Андре Дотель - Современная французская новелла
— Итак, друзья мои, — сказала появившаяся на экране новая дикторша, — на следующей неделе мы будем разыгрывать большую сумму. Начинаем новый конкурс: «Кто это сказал?» У французов есть будущее, поскольку они помнят прошлое.
Медсестра взяла Боно под руку, глядя, как Н’Голь и Канди удаляются в глубь коридора, выкрашенного бледной, тусклой краской. Боно закрыл глаза и в ту же минуту увидел многоцветие закатных красок, предшествующее наступлению темноты. От камышей, растревоженных последним взлетом ибисов, поднимался терпкий запах перца. Еще минута, и лагуна заколебалась, как это бывает, когда глядишь на что-нибудь сквозь огонь.
Сестра помогла Боно улечься в постель и велела ему лежать спокойно. Поставленные в ряд кровати покачивались. Боно взялся руками за голову и крепко сжал ее, надеясь унять головокружение. Он сел на кровати, и глядевший на него сосед был поражен огромными белками его глаз.
— Мамаду, — сказал Н’Голь, покачиваясь в вагоне метро, — мы недостаточно хорошо знаем блюда, подаваемые перед десертом.
— У нас в запасе целая неделя, милый, — ответил с уверенностью тот. — Я справлюсь.
— Надо обязательно выиграть этот конкурс, — сказал Н’Голь.
— Ты еще сомневаешься? Я уверен, что мы выиграем и оплатим билет Боно, чтоб он мог уехать на родину, а мы с тобой будем раскатывать на велосипедах с моторчиком, как у нашего шефа. И уж ни в коем случае, дружище, не останемся жить в подвале.
Среди недели Леопольд Брокар, явившийся проверить их работу, заметил, что оба друга сидят у подножия конной статуи Жоффра перед зданием Высшей военной школы. Он выключил мотор и слез с велосипеда, желая застать приятелей врасплох. Прячась за цоколь памятника, к которому были приставлены обе метлы, он незаметно подкрался поближе. Голоса Боколо и Мамаду, переговаривающихся между собой, звучали настолько необычно, что Брокар тут же решил, что они, так же как и Боно, заболели. У всех его работников никудышное здоровье. Он прислушался.
— Мы сможем подарить цветы Констанции Кабриоле, — сказал Н’Голь.
Леопольд задумался: видел ли он когда-нибудь эту Констанцию? Несколько негритянок приходят иногда поглазеть, как он обучает своих рабочих на площади Антверпена. Они стояли серьезные и безмолвные, тесно сгрудившись позади кустов, словно позади барьера на скачках. Случалось, что одна из них отвечала на улыбку Леопольда, руководившего маневрами ансамбля метелок: «Мягче! Начнем сначала! Правая сторона! Эй ты, левша, не нарушай порядок, с тобой я займусь отдельно».
— А пока расскажи мне про взбитый крем, — сказал Канди.
Брокар выглянул и увидел обоих негров, сидевших рядышком в задумчивости, опершись локтями о колени.
«Эти мерзавцы бьют баклуши, — возмутился он, — а ведь еще только одиннадцать часов! Ну погодите-ка, я вам задам!»
— На полпинты крема взять пол-унции порошка камеди, полторы унции расплавленного сахарного песка, затем хорошо взбить с помощью плетеного венчика.
— Плетеного веника? — встревоженно переспросил инспектор.
Оба молодца, потеряв от неожиданности дар речи, уставились друг на друга.
— Разойдись! — приказал Брокар, но потом, движимый любопытством, произнес помягче: — Я не возражаю против небольших перерывов, когда этим не злоупотребляют. Констанция! Это, конечно, тоже какая-нибудь африканская девица. Чьи же она? Твоя, Мамаду?
— Нас обоих, — ответил Канди.
— Ну и ну, — захохотал Леопольд. — Всегда у вас все общее!
К легкой зависти примешивалось отвращение.
— Вы забыли водосточную решетку на углу, там ведь тоже надо убирать.
— А мы как раз туда и направлялись, — сказал Мамаду.
— Значит, вы все делаете вместе? — спросил Леопольд, снова чувствуя приступ раздражения. — Но ведь у каждого свой участок. Послушай, ты, отправляйся-ка туда! Разойдись!
Боколо и Мамаду пошли каждый в свою сторону, а Леопольд Брокар задрал голову, чтобы взглянуть на каменную лошадь, на которой сидел полководец. Командовать такой массой людей! Это действительно проблема, когда подумаешь, что в войсках тоже были негры. Он собирался уже сесть на велосипед, но вдруг заметил книгу у подножия цоколя. Подойдя, чтобы поднять ее, он взглянул на название. «Правила хорошего тона, — подумал Брокар, — начинаются с того, что нельзя оставлять вещи на улицах». Он открыл книгу наугад и увидел гравюру, называвшуюся «Раздумье». Толстогубый человек с тройным подбородком, заправив салфетку за жилет, отвернулся от сервированного стола и рассматривает при свете камина рыбу, наколотую на вилку. Над камином, где дымятся поленья, висит женский портрет, кажется, что женщина наклонилась вниз и тоже рассматривает рыбу на конце вилки. А в глубине комнаты к низенькой двери идет служанка, за которой по пятам следует кошка с поднятым вверх хвостом. Леопольд внимательно пригляделся к толстяку и нашел его не таким уж противным, каким он показался ему вначале. Перелистав еще несколько страниц, он увидел рецепты приготовления блюд и пожалел, что он холостяк. Вероятно, лучше всего передать находку в полицейский участок, куда за ней наверняка придет какая-нибудь кухарка из этого аристократического квартала. Подумать только, даже здесь кухарки и няньки начинают походить на какого-нибудь Боколо или Мамаду! Выходят на улицу, болтают, забывают о работе, теряют вещи своих хозяев. Леопольд взглянул на форзац книги. Может, там есть чье-то имя. В самом деле: Арман Топен, 1841 г., Наполеон Топен, 1873 г., Филипп, 1934 г.
— Что мне с ней делать? — сказал дежурный полицейский в участке, — она уже почти истлела и ничего не стоит.
— Это, очевидно, чья-то семейная реликвия, — ответил Леопольд, выходя из участка.
Он снова сел на свой велосипед и направился в сторону Высшей военной школы, больше не помышляя об инспекции. И что бы вы думали? Его негры снова крутились вокруг статуи.
— Вы что здесь опять делаете? — грубо спросил Брокар.
— Ничего, — сказал Канди, и Н’Голь подтвердил: — Ничего.
— Явитесь завтра на площадь к самому началу занятий!
Не успел Брокар исчезнуть из виду, как Мамаду и Боколо опустились на цоколь.
— Ее украли, — сказал Н’Голь. — А я-то думал, что это ты ее взял.
— Может быть, — предположил Канди, — ее отнесли в стол находок?
С метлами в руках они приблизились к полицейскому участку, однако какая-то неведомая сила мешала им войти. Они принялись подметать тротуар, который Мамаду уже подмел два часа назад. Полицейский сержант, стоявший в дверях, окликнул их:
— Вы что это усердствуете?
Два друга поспешили удалиться. Эта ночь была самой тягостной в подвале Монружа. А на следующий день в шесть часов утра их окончательно доконал Леопольд — он перевел Боколо в пятнадцатый округ, а Канди — в четвертый. Вечером товарищи, жившие вместе с ними, увидев лица Н’Голя и Мамаду, спросили, не стряслась ли с ними беда или, может, их ожидают какие-то неприятности.
— А как ваши рецепты, — спросил один из них, — и ваш конкурс?
— Да уж и не знаю, — ответил Боколо.
Присутствующие громко расхохотались. Каждый подумал про себя, что два друга-шутника просто разыграли их.
— Но книга-то существует, — воскликнул Н’Голь, — вы ее видели! Ну-ка, Канди, скажи мне, как приготовить голубей по-испански?
— Допустим, нас шесть человек, — сказал Мамаду загробным голосом. — Надо взять шесть голубей, выпотрошить их, обернуть лярдом, положить на дна листа промасленной бумаги, завернуть, перевязать и насадить на вертел.
— А затем жарить в течение сорока пяти минут, — подхватил Н’Голь. — Потом развязать, развернуть бумагу, выложить на блюдо, гарнировать гребешками и тушеными шампиньонами, полить густым соусом, приготовленным по-испански.
В комнате стояла мертвая тишина. Голая лампочка освещала молитвенное место. За дверью, по другую сторону коридора, хриплый голос умолял о чем-то пророка, подвывая, точно кошка, которую тянут за хвост.
— Для приготовления соуса по-испански, — шепотом продолжал Мамаду, — нужно в течение трех часов вываривать на небольшом огне бульон, который был предварительно приготовлен на большом огне из куска телятины, небольшого куска ветчины и двух старых куропаток, залитых белым вином с добавлением желе. Не забыть положить морковь и лук, воткнув в одну из луковиц три штуки гвоздики. Затем надо дать бульону немного выкипеть, после чего добавить мясной сок и красную пассеровку. Положить тмин, лавровый лист, шампиньоны, петрушку, мелкий лук, эшалот. Ну и, конечно, соль.
Друзья снова понурили головы, перед глазами у каждого отчетливо, словно луна на ночном небе, всплыло лицо Боно, смертельно бледное, отмеченное печатью потустороннего мира. Но тут же все задвигались, заговорили, весело засмеялись, кто-то взял в руки сковороду и стал изображать игру на тамтаме. Один из арабов принялся яростно стучать в дверь ногой, но ничто уже не могло остановить вырвавшихся наружу чувств.
