скоро увидишь — они хотят иметь все самое новое и дорогое, — объяснил коллега. — Обрати внимание на их кухни: морозильник, гриль, посудомоечная машина — весь набор. И посмотреть, до чего шикарные автомобили. Это все Кеннеди виноват, проклятый либерал…
Эрлинга так и подмывает напомнить коллеге о равноправии, но он молчит — к чему портить хорошее настроение? Настроение достигает своей высшей точки вечером, когда они обедают в Ньюарке и пропускают «еще по маленькой, чтобы вернуться домой в добром расположении духа». Усталость, облегчение от того, что отработан еще один дневной заработок, делают свое дело — в голове пусто, в пыльной дымке светятся серо-золотые небоскребы; гудки буксиров высвобождают мальчишеские надежды, которые, почти угаснув за все эти годы, сейчас вновь расправляют крылья, преисполнившись уверенностью в осуществимости мечты.
Эрлинг пожимает плечами:
— Замечательно, черт побери, у нас здесь в Штатах. Еще по маленькой для настроения.
Горя желанием исполнить обещание, он едет на Пятую авеню, в универмаг, покупает тончайшие платки, ленты, искусственный цветок и приходит в себя — мрачный, с головной болью, — лишь когда жена сердитым шепотом, чтобы не разбудить детей, выговаривает ему:
— Что это такое? Что это такое? Зачем мне все это? Лучше бы купил то, что необходимо. С твоей-то зарплатой.
По датским меркам пятьсот долларов в месяц — зарплата не маленькая; в Нью-Йорке же этих денег едва хватает. Гайморит у старшего обошелся в девяносто монет. Эрлинг не слышит слов жены — она хочет домой.
Утром, проводив Эрлинга, Маргрет выпивает еще чашку кофе и выкуривает сигарету, листая номер «Тиденс квиннер» — журнал присылает мать Эрлинга. Натыкается на свадебную фотографию своей школьной подруги — она снята на фоне какого-то имения.
На ее месте могла бы быть я. А я сижу в этой дерьмовой клетушке. Так-то вот! Посещением туалета, где она семь дней недели изучает колонку с советами врача, завершается единственное спокойное время суток, ибо даже ночью Маргрет не в состоянии избавиться от ощущения нужды и тесноты — в сон врывается шум уличного движения, кислый запах липкого тела мужа ударяет в нос каждый раз, когда она переворачивается на другой бок. Она чувствует себя усталой еще до того, как будит детей.
Отчаявшись, Маргрет отказывается от намерения вымыть пол и окна — каждое утро они покрыты слоем скрипящей грязи. Едва сдерживая вдруг подступившие слезы, она принимается поливать средством от насекомых все трещины, и реальные и выдуманные, потом стоя выпивает кофе — ноздри раздуваются, глаза сверкают — и внезапно размахивается и швыряет недопитую чашку об стену, по растресканной поверхности которой ползет жирный таракан. Раздается крик детей — она заперла их в спальне. Вечно у меня не хватает на них времени. Кофе стекает по стене. И как бывает при зубной боли, когда кончиком языка то и дело трогаешь больной зуб, точно желаешь убедиться, что боль действительно невыносима, так и сейчас она вызывает в памяти мучительные подробности: слева от дивана — швейная машинка, аккуратно разложенные мелочи — здесь они валяются как попало в картонной коробке; белый стульчик Трине, ее горшок под ним; двуспальная кровать, внушающая чувство уверенности и надежности; кусты под окном, за которыми теперь ухаживают чужие люди.
Эрлингу повысили зарплату.
— Значит, теперь каждые полгода ты будешь получать прибавку в пятьдесят долларов?
— Отнюдь. Прибавку я получу, только если того пожелает С. X. Некоторых сотрудников еще ни разу не повышали.
— Дома было как-то надежнее.
— Кому, черт возьми, охота возвращаться домой?
— Мне охота, Эрлинг.
— Почему это вдруг? — спрашивает он игриво, и такой тон означает, что он не воспринимает всерьез ее слова и вопрос задал лишь потому, что у него сейчас разговорчивое настроение.
— Я боюсь. — Маргрет не может сдержать слез.
— Дорогуша, — теперь в его голосе сквозит раздражение, — ну чего тебе бояться?
Она всхлипывает.
— Здесь так ужасно, я почти не осмеливаюсь выходить с детьми на улицу, один негритенок прямо вырвал куклу из рук Трине. Мне потом пришлось эту куклу мыть горячей водой, я так испугалась, она могла чем-нибудь заразиться. Со всех сторон только и слышишь всякие ужасы, а один пьяный схватил меня за плечо, возле супермаркета. Или возле прачечной? Нет, возле супермаркета, да, именно там, у него был такой отвратительный нос, он хотел денег, этот негр, ты бы видел его нос, это… А Бетти, ну знаешь, соседка, так на ее подругу напали средь белого дня прямо на Семьдесят шестой улице. Здесь повсюду грязь, если бы здесь не было так грязно…
Эрлинг сажает ее на колени.
— Господи. И только-то. Их бояться нечего: просто они намного непосредственнее нас, как дети. Они и мухи не обидят. Они ведь тоже люди, верно? А грязь — не думай об этом, мне, например, безразлично, если в квартире будет чуть-чуть пыльно.
Голова у нее наливается свинцовой тяжестью, глаза закрываются, его рука обнимает ее, и она заползает в норку, прижавшись лицом к его надежной груди.
Письмо от Джо. (Старина Джо, я совсем забыл про него, а ты?..) Адрес на Лонг-Айленд. Мой лучший друг, пишет Джо, только позвони и передай привет от меня, он с ума сойдет от радости.
Голос друга по телефону звучит несколько сдержанно.
— Джо? Ах да, теперь вспоминаю, он женился на какой-то… О, вы тоже из Дании? Забавно… Приезжайте как-нибудь с женой к нам, если это не слишком сложно для вас…
— Нисколько, — заверяет Эрлинг и бодро добавляет: — В воскресенье. И детей с собой прихватим.
— Вы хотите приехать в это воскресенье?
— Да-да, — подтверждает Эрлинг, хотя Маргрет дергает его за рукав, — воскресенье нам подходит. So long!
…У нас еще нет здесь таких настоящих друзей, пока нет, но: «Дорогая мама. В воскресенье мы были у наших хороших друзей. Они цветные. Да, в этой стране не все так терпимы, но мы не поддаемся этим предрассудкам. Люди боятся друг друга, вот в чем беда…» Мысли о предстоящей поездке долго не дают Эрлингу уснуть, но в конце концов мозг его затуманивается, и он погружается в дрему: негритянские руки наполняют бокалы вином, тело вибрирует в такт мягким звукам джаза, толчки нарастают, сосредотачиваются в низу живота и выплескиваются наружу белой волной, он и его друзья растворяются в этой пене с удивительным ощущением единения…
