Лилия Фонсека - Современная африканская новелла
— Чего только не сделаешь для молодой жены! — судачили в их квартале.
Свадьбу несколько раз откладывали — не была готова хижина. Жених терпел. И важно заявлял всем и каждому, что всю обстановку новой хижины он тоже дарит своей будущей жене.
— Нет тебе равных, Сулейман! — восхищались прихожане.
Наконец настал день свадьбы. Ясин переступила порог своего нового жилища.
Родители невесты ликовали. Мяса хватило всем на целую неделю. Звучали тамтамы. Молодежь плясала до упаду.
Потом жизнь постепенно вернулась в прежнюю колею. Ясин пользовалась всеми преимуществами любимой жены. У нее родился ребенок. Она превратилась в настоящую женщину, со своими достоинствами и недостатками. Но по мере того, как в Ясин расцветала женщина, Сулейман все больше и больше дряхлел.
Наконец настал день, когда она отправилась к родителям. Ей не давала покоя одна мысль.
— Отец… я хочу вернуться домой.
— Почему?
— Я не могу поладить с мужем…
— В чем дело? — спросил отец, строго глядя ей в глаза.
От смущения она не могла вымолвить ни слова и стояла, потупив взор.
— Вспомни, дочь моя, на какие расходы пошел Сулейман! Если ты оставишь его, надо будет вернуть ему все! А откуда нам взять столько денег?!
Не в силах нести дальше свой крест, она обзавелась любовником. Однажды утром Сулейман нашел ее в объятиях собственного племянника. Он промолчал, повернулся и ушел. Любовники тоже видели его.
Сулейман молчал и следующий день, и все следующие. Ясин тем более. Племянник и подавно. Все трое хранили тайну.
«Выгнать, — размышлял Сулейман, — значит потерять внесенный за нее выкуп. А чтобы доказать измену, нужны свидетели».
Но всего хуже была необходимость молчать. Куда ни кинь — всюду клин. От одной мысли о том, что его место подле Ясин занял кто-то другой, Сулейман за несколько дней постарел, утратив всю свою внушительность.
— Что с тобой, Сулейман? — спрашивали прихожане, видя, как он терзается. — Уж не болен ли ты?
— Боже сохрани. Ничего страшного. Это скоро пройдет.
Однако безмолвная трагикомедия продолжалась. Ясин не могла оставить Сулеймана, не возместив издержек. Ее отцу было не под силу вернуть деньги в случае развода, вызванного провинностью дочери. Каждый из супругов полагал, что правда на его стороне.
«Пусть она возвращается к отцу, — думал Сулейман, — я все равно заставлю ее вернуть выкуп и заберу себе сына».
«Если я уйду от него, — говорила себе Ясин, — придется расплачиваться за все, что он мне дал. — Но тотчас же добавляла: — За что это, собственно, я должна расплачиваться? Ведь я у него ничего не просила. И ребенок — мой. Я ухожу от мужа только потому, что он перестал быть мужчиной».
И все продолжалось как прежде. А снедаемый ревностью Сулейман вымещал досаду на старых женах.
Так прошел еще год. Ясин родила мальчика. Старейшины квартала явились к Сулейману, чтобы дать имя ребенку. Но Сулейман, собравшись с духом, решил перейти в наступление:
— Я не могу признать этого ребенка. Это не мой сын.
— Смирись, Сулейман… Такова божья воля. Ясин — твоя жена, стало быть, и ребенок твой.
— При чем тут божья воля? Бог этому делу не помощь.
Ясин не стала дожидаться, чем кончится разговор. Она вернулась к родителям, прихватив с собой все подаренное ей добро. А ведь по мусульманским обычаям в подобном случае женщина должна оставить добро в доме мужа! Сулейман, отчасти даже довольный таким поворотом дела, надеялся, что в конце концов он добьется расторжения брака и вернет свое добро сторицей. Он решил не идти ни на какие уступки. И когда отец Ясин попробовал было отговорить его от намерения устраивать тяжбу, он ловко перевел разговор на более возвышенную тему. Однако подавать иск долго не решался. Только когда от сплетен и пересудов ему стало совсем невмоготу, он предстал перед старейшинами и объявил:
— Я согласен на развод, но лишь при условии, что она возместит мои расходы и вернет мне ребенка.
— Какого ребенка? Ведь у нее их два. И по закону оба твои. И ты еще не объяснил нам, почему она ушла от тебя.
— Это уж пусть она сама объясняет. Сама! Сама!
— Нет, почтеннейший! Мы хотим слышать твое слово, она — женщина.
Но Сулейман молчал.
Призвали отца Ясин.
— Так, значит, твоя дочь хочет получить развод?
— Она говорит, что не хочет.
Теперь уже никто ничего не мог понять. «Утро вечера мудренее», — решили старейшины и на следующее утро пригласили Ясин Н’Дуа.
— Женщина, ты должна вернуться к мужу.
— И не собираюсь!
— Следовательно, ты ищешь развода? Но не забудь, что для этого нужен основательный повод. И к тому же ты должна будешь возместить ему…
— Во-первых, я не ищу развода. Но во-вторых, оставаться с ним я не могу. В-третьих, я не намерена ничего ему возвращать. И ребенка тоже!
Она совсем сбила старейшин с толку, и они готовы были решить, что правда на стороне Сулеймана. Но, поскольку дело не удалось уладить по-семейному, решили обратиться к кади.
Со всех кварталов созвали самых знаменитых знатоков права. Был приглашен даже великий законник Серинь Фрох-Толл, умевший говорить людям правду в глаза, как бы горька она ни была. Всего собралось больше полусотни человек, а поэтому решено было вынести заседание на площадь. Еще с вечера там стали собираться зеваки. Правоведы всю ночь листали Коран, освежая в памяти установления относительно брака и развода.
Настало утро. Кади оповестил собравшихся о том, какое дело им предстоит слушать, а затем обратился к Сулейману и Ясин:
— Сулейман, согласен ли ты принять в свой дом жену и детей? Ясин, согласна ли ты вернуться к мужу вместе с детьми?
— Ясин ушла от меня, — отвечал Сулейман, — и я хочу, чтобы она возместила мне выкуп и вернула ребенка.
— А ты не хочешь, чтобы она сама вернулась к тебе?
— Если жена уходит из дому и забирает с собой все имущество?
— Что ты скажешь на это, Ясин? — прервал его Серинь Фрох-Толл.
— Что я скажу? Я не разведена с Сулейманом, но он давным-давно перестал быть мне мужем. Вот я и ушла от него.
— Так, — подтвердил кади. — Но ведь только Сулейман может отпустить тебя.
— Она ушла, и я прошу, чтобы расходы были возмещены, — вставил Сулейман.
— Мне нечего тебе возмещать, — ответила Ясин.
— Ясин, согласно установлениям о браке и разводе, ты должна вернуть ему выкуп.
— За непорочность? Что ж, если вы находите это справедливым. Только пусть он вернет мне тогда это…
Подобной альтернативы кади не предусмотрел. Мнения судей разделились: одни, в особенности молодые, поддерживали Ясин, другие стояли за Сулеймана. Видя, что разрешить эту проблему не удастся, кади призвал собравшихся к тишине и перешел к вопросу о детях.
— Поскольку Сулейман и Ясин прижили двоих детей, забота о них, согласно установлениям, должна быть поручена Сулейману, ведь это Ясин нарушила брачный договор…
— Я хочу уточнить: второго ребенка Ясин родила не от меня, — принудил себя сознаться Сулейман.
— Я хотел бы спросить у вас, о мудрейшие, — взял слово Фрох-Толл. — По какому праву ребенок возвращается отцу? По праву рождения, не так ли?
— Разумеется… именно так говорит закон.
Серинь Фрох-Толл долго раздумывал, а затем сказал:
— Я, стоящий перед вами, потерял отца, когда находился еще в чреве матери, за семь месяцев до своего появления на свет. Однако смерть отца не помешала мне родиться..
— Смерть мужа не может служить помехой для жены, готовящейся разрешиться, — сказал кади.
— А теперь подумайте, — продолжал Фрох-Толл, — что случилось бы со мной, если бы тогда умерла моя мать? Появился бы я на свет?
— Нет, нет, — закричала толпа, а суд решил дело в пользу Ясин Н’Дуа.
Уильям КОНТОН
(Сьерра Леоне)
КРОВЬ В УМЫВАЛЬНИКЕ
Перевод с английского Э. Шаховой
Старик отец сидел недвижно в каноэ, один на один со своими мыслями. Тишину нарушал лишь плеск волн, бившихся о днище лодки. По одну сторону тянулась отмель, за ней узкой бело-зеленой лентой вился низкий берег, отделяя синее море от синего неба. По другую сторону простирался безграничный в своей бесконечности горизонт.
На старике не было ничего, кроме набедренной повязки, во рту торчала выцветшая глиняная трубка. Свесив голову на грудь, почти выпустив из рук удочку, он, казалось, весь ушел в свои думы. А думы были отрадные. Вчера ему прочли письмо от сына — его сын приезжает домой. Он, правда, пробудет дома совсем недолго — всего каких-нибудь несколько часов, — но какие его ждут почести! И все же старик отклонил приглашение и не поехал во Фритаун смотреть, как войдет в гавань пароход. Ему во сто крат покойнее и лучше здесь, в каноэ. Он принялся машинально отчерпывать воду из лодки, и солнечный луч, ударившись о всколыхнувшуюся лужицу меж жестких подошв старика, заиграл на его морщинистом, светящемся счастьем лице.
