Паскуале Ферро - Неаполитанская мафия. Рассказ щенка
— Окутанная странной дымкой «Дурочка Тавутара» исчезла… Предчувствия… Паккьяна, дурные предзнаменования.
Сузумелла рассказала мне всю историю, не принимая во внимание, что я маленькая трусливая собачка… Совершенно без моего ведома лужа лимонно-желтого цвета появилась подо мной. Я взглянула на Сузумеллу и увидела странную, печальную улыбку на ее лице. Я убежала к себе в комнату, гонимая страхом, пытаясь закрыться изнутри, но кто-то или что-то пыталось пробраться ко мне. Я дрожала и думала: «Я умираю… „Дурочка Тавутара“, „Сарачена“ и все призраки Сузумеллы пришли забрать меня, но что им надо от меня? Я всего лишь крошечный щеночек». И пока меня одолевали эти мысли, дверь распахнулась и я в ужасе закрыла глаза. Я не хотела ничего видеть, но до меня ясно донесся голос Пеппе.
— Алло? Это Пеппе, как это какой Пепппе? «Маппина»… не беспокойся, меня никто не слышит, я спрятался в комнате собаки… да! Я собираю сведения… очень скоро мы прижмем Дона Дженнаро Мизерикордия и всю его семейку… пока!
«Маппина» закончил разговаривать и, обращаясь ко мне, сказал:
— Я ненавижу Дона Дженнаро, ненавижу его и всю его семью. Я ненавижу даже их покойников. Они убили моего брата, они, трусливые подонки, убили его во сне, пока он спал. Я вступил в сговор с полицией, я донес, я дал показания, также, как и Аббатемаджо. И вот! Я отсидел двадцать лет.
«Маппина» открыл дверь и вышел. Я попыталась заснуть. Утром детский визг разбудил меня, я спустилась вниз и увидела все семейство Мизерикордия в сборе. Дон Дженнаро, одетый очень элегантно, будто для важного торжества, позвал всех детей.
— Ребята, сейчас придет синьора Феррари. Пожалуйста, не нойте, не жалуйтесь, ничего не говорите ей, а то будет хуже. Наташа, я очень прошу тебя…
«Фуникули-Фуникула» оборвала наставления отца. «Маппина» пошел открывать. Это была синьора Феррари. Она вошла и, не дожидаясь приглашения, села.
— Дон Дженнаро, я пришла к вам в последний раз, потому что мне нашли замену. Давайте говорить начистоту, — продолжала она, сменив тон, — вы оказали давление и думаете, что таким образом победили, потому что вы привыкли побеждать, — она встала и вручила листок бумаги главе семьи. — Внимательно прочитайте все, что здесь написано, здесь все мечты ваших детей. До свидания, точнее прощайте! И помните, вы считаете, что победили, но это не так.
Синьора Феррари покинула дом, вдогонку ей донеслось грубое «да пошла ты!» от Дона Дженнаро. Вполне довольный тем, что отделался от назойливой дамы, он позвал «Маппина».
— Пеппе, отведи детей в школу.
Они последовали за Пеппе, оставив в гостиной синьору Марителлу и ее супруга. Дон Дженнаро расправил листок и начал читать вслух:
Маленькие бороздки, что рассекают мои ладони,были вырезаны стальными перьями,а чтобы шрамы затянулись,сверху рассыпали порох ладана,золота, серебра.У меня сильные руки,я люблю обольщать душии поэтому мне бы хотелось погладить лица моих родителей,но они сопротивляются моим глупым нежностям.Наташа.
— Как красиво пишет моя дочка. Я ничего не понимаю, но это очень красиво. Что ты думаешь, Марителла?
— Ты прав!.. Ты ничего не понимаешь…
Марителла ушла, оставив мужа наедине с письмом. «Фуникули-Фуникула» вновь зазвонила, Дон пошел открывать. В дверях какой-то человек с мерзкой рожей поздоровался с ним, вошел и устроился на диване. Это был Маруцьелло, он принес распечатки телефонных звонков синьоры. Парень был в замешательстве, он не мог промолвить ни слова, но наконец выпалил:
— Дон Дженнаро, я сделал все, как вы велели, вот список.
Хозяин взял листок, быстро взглянул на него. Затем он направился к двери. Маруцьелло, обескураженный, сидел не двигаясь, потом он принялся смотреть вокруг. Наконец, обращаясь ко мне, промолвил:
— Чую, не миновать нам светопреставления. Все эти звонки — никто не ошибается номером, на самом деле синьора Марителла часами разговаривает с этим абонентом… Точно, скоро быть концу света.
Дон Дженнаро вернулся. Серьезное, напряженное выражение его лица не предвещало ничего хорошего.
— Маруцьо, владельца этого мобильного я завтра же хочу видеть на страницах газет… иди!
Маруцьелло попрощался и вышел. Дон в задумчивости плюхнулся на диван с бледным лицом и блестящими глазами. Было невероятно грустно и трогательно видеть его в таком состоянии. Мерзкий звонок вернул ему привычное злобное выражение. Он резко поднялся и пошел открывать. Это были Катена и какой-то мужчина. Она поцеловала руки хозяина.
— Дон Дженнаро, спасибо, спасибо за все, что вы сделали для меня.
Дон Дженнаро холодно посмотрел на нее.
— Спасибо тебе, ты меня разочаровала.
Он повернулся и ушел, оставив Катену совершенно потрясенной и озадаченной такой реакцией. Наконец-то она увидела, что я сижу рядом.
— Паккьяна, ты все еще жива? — обрадовалась она, обнимая меня. — Это «Волосатая».
Мужчина, сопровождавший ее, погладил меня и посмотрел вокруг потухшими, невыразительными глазами. Спустя несколько минут спустились Марителла и дети, которые радостно приветствовали Катену.
— Наташа, — попросила Катена, — пожалуйста, проводи «Волосатую» в мою комнату.
— Вот и нет, Кате, — возразила девочка, — это больше не твоя комната. Теперь там живет Пеппе «Маппина».
Катена в растерянности посмотрела на синьору Марителлу, которая тут же ответила на ее удивленный взгляд:
— Наташа, доченька, устрой «Волосатую» в комнате для гостей.
Дети взяли чемоданы и, словно паучки, поползли наверх.
— Вот как! Синьора Марителла, а что, собственно, происходит? Что делает в этом доме «Маппина»? Ведь он гнусный тип, полицейская шестерка.
— Замолчи, Катена! Сейчас дела обстоят не так хорошо, как прежде, а потом, я думаю, Дженнаро о чем-то догадывается.
Две «заговорщицы» перешли на шепот, так что я уже не могла расслышать, о чем шла речь. Я решила пойти к себе в комнату и, поднимаясь по лестнице, увидела, как «Маппина» из укрытия шпионил за Марителлой и Катеной.
Я начала лаять, чтобы предупредить их об опасности, да так, что он аж задрожал.
— Чертова собака, — выпалил шпион, — ты перепугала меня!
Он пнул меня ногой и удалился в свою комнату. Я отправилась к Сузумелле и обнаружила ее все с тем же привычным взглядом, устремленным в пустоту.
— Паккьяна, приближается конец семьи Мизерикордия, я предчувствую. Боюсь, что… что все изменилось, семьи каммористов появляются, исчезают, и другие занимают их место, перерезав горло выжившим… женщины, дети, старики… нет больше уважения… я вижу: это — конец. Мне жаль тебя. Сейчас я чувствую себя обязанной снять последний камень с души и хочу рассказать все именно тебе, ты всего лишь животное, но очень отзывчивое, и я уверена, ты все поймешь:
Единственный раз в своей жизни я согрешила, его прозвали «Чахоточный», потому что он был невероятно тощим и бледным; странный, даже слишком странный, студент из Калабрии, он снимал комнату в доме напротив моего бассо. Каждый день юноша проходил мимо и всегда очень любезно здоровался со своим калабрийско-неаполитанским акцентом. Я не обращала на него внимания, но однажды он остановился и сказал мне: «Синьора, я узнал, что пару месяцев назад вы стали вдовой, прежде всего я приношу вам мои искренние соболезнования, а потом я должен сказать, что если вам что-нибудь понадобится, я в вашем распоряжении… Что-нибудь… все, что угодно…»
Он поцеловал мне руки и ушел, при этом одарил меня взглядом, в котором было то, о чем не говорят… В ту ночь я не сомкнула глаз, я металась в холодном поту, я была молода и я была вдовой. Я не собираюсь себя оправдывать, но уже очень долгое время никто со мной не обращался с такой обходительностью… И произошло «то самое». Два месяца спустя я поняла, что беременна, я сказала об этом студенту, и он был счастлив, сразу стал строить планы, собирался представить меня свой семье, хотел жениться на мне и родить еще детей. «Чахоточный, — остудила я его пыл, — у меня уже есть дети, я вдова уважаемого человека, если об этом узнают соседи, семья… они убьют и меня и тебя». Он посмотрел на меня, повернулся… и больше я его никогда не видела. У меня даже не было времени, чтобы разочарованно погрустить, я должна была решить эту проблему. Вот как я поступила: я всем сказала, что должна навестить больную тетку в деревне, оставила детей у своей приятельницы, а сама направилась на крестьянский хутор, что по дороге в Секондильяно. Там жили какие-то дальние родственники моей матери, им я сообщила, что врач предписал мне подышать свежим воздухом, потому что у меня проблемы со здоровьем. Они отвели мне маленькую темную комнатушку, наподобие антресоли, и там я стала испытывать разные народные средства, чтобы вытравить плод: припарки из петрушки, горячие ванны, слабительные и клизмы, в конце концов я дошла до того, что вставила себе вязальный крючок внутрь. Мне было очень плохо, начались сильные кровотечения, чуть было не дошло до заражения крови, но мысль о моих детях, сила воли и инстинкт самосохранения поставили меня на ноги. Крайне печальный опыт, милая Паккьяна! Для головы и тела. И потом, я ведь хотела этого ребенка, потому что он был от «Чахоточного», а я его очень любила. Я призналась тебе во всем еще и потому, что «Сарачена» сказала мне…
