Осаму Дадзай - Современная японская новелла 1945–1978
Раздался стук, и дверь отворилась. Они не успели отпрянуть друг от друга. Это пришла густо накрашенная медсестра. Она видела, как они обнимались. Но стояла с непроницаемым видом. Он отошел к окну. Сестра протянула Тамиэ градусник. Тамиэ вставила его под мышку и легла. В палате был тяжелый, спертый воздух. Через некоторое время сестра протянула руку, Тамиэ отдала ей градусник. Сестра поглядела на него, сдвинув брови, небрежно сунула его в карман халата и стала записывать данные в карточку. В этот момент Тамиэ что-то сказала на незнакомом ему языке. Сестра удивленно взглянула на нее. Черты лица смягчились. Тамиэ поочередно указала на себя и на него и снова сказала что-то непонятное. Тогда сестра едва заметно улыбнулась и произнесла благозвучную короткую фразу. Тамиэ ответила ей, сестра бросила быстрый взгляд в его сторону и вышла из палаты. Взгляд был мягкий и приветливый.
— Что ты ей сказала?
— Спасибо. По-корейски.
— А еще?
— Больше ничего, — залившись румянцем, ответила Тамиэ.
— А она что ответила?
Тамиэ взглянула на него.
— Ответила, желаю счастья.
Он повернулся к окну. Небо на западе уже желтело. Зацепившийся за провода обрывок бумажного змея бился на ветру. Внизу продолжалась все та же суета. Вдруг в толпе он заметил Тасиро-сан. Он всмотрелся: в нескольких шагах за ней шел Кэндзи. Засунув руки в карманы кожаной куртки, он шагал, покачивая плечами. Знакомая походка Кэндзи. Тасиро-сан остановилась. Она посмотрела на Кэндзи и что-то сказала ему. Потом они пошли дальше и скрылись в дверях супермаркета.
— Что ты там увидел? — спросила Тамиэ. Он обернулся к ней.
— Так, ничего, — сказал он и улыбнулся.
1977
ДЗЮНКО ИНАДЗАВА
ОБРУЧАЛЬНОЕ КОЛЬЦО
Перевод Г. Ронской
Нарико вышла из метро и минут десять шла вдоль сточной канавы, мимо заводских корпусов. Потом она свернула на большой отлогий холм, к школе К. Ветер дул прямо в лицо, и всякий раз, как ледяной порыв ветра пополам с пылью налетал на нее, она испытывала невольное раздражение.
Но раздражал ее не только промозглый туманный день и холодный ветер. Все началось с того, что вчера позвонила преподавательница школы К. Акияма и попросила занести в обеденный перерыв гранки, а когда Нарико вернулась домой, ее ждало там письмо от Рёдзи, ее мужа. Увидев письмо, Нарико уже не смогла сдержать раздражения, и так оно и не унимается со вчерашнего дня. А может, она почувствовала его значительно раньше? Попадись ей теперь кто-нибудь на дороге, ух как бы мрачно она посмотрела на этого случайного прохожего…
Нарико резко взмахнула сумкой и еще сильнее нахмурилась.
«Это же надо вовсе не иметь сердца, чтобы заставлять человека тащить гранки в обеденный перерыв! Ей там в школе, видно, не понять, как дорог для служащей издательства краткий час обеденного перерыва».
Нарико работала в издательстве, которое выпускало школьные учебники, а издательство заказало Акияме, преподававшей в школе К. домоводство, рукопись. Пришли гранки, и Нарико попросила ее держать авторскую корректуру.
— Знаете, а ведь я понятия не имею, как это делается. Не могли бы вы прийти ко мне и все объяснить? — весело сказала Акияма, когда Нарико ей позвонила. И она попросила принести гранки в половине первого. «Вот досада!» — подумала тогда Нарико.
От издательства до школы полтора часа езды. Чтобы добраться туда к половине первого, надо выйти в одиннадцать… Часа два с половиной понадобится, чтобы растолковать все Акияме и вернуться на работу. Приветливая, жизнерадостная Акияма непременно задаст ей кучу ненужных вопросов и задержит ее.
Нарико не любила выходить из издательства по делам в обеденный перерыв. Но сказать, что она не может прийти, потому что у нее обеденный перерыв, она никогда не решалась. Ей казалось, что она поступит неправильно и что ею будут недовольны.
Поэтому она старалась назначать деловые встречи на более позднее время. Так она собиралась поступить и на этот раз.
Однако за столом перед нею сидел начальник отдела, и в комнате, как на беду, было тихо. Слышалось только, как скользит по гранкам красный карандаш да как шелестят страницы.
И Нарико не сказала Акияме, что прийти не сможет. Она лишь заметила уклончиво, что ей не совсем удобно в половине первого.
Голос у Акиямы сразу стал серьезным, она, по-видимому, заглянула в расписание занятий и наконец сказала:
— А в остальные часы у меня занятия. Как же быть?
— Я передам гранки секретарю школы и подробно напишу вам, как держать корректуру. Вы смогли бы сделать все к началу будущей недели?
Нарико не хотелось тратить время на уточнение часа встречи. Разговор шел в присутствии начальника отдела, и она стала собирать со стола все, что необходимо для чтения корректуры, но Акияма сказала:
— Знаете ли, это моя первая книга. Я никогда прежде не видела гранок. Не могли бы вы все же встретиться со мной?
Тон был мягкий, просительный. Акияма словно бы искала поддержки у Нарико, а меж тем в голосе ее чувствовалась настойчивость. Нарико опасалась, что начальник наконец прислушается к их беседе.
Акияма с этой ее доверительной, совершенно неделовой манерой разговора показалась Нарико назойливой. А она предпочитает деловые, ясные отношения. Издание учебников именно таких отношений и требует. Ясность спокойная, бесстрастная — вот что нужно! Иначе сверхурочной работы не миновать. В издательстве Нарико занималась только корректурой и связанными с ней делами.
Выходит, ее робкое замечание о том, что ей не совсем удобно назначенное время, не вызвало у Акиямы сочувствия. За этой барственной непринужденностью чувствовались добродетель и достаток. И Нарико с горькой улыбкой согласилась приехать в свой обеденный перерыв.
Поднявшись по широкой дороге на холм, Нарико увидела ворота школы. В окошечке канцелярии она спросила, как пройти в лабораторию Акиямы. Молодая секретарша тотчас встала и проводила ее до места.
Они прошли по переходу, насквозь продуваемому ветром, и оказались в лаборатории. Их сразу же окутал теплый воздух.
Всю комнату занимала большая газовая плита. Пыхтел железный чайник. Акиямы в комнате не было.
— А где же госпожа Акияма?
— Подождите немного, — извинилась секретарша. Госпожа Акияма будет минут через десять, не позже.
Нарико это не понравилось. Она пришла точно к назначенному часу.
Секретарша предложила Нарико стул у плиты и вышла.
Нарико села и стала разглядывать комнату.
В комнате не было ничего от унылой и холодной школьной лаборатории. И не только потому, что в ней пылала уютным жаром плита.
Нарико с сомнением оглядела комнату. Неужели это и есть лаборатория Акиямы? Посредине на большом старом деревянном столе — ваза с красными гвоздиками. За ней поблескивает прозрачным зеленым стеклом бонбоньерка. Позади нее чайный и кофейный сервизы.
Нарико почудилось даже, что из-за них вот-вот выглянет приветливое, улыбающееся лицо хозяйки. И, как ни странно, ей это не было неприятно. Особенным душевным покоем повеяло на нее здесь.
«До чего же у меня уныло по сравнению с этой комнатой!» — и вдруг осознала, что ей, пожалуй, и негде было бы поставить красные гвоздики.
Два года назад Нарико вышла замуж за своего школьного товарища Рёдзи. Он был старше ее двумя годами. Служил Рёдзи коммивояжером в оптовой фирме по продаже галстуков. Недели две в месяц проводил в поездках по провинциальным магазинам европейского платья.
Фирма держалась на грани банкротства, и хозяин, кажется, не прочь был передать ее Рёдзи. Тот принялся вдруг усердно работать. Между прочим, он имел привычку опаздывать на работу и сидеть потом допоздна. Когда Рёдзи опаздывал, управляющая звонила на работу Нарико и выговаривала ей:
— Вашего мужа все еще нет. Сегодня ему нужно ехать в …, а он все еще не явился. Когда муж опаздывает на службу, виновата жена.
Опаздывал Рёдзи частенько, и всякий раз управляющая звонила Нарико. Это раздражало, хотелось бросить трубку.
— Зачем вы мне говорите все это? Скажите ему, — сердито отвечала Нарико.
Но Рёдзи управляющая никогда не упрекала. То ли оттого, что ей нравилось его улыбающееся лицо, когда он появлялся наконец в конторе, то ли оттого, что работал с охотой… словом, они отлично ладили.
Когда перестали платить жалованье, Рёдзи стал еще усерднее. Задерживался в командировках, не жалея ног обходил магазины по нескольку раз. Говорил, что ему жаль начальника отдела и надо же как-то помочь ему.
Рёдзи бодро разъезжал по делам, но домой возвращался бледный и усталый. Ворчал, что работа опостылела, что все на свете бесчувственные и холодные эгоисты. Однако службы не бросал и продолжал как ни в чем не бывало опаздывать.
