Наталья Нусинова - Приключения Джерика
Дедушка взмахнул газетой «Правда», и я запела вместе с солисткой, но даже еще громче и намного быстрее, чем она:
«Я с ним в большие праздникиПо улицам хожу…»
Припев подхватил весь хор:
«И мой, и мой,И мой флажок со мной!»
Дедушка улыбался и дирижировал.
«И мой, и мой!И мой флажок со мной!!!» –
Ответили хору мы с запевалой.
Концерт прошел хорошо, и потом нас всех отвезли на Красную площадь и там приняли в октябрята, а потом еще повели в мавзолей Ленина, хотя наш хор занял последнее место в конкурсе. Но все равно дедушка был очень доволен, и у меня тоже было праздничное настроение, хотя я немного испугалась – в мавзолее было темно, Ленин лежал на ярко-красном покрывале, а лицо у него было освещено лампой и из-за покрывала казалось розовым. От страха я сжала кулаки и засунула руки в карманы курточки, и тут вдруг часовой, который стоял неподвижно, как статуя, ожил, наклонился ко мне и сказал строгим учительским голосом: «Вынь руки из карманов!»
А потом мы вышли на улицу, светило солнце, на груди у нас сверкали октябрятские звездочки, уроков в тот день не задали, и все было прекрасно. Мне очень понравилось петь в хоре, и я решила, что буду участвовать во всех концертах.
Во время репетиций учительница пения ходила по рядам и приговаривала: «Не понимаю, кто это мне весь хор портит?» Мне показалось, что она не должна так говорить, и вообще это было неприятно и неприлично и уж конечно, относилось не ко мне, потому что я пела ГРОМКО, но на всякий случай, когда она проходила мимо, я замолкала. «Наташенька робкая», – умиленно говорила учительница, а я скромно опускала глаза.
Так мне удалось продержаться довольно долго. Мы ездили на спевки, на слеты, на конкурсы, и всюду я СОЛИРОВАЛА вместе с запевалой, и даже как бы отдельно от нее. Родители удивлялись, но все-таки и радовались, что их ребенок поет в школьном хоре.
И так все было хорошо, пока однажды не стряслась беда. На одной репетиции меня слишком увлек ла песня. Это была замечательная песня про пограничника, который стоит на посту и охраняет нас от врага, а враг затаился и подстерегает момент, чтобы пробраться через границу и навредить нашей РОДИНЕ. Я закрыла глаза и пела, представляя себе эту страшную картину:
«Ночь темна и кругом тишина,Спит советская наша страна».
И тут вдруг из-за спины я услышала вопль: «Так вот она кто!» Я решила, что это кричит враг из песни и что он напал на пограничника, подло подкравшись к нему сзади. Но кричала учительница музыки, впервые услышавшая мое пение на репетиции. У нее были страшные глаза, и я вдруг испугалась, что сейчас она ударит меня отравленным кинжалом, как враг пограничника. Но тут она, наверное, вспомнила, что вот уже почти год каждую неделю приходит к нам домой и разучивает с моей сестрой Таней гаммы и даже поет с ней песенку про малинку, и глаза у нее слегка подобрели. «Знаешь, Наташа, – сказала она, широко раскрывая передо мной двери АКТОВОГО ЗАЛА, чтобы мне было удобно выйти из него навсегда, – ты лучше математикой займись!»
Это она плохо придумала, что сказать.
В общем, за год у меня все же появился немалый опыт пения в хоре, и я решила передать его уткам. Я стала петь им разные песни и сыпать корм всякий раз, как они отзывались и крякали. Вначале я попробовала спеть им про малинку, поскольку они были еще маленькие, но им эта песня не понравилась, тогда я спела ПАТРИОТИЧЕСКИЕ, правда, кроме той, про пограничника – она мне почему-то вдруг надоела. Утки не реагировали. Я совсем уже, было, приуныла, но потом вдруг решила попробовать спеть им по-французски. Мой учитель французского Альберт Тигранович научил меня песенке про кораблик, который был такой маленький, что ни разу еще не выходил в море, – и неожиданно оказалось, что нашим уткам очень нравится эта песня. Как только они слышали первую строчку: «Вот жил да был себе кораблик», – они начинали громко и, как мне казалось, радостно, крякать в такт мелодии, хлопать крылышками, вытягивать шеи и просить корма. «Ты подумай только, – сказала я Тане, – оказывается, это французские утки! Их наверняка привезли из Парижа! Они плавали в Сене! Они видели этот кораблик! Они помнят его! Они его любят! И у них настоящий ПАРИЖСКИЙ ШАРМ! И хорошее произношение! А теперь они поют в первом СОВЕТСКО-ФРАНЦУЗСКОМ утином хоре!»
Окрыленная успехом, я попробовала научить кроликов танцевать в такт другой французской песенке, про то, как жители города Авиньона целый день пляшут на мосту. Как было бы здорово, если бы утки пели, а кролики танцевали! А собака ходила бы на задних лапах и раздавала биле ты зрителям! Это было бы отлично и весело. Но про собаку я старалась не думать. Тем более, что и кролики меня подвели. Они ни в какую не соглашались танцевать – ни под русские, ни под французские песенки. «У них нет слуха», – подумала я и с сожалением посмотрела на бедных крольчат.
Время шло быстро. «Дни летят», – сказала бабушка. Я посмотрела на небо и ничего не увидела. Вернулись родители из турпоездки, они были в восторге от Югославии, от заграницы и от своего путешествия. Они подружились с грузинским актером Дато и с его женой, которые были в их группе, и рассказывали, какой Дато смешной, толстый и добрый, и как его любили все югославы. В ресторане Дато говорил официанту: «Смотри, дарагой…» – и сгибал в локте руку, чтобы было видно, какой он большой и сильный – и все смеялись и несли ему огромные порции самой вкусной еды.
А шофер автобуса, который возил туристов, как-то раз сказал ему: «Какой ты клевый! А я думал, все советские – жлобы и стукачи!» – «Как Вы прекрасно говорите по-русски!» – восхитился папа. «Ты тоже законный, Илюша! – ответил шофер. – А жена у тебя вообще красавица!» Мама зарделась румянцем и подарила ему для его жены черную икру, которую дедушка послал в подарок югославскому пролетариату. На следующий день шофер подошел к папе с мамой и сказал, что жена просила поблагодарить за подарок, но спросила, как русские дамы этим пользуются. «В каком смысле?» – растерялась мама. «Ну, на что это мазать – на ресницы, на щеки, на губы?» – передал вопрос водитель автобуса. «Мажь на хлеб, дарагой, – ответил Дато. – А потом кушай!» – «Ой, шутник, – рассмеялся шофер. – Клевые парни грузины! Веселый народ!» И ушел, смеясь, качая головой, и так и не получив ответа на свой вопрос.
Нам, конечно, привезли кучу подарков. Из всей группы только наша мама и жена Дато решились купить детские вещи. Остальные побоялись – ведь им сказали, что ЭТО ЗАПРЕЩЕНО. Но таможенник даже не взглянул на чемоданы бедных СОВЕТСКИХ КИНЕМАТОГРАФИСТОВ, и потому мы с Таней остаток лета носили югославские маечки, юбки и шорты. Они были такие красивые и такие заграничные – и совсем не похожи на бесформенные, одинаковые, блеклые платья из советских магазинов.
Приближалась осень, и уже пора было возвращаться в Москву. Нам сказали, что утки и кролики в Москву не поедут: они выросли, и им будет неудобно в городской квартире. Мы с Таней совсем так не думали, но нам ответили, что это НЕ ОБСУЖДАЕТСЯ. Кроликов удалось подарить в живой уголок соседней школы, но уток там взять отказались. Я с горечью смотрела на своих хористок, которые совершенно не понимали, что скоро нам придется расстаться, и все так же бодро крякали, вытягивали шеи и шумно хлопали совсем уже большими и белыми крыльями, услышав французскую песенку про маленький кораблик. И вдруг я вспомнила, что осенью птицы улетают на зимовку в ЖАРКИЕ СТРАНЫ, а весной возвращаются назад. Вот было бы здорово, если бы наши утки тоже улетели на зиму в Африку, а через год опять прилетели бы к нам, веселые и загорелые! Но долетят ли они до Африки? Они умели летать, но только совсем немножко, едва отрываясь от земли. Если бы я подумала об этом раньше! Ведь можно было их научить! Я же могла все лето тренировать их перед полетом! Но что ж теперь делать! Теперь выход только один – надо найти человека, который их туда доставит!
И я решила такого человека найти. Мне сразу повезло. Как только я спросила хозяина дачи, не знает ли он кого-нибудь, кто может отправить наших уток в жаркие страны, он сказал: «В жаркие страны? Отчего же! Я могу!»
«Правда? – обрадовалась я. – У вас будет такая возможность? Вот спасибо! А то вы знаете, они пока еще плохо летают, они сами не долетят!» – «Ничего, – утешил меня хозяин дачи. – На поезде доедут». – «Спасибо вам большое-пребольшое! – сказала я ему в ответ. – Они там только перезимуют, а к весне уже совсем вырастут, научатся летать и тогда прибъются к какой-нибудь стае журавлей или диких лебедей и вернутся!» – «Конечно, детка!» – сказал хозяин дачи и посмотрел на меня ласковым, теплым, ОТЕЧЕСКИМ взглядом.
