Тёмные истории Северо-Запада - Юрий Александрович Погуляй
Парень огляделся по сторонам, а затем исчез на участке и где-то минут через пятнадцать вернулся с охапкой одежды. Открыл дверь в недра фургона и бросил то, что осталось от отверженных, внутрь. Оно не хотело лишних следов.
Снег в метре от дороги забурлил, и вскоре к машине выбралось серое. Студенистая масса втекла под защиту металлических стен фургона, напоследок скользнув по лицу Николая одним из щупалец.
Парень задрожал от удовольствия, упал на колени и благодарно что-то прошептал.
Когда серое угнездилось в фургоне, Николя поднялся на ноги. Посмотрел на изменивший его дом. На миг его лицо исказилось ужасом, но спустя секунду волнение ушло. Парень захлопнул двери и вернулся на место водителя.
Фургон хрустнул коробкой передач и тронулся. Уже через несколько минут автомобиль вывернул на трассу в сторону Первомайского.
Николя ехал вдоль заснеженных лесов и улыбался.
Древо (Санкт-Петербург)
Я не заметил, когда все началось. Шел первый месяц лета, в городе воцарилось тепло, и небо стало чуточку светлее. Я одержимо мечтал об отпуске, которого не видел уже третий год, и все свободное время висел в телефоне, проглядывая различные предложения туроператоров. Приценивался. Разочаровывался. Вновь искал.
И крутился в ежедневной суете, как лемминг в центрифуге. Работа и мечты о путешествии, дорога домой с прикованным к экранчику смартфона взглядом, поздний отход ко сну, ранний подъем и новый цикл. Жизнь шла своим чередом по протоптанной колее, никак не соприкасающейся с окружающим миром.
Поэтому когда в лифте мне сказали:
- Дашенька моя тоже убегла. - Я вздрогнул от неожиданности и бесцеремонности чужого вмешательства в мой отработанный ритм. А также удивленный тем, что в лифте есть кто-то еще кроме меня. Со мною поднималась крошечная старенькая Савльева с третьего этажа, когда-то давно я даже дружил с ее внучкой. В школе еще. В памяти осталась только фамилия.
- Найдется, не волнуйтесь, - выдавил я из себя растерянно.
- Нет, Юрочка. Третий день ее нет. Всегда на второй возвращалась, лапушка моя. Никогда так долго не гуляла. Скорее всего там же она, где и остальные.
В тот момент я не понял ее слов. Для меня это все было банально и скучно. Старушка переживала за свою кошку, как и положено женщине, чьи дети давно улетели из гнезда и звонят лишь по праздникам, а муж, прожившей с нею почти полвека - ушел на встречу с Всевышним после инсульта.
- Ничего, вернется, - сказал я. - Это же кошка. Они всегда возвращаются.
Она покачала крошечной головой в смешной шапочке, посмотрела мне в глаза:
- На сердце неспокойно что-то, Юрочка. Дурное грядет, - устало и ужасающе серьезно произнесла она, вновь перепутав мое имя. Двери лифта открылись, Савельева вышла на площадку, и мы пожелали друг другу доброго вечера.
Только на следующий день, во вторник, я понял о каких «остальных» говорила старушка с третьего этажа. Доска объявлений у парадной пестрела сообщениями о пропаже домашних любимцев. Собачки, кошки, попугаи. На самой двери на уровне ручки скотчем кто-то прилепил записку с сердечками и фотографией пушистого персидского кота. Детской рукой на ней было старательно выведено: «Помогите найти Барина!».
В среду объявления покрывали дверь целиком. Здесь искали даже крысу Пирата и шиншиллу Шушу. Будто чья-то злая воля высосала из окрестных дворов всех любимцев разом, не глядя на породы и виды. А в четверг за ярмарку несчастья принялся наш дворник, коротышка откуда-то из Средней Азии. Я возвращался домой, когда увидел, как тот обдирает с дверей пугающие призывы о помощи.
- Черт знает что происходит, а? - сказал я, остановившись.
Он вздрогнул, испуганно посмотрел на меня, затем быстро отвернулся и, втянув шею в плечи, принялся с ожесточением скоблить металл, отколупывая намертво прилипшую бумагу.
- Нелюбители домашних животных какие-то у нас объявились, похоже, хе. Есть любители, а есть, хе-хе, нелюбители.
У меня было настроение поболтать. Однако дворник что-то забормотал на своем тарабарском, и веселья не разделил. Наоборот, его затрясло еще сильнее. Решив, что он просто не понимает меня - я приложил ключ к домофону и посмотрел на азиата в профиль. Коротышка был бледен, по лицу текли крупные капли пота, в глазах стоял такой ужас, что мне захотелось броситься наутек. То, что жило в зрачках дворника, страдало безумием.
- Дарахт… Дарахт...Ба гурба! Ороиш дарахт, - лихорадочно повторяли потрескавшиеся черные губы. Меня он не видел. - Ба начот. Дарахт.
Я ушел. Захлопнул за собой дверь в парадную и почти минуту стоял, слушая захлебывающий голос, беспрестанно повторяющий “Дарахт” и ритмичные скребки по металлу.
Шшш.Шшш.Шшш.
Будто у дворника выросли кошачьи когти, и он стачивал их о железо. Мои пальцы заныли, и я потер кончики, разминая, прогоняя ощущение забившейся под ногти краски. Потом же поспешил домой, на шестой этаж, с испорченным отчего-то настроением и неприятным чувством тревоги.
Чертов скрежет преследовал меня весь оставшийся вечер. Я проходил по коридору мимо входной двери и не мог отделаться от мысли, что дворник до сих пор стоит там, внизу и скребет, скребет, скребет. Куски засохшей бурой краски забиваются под ногти, пальцы кровоточат, оставляют полосы на железе, колкие шипы вонзаются все глубже, глубже, а он бормочет свое «Дарахт» и не останавливается.
Я даже вышел на лестничную площадку, как будто вынести мусор, но на самом деле — прислушаться. Лязгнула крышка мусоропровода, стеклянные банки из-под томатов застучали по грязному ходу, удаляясь, раскалываясь, исчезая в горе помоев там, внизу. Я же слушал молчание парадной. Было тихо. Очень тихо. Непривычно, для подъезда шестиэтажного дома. Скрежет раздавался только у меня в голове.
А еще в соседней квартире очень жалобно мяукала кошка.
Я постоял у окна, глядя на темнеющий двор и черные коробки гаражей, а затем вернулся домой, планируя быстро поесть, свалиться в кровать и посмотреть какую-нибудь драму. Я люблю драмы. Когда их смотришь один, в особо прочувственные моменты можно и слезу пустить, на душе сразу легче становится, светлее. И никакого удара по репутации — для всех ты по-прежнему суровый мужчина.
А после фильма (или под его звуки) было не менее ценным повернуться носом к стенке, обнять подушку (об этом тоже не хотелось бы никому говорить) и уснуть. Мой обычный вечер.
Но не сегодня. Кино показалось пресным, несмотря на Де Ниро и Брэдли Купера. Сон не шел. Зудели пальцы. Под ногтями будто что-то застряло.
Город уже спал, под окнами почти затихли автомобили, оставив пустые дороги с мигающими желтым светофорами для ночных гонщиков, а я лежал на спине, под одеялом, и смотрел в потолок. Мне казалось, что внизу опять заскребли по железу заскорузлые ногти.
