Мой гарем - Анатолий Павлович Каменский

Он говорил:

— Милая моя, голубка моя... успокойся — ты выше этого... Мы забудем обо всем — ты будешь моей женой... Я сам скажу ему.

Ее охватил порыв восторга и радости. Она целовала его, замирая в его объятиях.

И вдруг она вскочила:

— Коля! Я пойду... Жди меня здесь... Я сейчас, скоро вернусь.

Она с лихорадочной поспешностью причесывалась, оправлялась, пудрила под глазами.

— Куда ты идешь? Зачем? — в изумлении спрашивал Денисов.

— Я иду к нему... не удерживай: я сама хочу ему сказать... я хочу видеть его лицо... Ты не поймешь — это чувство женщины. Я все готова отдать за это наслаждение... Он оскорблял меня — черствый, злой... Я иду.

В ее голосе звенели истерические нотки. Ее лицо судорожно подергивалось. Она сорвала ротонду с вешалки; потом вдруг села на пол у кровати и захохотала:

— Ха-ха-ха-ха!

Ее смех переходил в вопль. Ее душили рыдания без слез. Прибежала Вера со стаканом воды. Хачатрянца уже давно след простыл. Денисов перепугался, не знал, что делать. Вера брызгала ей в лицо. Ольга Ивановна понемногу успокоилась. Вера ушла.

— Эгоист проклятый, — твердила Ольга Ивановна, — говорит: «Студентов приманила, песни поют — что же ты не подпеваешь?..» У-y, зверь!

Она с новым приливом решимости оделась. Денисов умолял, чтобы она не ходила одна.

— Пойдем вместе, я тебя провожу, ты мне покажешь его квартиру, я сам войду...

— Нет, нет, Коля, я не могу, не лишай меня этого счастья.

Все-таки они вышли вместе. Они, кажется, в первый раз шли вдвоем по улице. На Садовой толпился народ. Денисов поддерживал ее под руку. Она шла уже совсем спокойная, поглядывала на него и улыбалась. Дошли до Невского. Ольга Ивановна остановилась и сказала:

— Теперь иди домой, дружок, оставь меня.

— Оля! Я провожу.

— Нет, ты любишь меня — ты домой пойдешь.

— Оля! Пощади, я не могу...

— Но это недалеко, — возразила она, — тебе незачем знать где... Иди домой, что тебе стоит? Я сейчас вернусь.

Денисов взял ее за руку и сказал сдавленным от внутренней боли голосом:

— Оля, подумай... Ты отравляешь наше первое счастье... Ты идешь от меня к нему.

Она повернулась и сказала:

— Идем назад.

— Правда это? — радостно заговорил Денисов. — Ты не пойдешь?.. Ты позволяешь мне все устроить? Написать ему?.. Да?..

Она не отвечала. Прошли Гостиный двор. Она опять остановилась.

— Коля! Не удерживай, — с мольбою прошептала она, — это выше сил... до свидания.

И она почти побежала от него.

Он остался один с тупым и несносным ощущением на сердце. Ему начинало казаться все какой-то мистификацией. По улице шли и ехали люди с покупками. На всех лицах было написано: «Завтра Рождество». И Денисову вспомнилась родина. Его засосала тоска. Наплыли воспоминания о семье, красивой елке, теплой и большой квартире, добрых и сердечных людях, ласках матери. Вспомнилась и Наташа с ее полудетской и чистой улыбкой, ее отец — славный старичок доктор. И его органически потянуло туда, к Волге, в милый провинциальный город. Один, совсем один на улице, в сочельник. Какая-то странная женщина! На мгновение мелькнула ее красота, обворожительная улыбка, потом бледное, искаженное лицо. Денисов схватился за голову. «Это ужасно! Это какое-то сумасшествие!» — подумал он. Ему захотелось заглушить боль. Он вошел в табачную лавочку и купил сигар.

Он шел по улице, ничего не замечая, наталкиваясь на встречных. Он курил одну сигару за другой, ничего не соображал, только думал: «Ольга! Ольга! Кто ты, наконец?» Он не находил ответа. Он чувствовал, что порабощен этой женщиной. У него уже кружилась голова от никотина. Он взял извозчика и поехал домой.

Вера отворила ему дверь. Везде, кроме кухни, было темно. Он пробрался в свою комнату и лег. Он лежал как пласт, с потухшей сигарой во рту. Какие-то серые длинные тени, без очертаний, тягучие, бесконечные образы ползли в уме. У него уже не было мыслей. Мягкие тиски сжимали грудь, потом отпускали. Ему показалось, что он быстро летит вместе с кроватью вниз... так плавно, лицом кверху... как будто он лежал в поле на земле и смотрел в бездонное небо.

Денисов очнулся с чувством тошноты и тяжести в голове. Он потерял всякое представление о времени, не понимал, где он, не мог припомнить, как он очутился здесь... Он хотел подняться, но не мог. За стеной, в комнате хозяйки, часы начали бить. Денисов машинально сосчитал: двенадцать. Потом ему все еще слышался звон. Он механически считал дальше: тринадцать, четырнадцать, пятнадцать... Он не слыхал звонка на кухне. По коридору раздались шаги. Вошел Хачатрянц со свечкой. Он приблизился к кровати. Денисов лежал на спине, бледный как мертвец, с открытыми и неподвижно устремленными в потолок глазами.

— Здрасти! — сказал Хачатрянц и испугался. — Ва! Что с тобой такое?

Он поставил свечу на стол, поспешно зажег лампу и, подбежав к Денисову, взял его за руку. Тот слабо ответил на его пожатие и заговорил бессвязно, чуть слышным и дрожащим голосом:

— Аракел... пошли в аптеку... Я накурился сигар... легкое отравление... Я не мог... мне тяжело было... Она не знала, что делает... Я обожаю ее... Она ушла... Сегодня сочельник...