Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
Кафе было уютное, светлое, со спокойной пейзажной резьбой на стенах — и он надеялся, что обед в нем хоть как-то поправит его настроение.
— Водочки хочешь? — предложил он Валере, неуклюже, тарахтя стулом, устраивающемуся по другую сторону стола.
— А вам можно? — исподлобья взглянул Валера. — Ваше сердце…
— Значит, туда и дорога, — оборвал Александр Иванович. — Тебе место быстрее освободится.
Валера помолчал, потом — вероятно, чтобы переменить тему, — принялся, монотонно бубня, рассказывать, как будто бы хотели привезти сюда, в это кафе, на пельмени, принцессу и как тут же возник прозаический вопрос: а как быть, в случае чего, с удобствами? Удобства были на улице, в дощатом домике, и тогда вроде бы дали команду срочно, за сутки, отгородить от кабинета директора закуточек и сделать там что-нибудь по сути декоративное, для разового пользования. Валера напряженно улыбался, покачивал головой, поражаясь изворотливостью местного начальства. Но Александр Иванович слушал и не слушал его. Он вдруг словно стал терять уверенность в себе: упорствовал с этой сопочкой, затем, заколебавшись, уступил, устроил какой-то эксперимент с отпуском, — а начало работ по трассе надвигалось, камня не было, повисли в воздухе затраты по новому карьеру…
Официантка, красивая, молодая, кокетливо улыбнувшаяся Валере, принесла им дымящиеся металлические тарелочки с пельменями, водку в графинчике, две рюмки, где-то негромко включила музыку: — Эх, полным полна коробушка…
Но водка ничуть не прибавила настроения — наоборот, ощущение неуверенности в себе еще более усилилось.
— Послушай, — прокашлявшись, заметно решительным тоном, заговорил Александр Иванович. — Так как же ты все же смотришь, если я освобожу для тебя место?
— То есть? — покраснел Валера.
— А то и есть, — напористо продолжил Александр Иванович. — Ты вот так легко и просто расправляешься со всем… чего тебе?
Валера, кажется, обиделся.
— Смотрите, — уставился он в тарелку. — Я люблю административную работу…
Александр Иванович почему-то ожидал, что поставит своим вопросом Валеру в тупик, вынудит того оправдываться, говорить какие-нибудь комплименты ему, начальнику, готов уже был даже поотнекиваться немного, ссылаясь на нездоровье, на усталость, — чтобы перестроиться, подавить, что ли, свое теперешнее состояние. Но получилось еще хуже.
— А я, в таком разе, сяду на твое место, — теряясь и уже больше по инерции добавил он. — Может быть… того… и на самом деле… будет лучше, а?
Валера ничего не ответил: хмурясь, разлил водку Александру Ивановичу и себе, в одиночку выпил и снова уткнулся в тарелку. Но у Александра Ивановича аппетит пропал начисто — и ему уже хотелось швырнуть свои пельмени прямо в пятнисто пунцовую, с двигающимися ушами-локаторами, Валерину рожу.
Он, точно самоубийца, заведомо зная, что впереди, в потемках, пропасть, решил не останавливаться.
— Почему ты молчишь? — навалился он грудью на столешницу. — Или я тебя как главный не устроил бы?
— Честно? — поднял на него свой неустойчивый робкий взгляд Валера.
— Безусловно! — похолодев, ответил Александр Иванович.
— Если честно — то нет. Как главный — вы уже не подходите и морально, и физически. Вам сейчас удобнее всего будет где-нибудь в техотделе, рядовым исполнителем.
— Понятно…
Ноги уже соскользнули, сорвались с обрыва — и он сейчас летел в пропасть, к своему концу. И только теперь ему стало по-настоящему страшно. Нужно было срочно что-то предпринять. Либо попробовать отшутиться: — Ах, мол, как ты суров со мной! — замять разговор, либо, грохнув кулаком, Валеру остановить, дать наконец понять, что он чересчур зарвался. Эти два решения в какой-то миг столкнулись в нем. Но шутка вряд ли бы ему удалась, а грохнуть кулаком — показалось ужасным: вынудить человека на откровенность — и тут же, не дав опомниться, разом, воспользоваться этим. Была еще надежда, что Валера, спохватившись, попросит:
— Ради бога, не злоупотребите моей искренностью.
Однако тот по-прежнему жевал, двигая ушами…
И тогда Александр Иванович сам, туманно, путано, поспешил заверить Валеру, что сегодняшний разговор — сугубо их разговор, внутренний, что он, этот разговор, никуда дальше не пойдет, умрет вместе с ними и что Валера пусть не беспокоится: никаких репрессий не будет.
Но Валера только передернул плечами. Он либо просто удивился тому, что Александр Иванович будто засомневался в своей порядочности, либо действительно крепко верил в себя и смело шел на все.
Александр Иванович медленно, процеживая сквозь зубы, выпил холодный компот — словно надеялся, что такой длительный процесс питья как-то успокоит его, — и, грузно упираясь в стол, поднялся:
— Я выйду на воздух… Не могу что-то… А ты пожалуйста, ешь, не торопись…
IV
Он представлял себя почему-то за тем же самым столом в техотделе, за которым сидел лет двадцать назад и который сейчас занимала Ольга, девчушка, выпускница Подольского техникума. Стол стоял у окна, был завален вместе с подоконником чертежами, бумагами, и казалось, что там целыми днями только и придется искать что-то в этих чертежах, без конца разворачивать и сворачивать рулоны, рыться в старых, с засаленными страницами, папках, справочниках.
Нелепее всего, что ему вспомнилось вдруг, как во двор управления, рядом с его окном, почти каждое утро выходила развешивать белье молодая, но очень неряшливая женщина: на ней был полузастегнутый халат, открывавший синие, небрежно надетые короткие рейтузы. Она была неприятна ему, но всегда привлекала внимание, и временами он, кажется, даже ожидал ее выхода с тазиком, полным белья, — и это, как вот оказалось, осталось самым сильным впечатлением от того времени…
Александр Иванович снова ворочался на сиденье, молча сопел, вглядывался через салонное зеркальце в вызывающе насупленное лицо Валеры, окаменело уставившегося в какую-то точку на спинке сиденья.
«Но зато я буду спокоен, — заставлял себя думать Александр Иванович. — Оттрубил восемь часов — и отдыхай. Ни бессонницы тебе, ни нервотрепки…»
А где-то в это время будут спорить, выезжать на трассы, бегать там, проваливаясь в рыхлых навалах грунта, убеждать друг друга, подписывать разные протоколы, рвать их. Будут открытия дорог, поздравления, банкеты, новые, на первый взгляд совершенно нереальные, заявки на очередное строительство.
«А я, стало быть, буду спокоен, когда жизнь станет проходить мимо, да?» — спрашивал он сам себя…
Вдобавок ко всему возникло ощущение какой-то неминуемой катастрофы, если он вдруг все же решится оставить пост начальника: точно вот он пер, пер в гору воз, а потом неожиданно, из каприза, взял да и выпрягся. И воз, разгоняясь, с грохотом и треском, помчится вниз…
«А может, не помчится, а?.. Может, еще лучше пойдет?..»
Он снова поглядывал на Валеру, но тот никаких чувств в нем, кроме неприязни и раздражения, сейчас не
