Мужик и камень - Анна Александровская
Оказывается, не так-то просто на наших старых порах, мой
любезный, влюбиться да и жениться! Не те мы уже! Не те.
Зачерствели совсем!
– Мерзость какая! – процедил ни с того ни с сего Филолет
Степанович и отодвинул желеобразный нежно-розовый десерт, и,
только секундой позже поднял глаза на Журкина, который сидел в
недоумении. – Нет, ну ты посмотри, посмотри, что они мне
принесли! Десерт! Какой же это, к черту, десерт! Это же в рот не
вломишь! А ведь это еще и глотать полагается!
– Да, подожди ты со своим десертом! – чуть раздраженно, но
весело вмешался Журкин, которого отстранили от задушевного
диалога. – Десерт, как десерт… Оставь его в покое. И прекрати
трясти тарелку! Это становится невыносимо! Не понравился –
закажи еще что-нибудь, поплотнее, нормальное на твой взгляд. А
то! Я ему про женитьбу! Такую серьезную тему завожу, а он мне
про десерт! Сто лет не виделись, а всё брюхо набить на уме! –
Журкин приподнял хрупкую тарелочку, стоявшую перед
Гомозовым, слегка тряхнул ее, от чего что-то розовое и
желеобразное пружинисто покачалось из стороны в сторону. –
Официант. Официант! – крикнул он, привлекая к себе внимание
публики кафе. Тут же к нему подбежал хиленький молодой человек
в форме, и Журкин заявил: – Достопочтенный, уберите,
пожалуйста, это блюдо! – с явным возмущением сообщил он. – На
моего коллегу оно оказывает раздражающий эффект. А у меня, вы,
знаете, вообще аллергия на желатин! Жуткая аллергия! – поспешно
проговорил Журкин слегка в нос. – Просто жутчайшая!..А-а-пчхи!
А-а-а-пчхи!
Официант без лишних слов быстро схватил блюдо и в момент
ретировался, испуганный тем, что сейчас громыхнет еще один
раскат невыносимого «а-пчхи», и неприязненно заденет
достоинство его всеугождающей профессии. Журкин, тут же
утерявший аллергический симптом, тихонько захихикал, Гомозов
довольно ухмыльнулся. Беседа возобновилась:
– Я честно сказать, не только по проекту сюда приехал, –
сообщал недавний аллергик. – Ты его дома, обязательно изучи!
Заглянул я к вам еще с одной, особенной целью, – тут Григорий
Станиславович глянул в окно, нерешительно помялся, и заговорил с
задумчивостью: – Слышал давно про ваш городок! Вот что!
Любопытный! О-о-чень любопытный!!! – он снова помялся. – Так
же слышал, что женщины у вас тут… уж привлекательные больно.
К тому же и не обманут. А это, пойми, важно для меня. Я бы не
хотел абы как, любовь в пустое небо отдавать. Лучше, чтоб кому-то,
и чтоб ждали, просили, да принимали. Искренности хочу я, а чтоб
не одному в луженую глотку орать о чувствах-то о своих. А ваши
дамы – в них меньше подлости изначально: раз уж любят – то и
летают, а не любят – да и пёс с ними, других найдем, кому
приглянемся! Зато сразу видно: любит она или притворяться
вздумала. Т-хе! – Журкин покрутил перед собой кружку. – Этого я
еще ни в одной стране не видывал. Только тут! Особенный у вас
городок.
– «Женщины у нас тут привлекательные», – недовольно
буркнул Гомозов и потупился. – Бабы, как бабы! Все одно. Ну,
подумаешь, летают! Что в том такого? Да только нет среди них
святых! Летать научатся – ходить разучатся, не полагаешь?
Святые… Тоже мне! Я бы сказал тебе, кто они! – он вдруг подался
вперед и гаркнул: – А, впрочем, что мне мешает?! Что мешает?! Да
и скажу! Скажу, кто они! Они… они…
– Нет, дорогой друг! Не продолжай! – перебил испуганно
Журкин, озираясь по сторонам. – Так нельзя! Ну, может, они и не
совсем святые, – чуть тише заговорил он. – Но скажи-ка мне
лучше, кто из нас тут есть святой? Однако, мне кажется, что они
чище нас. Чище и добрее. От них ласковым веет. А теперь –
посмотри на нас. Что в нас есть? Что увидел?! Ну, ладно, ладно, не
хмурь так брови! Оглянись-ка лучше по сторонам, и посмотри: они
же не соответствуют тому, как ты нападаешь на них! Посмотри, как
улыбаются! Как смотрят! Пусть и не святые, но они же женщины.
Чем они хуже нас? Вполне порядочные и прилич…
– Нет, Гриша! Э-нто ты сейчас ошибаешься! – указательный
палац Гомозова недоверчиво маячил перед самым носом Григория
Журкина. – Это они только с виду приличные! Ты на внешность-
то не купись! Змея-то шкурку скинет! А они все! У этих змей всегда
все по схеме! Вначале – потакают тебе во всем, решения твоего не
оспорят, делают вид, что увлечены тобой, интересы твои уважают.
Да только потом – перетянут тебе шею, да и начнут твои моозги
мукой присыпать! Я их прямо-таки насквозь вижу! Вон, посмотри
повнимательнее – у каждой мешок за спиной с мукой-то эдакой.
– Ничего не вижу… – наивно вглядывался Журкин, еще не
привыкший к особенностям города.
– А некоторые, что похитрее, – не унимался Гомозов. – Пыль-
то эдакую в сумочках носят. Ты думаешь, они ей прыщики
пачкают? Нет, мой любезный друг, они ею, пуховкой этой, нам с
тобой мозги припудривают!
– Кончай! – наконец, вышел из замешательства собеседник. –
Что за шутка такая, про мешки! Я ведь готов и поверить, чудак!
Все за спинами поклажу выглядываю! Не для того я пришел, чтобы
бредни твои слушать!
Журкин посмотрел вбок. Там, через два столика сидела
парочка влюбленных. Гомозов уловил взгляд приятеля.
– А эти! – уцепился за нечастных Филолет Степанович – Эти!
Посмотри на них! До чего противно! Тьфу! Видеть их не могу! – он
с отвращением поморщился, помолчал секунду и тяжело вздохнул.
– Счастье-то оно… сейчас только счастье. Думают верно, что друг
друга понимают, ручки друг другу целуют, вон, смотри, как
держатся! А что потом? – он вскинул внимательные глаза на
Журкина, однако не дождался ответа. – А я тебе скажу, что потом!
Дети, плети, ссоры всевозможные: пустые и не очень, работа
соотнесется с зарплатой, любовь – со свободным временем и
усталостью. В общем, «бытовая жизнь» – одно название. Не успеют
опомниться – вот уж и влюбленности конец. Наверняка он начнет
гулять, – кивнул Гомозов с убеждением психолога. – Посмотри на
него! Да и она туда же. И что?! И что тогда?! Тут уж глазами стол
нечего буравить, Гриш. Скажи-ка лучше, как думаешь, долго их
счастье теперь-то продолжиться?! Долго ли, в таких-то условиях?! –
Филолет Степанович устремил насмешливый взор на собеседника,
выжидая ответа.
– Ммм… – засомневался Журкин. Для него вопрос явился
неожиданно. – Но что-то ты как-то… как-то ты…– путался он,
неважно пытаясь поспорить.
Но Гомозов медлить и ждать каких-то еще боольших
аргументов от Григория Станиславовича не стал, поэтому перебил
его многозначительную, оснащенную смысловой нагрузкой речь:
– Из свободных князей – в грязи, как говориться! Да
