Черные глаза - Маргарита Симоновна Симоньян

— Ты же ненавидишь Москву, — съязвил военкор.

— Это пока Москва не запомнила, как меня зовут.

В темной радиорубке дядь Вачика к одной стене притулилась лежанка, к другой — стол, обитый клеенкой. На столе — огромная бутыль вина с презервативом на горлышке, остатки кавказского ужина и старый телефон с отложенной трубкой.

— Дядь Вачик, ты зачем трубку взял? — буркнула я.

— Я думал, война началась.

Я выхватила телефон и постаралась сделать свой голос приветливым и исполнительным.

— Да, Женя. Нет, что ты, конечно, не разбудил. Наоборот, я как раз изучала местную прессу в поиске интересных сюжетов для твоей передачи.

Дядь Вачик шептался с моими ребятами:

— Я один раз был в Москве. В театр ходил. Там со мной Армен Джигарханян за руку поздоровался.

Он сосредоточенно осмотрел свои руки и поднял правую.

— Вот за эту.

Ревенко на том проводе был бодр, как после утренней физкультуры:

— Я как раз нашел сейчас для тебя интересную тему. «Коммерсант» написал, что у вас там проходят учения абхазской армии. Их проводит абхазское Минобороны. Чтобы попугать грузин. Сделай-ка нам для завтрашнего эфира.

— Женя, выбрось эту газету. Тут нет никаких учений никакой армии по той простой причине, что в Абхазии нет армии.

— Ну, «Коммерсант»-то врать не будет. И потом, как это — Минобороны есть, а армии нет?

Придерживая трубку плечом, я пыталась снять презерватив с горлышка бутыли, чтобы налить себе спасительного вина.

— Именно так. Минобороны есть, а армии нет. Это Кавказ. Ты не поймешь.

— А если у них война? Они же сразу проиграют!

— Не проиграют. Они пока что ни одну войну не проиграли, без всяких учений. Говорю тебе — ты не поймешь.

— В общем, хоть тушкой, хоть чучелком. Завтра жду тебя в эфире! — отрезал Ревенко.

— Это что, начальник ваш? — с сочувствием спросил дядь Вачик.

— Угу, — обреченно ответили парни.

— Он Джигарханяна знает?

— Вряд ли.

— Ну, какой он тогда начальник, — справедливо приговорил дядь Вачик.

Я хлопнула целый стакан вина и молча уставилась на Гагра с Андрюхой. «Завтра», — сказал Ревенко. Ночь с субботы на воскресенье, нет телефонной связи, и завтра уже наступило.

Я вышла из рубки вдохнуть устричный запах ускользающей пляжной ночи. Под раскидистой мушмулой возле рубки курил военкор. Тонкая полоса синевы над морским горизонтом обещала скорый рассвет.

— Что-то мне подсказывало, что ты здесь, — вздохнула я.

— Поехали на дачу, — хрипло сказал военкор и снова взял меня за руку выше запястья — там, где он ее оставил.

Я посмотрела на его длинные пальцы вокруг моего запястья, выдохнула и сказала:

— Ты ведь знаешь адрес их Министерства обороны?

Наша белая шестерка скакала по битым дорогам застывшего в послевоенной пронзительной красоте Сухума — мимо фарфоровых арок советской курортной архитектуры в оспинах пуль и снарядов, финиковых и бамбуковых джунглей, пожирающих бывшие оживленные улицы, мимо брошенного вокзала, на крыше которого давно проросли потомки привезенных из Ниццы помещиком-меценатом пальм.

Еще не совсем проснувшийся гаишник ткнул палкой в сторону нашей машины.

— Помаши ему рукой и жми на газ, — сказала я Гагру. — Он еще два часа будет вспоминать, чей ты родственник.

В семь утра мы были у блочного сарая за ржавым забором с надписью «Министерство обороны». Под забором стоял худой несовершеннолетний абрек в потертой кожаной куртке и тоже курил красное Мальборо. Рядом с ним на мимозе висел автомат.

— Взрослые есть дома? — спросила я.

— Нэт, никого нэту, я одын сэгодня.

Я огляделась.

— Это точно Министерство обороны?

— Канешна! Я постовой! — солдат радостно схватил автомат.

— Настоящие? — спросила я, протянув руку к пачке его сигарет.

— Канешна! Брат на горе цех открыл, сам делает!

Я засунула сигарету обратно в пачку.

— Постовой, — говорю, — дружочек! Мне очень нужно найти министра обороны. Смерть как надо!

— Аслан Сосланович дома отдыхает, вчера на свадьбе гулял, утомился, — неожиданно сообщает мне постовой.

Я думаю примерно секунду. И начинаю рыдать.

— Ай-ай-ай, горе мне, горе!!! Вай-вай, не пить мне больше вино, не кушать мандарины, Мальборо не курить! К родной племяннице на свадьбу опоздала! Вах, позор моим дочерям! Дочерям моих дочерей! И их дочерям тоже!

— У Аслана Сослановича вообще-то сын женился, — поправляет меня постовой. Но уже видно, что моих дочерей ему жалко. Мне в тот момент было двадцать два, то есть дочери мои, по местным меркам, могли уже в школу ходить.

— Да-да, — воплю я, — сын женился. Племянниц мой, сын Асланчика моего!

— А ты кто? — наконец-то настораживается постовой.

— Я? Я кто? Я несчастнейшая из женщин, позор матери моей, стыд мужа моего, грех нации моей. Как я мог, на свадьбу опоздал, шакал я паршивый!

Вижу, у абрека глаза увлажнились. Хватаю его за рога и быстро говорю:

— Я министра обороны родная сестра, из Москвы только что прилетела, на свадьбу опоздала, адрес забыла, кошелек потеряла, языка не знаю, ночевать негде, дай мне министра обороны домашний телефон, спаси честь моих дочерей, умоляю, по-братски!

Постовой всхлипывает. Его не смущает ни то, что у меня нет чемоданов, ни то, что я, родная сестра героя абхазской войны, хожу без платка и не знаю ни слова по-абхазски, ни даже то, что в Абхазии нет аэропорта, в который я теоретически могла бы прилететь. Абрек вынимает последнюю сигарету, сует ее себе за ухо и натурально пишет на пачке поддельного «Мальборо» домашний телефон министра обороны.

— Иди с миром, сестра! — говорит постовой. — Аслан Сосланович тебе простит! Он очень добрый человек. Он столько грузинов убил! Очень справедливый и добрый человек.

Через три минуты добрый человек на том конце провода орал прокуренным басом:

— Девочка! Какие, к осла матери, «Вести недели»? У вас совесть где находится? Человек сына женил, человек два ведра чачи выпил! Практически умер человек!

— А если завтра война? — строго спрашивала я министра.

— Какой еще война тебе приспичило? С кем?

— С грузинами! Ведь грузины же агрессивный народ? — Министр на секунду тяжело засопел — задумался.

— Грузины такой агрессивный народ, я их осла маму, какой они народ!

— Вот! Они же могут начать войну!

— Кто? Грузины? Грузины обделаются нам войну делать!

— А вот в Москве так не думают! В Москве думают, что грузины вас порвут, как Ашотик надувной матрас!

— Это кто именно так думает? Как его зовут, где он живет, кто его отец?

— Евгений Ревенко так думает, — рявкнула я, не без сладкого чувства мести. — Он прямо сегодня готовит специальный репортаж о том, что грузины вас порвут, потому что у вас нет армии! Хотя «Коммерсант» написал, что у вас тут проходят учения. Но по вашему настроению я вижу,