Юлия Кузнецова - Скелет за шкафом
– А что это была за рукопись?
– Честно сказать, я не в курсе подробностей, – призналась Анжела, – но я знаю, что заведующая кафедрой уже начала переговоры с издательствами, и, в общем-то, есть желающие приобрести на нее права. Моя коллега, лаборант, с которой мы работаем посменно, жаловалась одно время, что представители издательств буквально атакуют ее просьбами выслать хотя бы часть рукописи по факсу.
– Так вы имеете доступ к рукописи, – сказала я как можно беспечнее, – вас-то не подозревают?
На всякий случай я хихикнула и подмигнула Анжеле.
– Если придут допрашивать, у меня, к сожалению, имеется алиби, – вздохнула Анжела, – но не будем о грустном. За работу! Так, дифтонги. Вы уже проходили их с Анной Семеновной?
– Нет, – вяло ответила я.
Я напряженно думала, как повернуть беседу вспять, но в голову ничего не лезло. Пришлось сосредоточиться на проклятущих дифтонгах.
– Не огорчайтесь, – воодушевилась Анжела, – я сейчас объясню вам все тонкости.
Следующие два часа оказались для меня настоящим мучением. Анжела вцепилась в меня мертвой хваткой, видимо, решив напичкать меня правилами произношения с головы до пят. А я могла думать только об одном – как спросить, что же у нее за грустное алиби такое?
– Ну что ж, – разочарованно сказала Анжела к концу второго часа, – я вижу, вы действительно думаете не о карьере переводчика, а о чем-то постороннем. Но вы пытайтесь. Не сдавайтесь. Глубокое знание английского языка откроет перед вами гораздо более пространные перспективы, чем умение рисовать.
– Согласна, – кивнула я и фальшиво улыбнулась.
Анжела проводила меня до двери. Я села на корточки, чтобы завязать кроссовки, и неожиданно брякнула:
– А по-вашему мнению, кто мог украсть эту рукопись?
Анжела повернула голову в сторону. В дверях кухни стоял ее отец. Услышав мой вопрос, он прошел два шага вперед, схватился за тумбочку и свалил телефон.
– Уходите, – прошипела Анжела под грохот падающего телефонного аппарата.
Ледяное прикосновение ее руки вдруг обожгло мою шею. Она буквально вытолкала меня взашей и швырнула мне вслед рюкзак.
Я стояла на площадке, снедаемая чувством вины. Вот дурища! Совсем забыла про несчастного психованного папу, который может упасть в обморок от страшной новости, и разозлила Анжелу. А та только начала мне доверять. И перестала быть похожей на госпожу Эбоси. Когда мы беседовали, я видела не жестокую и решительную Анжелу, а страдающую из-за отца дочь. Простит ли она меня и откроет ли душу в следующий раз?
– Папа! Я же сказала, все в порядке! Перестань волноваться, пожалуйста.
Ответа ее отца я не расслышала. Зато снова услышала за дверью голос Анжелы. Четкий, спокойный, хорошо поставленный голос будущей учительницы.
– Ученица она посредственная. Меня беспокоит другое, папа. Мне кажется, она явилась к нам не из-за занятий.
Отец опять что-то ответил, а потом и голос Анжелы стал глуше, видимо, она ушла в глубь квартиры.
Зато я не могла сдвинуться с места. Так Анжела догадалась, что я засланный казачок?! Значит, я совершенно не умею притворяться... А как я расхвасталась перед Анной Семеновной, тьфу! Шерлок Холмс в кедах! А сама провалила первое же задание...
Теперь Анжела точно не скажет мне правду. Ведь она подозревает, что я вру... М-да, вот уж точно – «Bad Romance».
– Анжелочка! – снова послышался голос Генриха.
Я приникла к двери. Может, хоть удастся что-нибудь подслушать?
– А ты уверена, что Иру надо отослать обратно в деревню?
– Конечно, папа! Она и на новом рабочем месте продолжает рассказывать небылицы и всех пугать!
– Неудобно как-то, все-таки родственники...
– Папа, прекрати! Нужно ее отослать.
Я покачала головой. Узнать ничего не удалось. Все-таки как хорошо, что я не родственница Анжелы Михайловской.
На автобусной остановке меня ждал очередной неприятный сюрприз. Застыв, как Безликий Бог Каонаси[7], под стеклянной крышей стоял Прозрачный в черном балахоне. Я напряглась, но деваться было некуда.
Сейчас подойдет автобус, который довезет меня до самого дома на Мосфильмовской. Топать до метро «Университет» и искать там другие маршрутки и автобусы из-за какого-то Прозрачного я не собираюсь. Можно притвориться, что я его не знаю.
Я так и сделала. Подошла с отсутствующим видом к остановке и уставилась на расписание. Хотя расписание я и так знала. Кто-то подошел и встал за моей спиной. Я не стала оборачиваться. Мало ли кому придет в голову посмотреть в расписание?
– Найди того, – послышался за спиной глухой голос Прозрачного, – кто умеет рисовать.
– Что ты несешь? – разозлилась я, разворачиваясь к нему.
– Я не несу. Я вижу тебя...
Он протянул худую руку и прикоснулся к моему лбу.
– В своих снах.
Так, все! На сегодня с меня хватит психов. Я рванулась к подошедшему автобусу. Он был переполнен, но я все-таки влезла на ступеньку, уцепившись за плащ какого-то толстяка, кудрявого, как оперный певец.
– Девушка, пустите, – взмолился он, – новый плащик-то! Порвете!
Он был весь красный от натуги, как будто и впрямь только что спел очередную арию.
– Ничего, – бодро ответила я и обхватила толстяка руками, – не беспокойтесь. Я влезу. А вас за талию возьму. Она-то у вас не новая?
На самом деле мне было не смешно, а страшно. Вдруг Прозрачный последует моему примеру? Мне совсем не улыбалось ощутить на своей талии его худые цепкие руки.
Но двери захлопнулись, автобус тронулся, а Прозрачный остался на остановке. Он по-прежнему рассматривал расписание так внимательно, словно там показывают клип Леди Гага.
Дома меня ждал очередной кулинарный шедевр мамули – горелая зеленая фасоль и котлетки с луком. В целях экономии времени мама не трет его на терке, а лишь крупно и не слишком аккуратно режет.
Я, не жуя, проглотила все это безобразие и поспешила подключиться к Интернету. Мне не терпелось забыть о бестолковом дне, сумасшедших людях и проваленном допросе первого подозреваемого.
В аське, к своей радости, я обнаружила Веронику.
– Салют, подружка, – написала я ей, – переходи на скайп!
– Хай, хани! Прости, не могу. Место неподходящее.
Я озадаченно посмотрела на экран. Какое еще «неподходящее место»? Насколько я знаю, веб-камера стоит у Ники прямо на столе. Она обожает снимать себя с разных точек. Неугасшая мечта стать актрисой.
– В каком смысле – место? Где ты? И скоро ли вернешься в Москву?
– Э-э, хани... мне придется задержаться в Нью-Йорке. Надо решить пару делишек.
– Каких делишек?
– Делишек с самыми странными людьми, которых я когда-либо видела. Я тут в одном месте... Quiet a weird place... Ладно, мне пора! Напишу потом.
– Скажи сейчас! – взорвалась я.
Они что, сговорились сегодня меня достать?!
– Не могу. Тут весело, поверь мне.
Вероника отключилась. Я яростно нажала кнопку ноутбука, словно он был в чем-то виноват. Вынужденный резко выключиться, ноутбук жалобно пискнул.
«Ладно-ладно, – сказала я принцессе Мононоке, которую повесила над кроватью, – пусть все веселятся. И Анжела, и Вероника».
Расстроенная, я легла спать, надеясь, что мне приснится чудесная Лапута[8], а не отец Анжелы в ботинках разного цвета или худая рука Прозрачного, торчащая из рукава балахона.
Глава 5,
в которой на меня совершается нападение по ошибке
Утром меня разбудила мама. Подошла к кровати и постучала по голове принцессы Мононоке.
– А, ты, без пяти минут доктор, – сонно сказала я маме, – я уже и забыла, как ты выглядишь... Спасибо за котлетки...
– Ты знаешь, что случилось с Вероникой? – с тревогой спросила мама.
– Что бы с ней ни случилось, ей там весело, – пробурчала я, все еще обиженная загадочным поведением подруги, – так она сказала вчера.
– Вчера ее перевели из реанимации.
– Что?!
Я подскочила на кровати.
– О чем ты?
– Звонила ее мать. Веронику госпитализировали неделю назад в нью-йоркскую клинику в отделение для людей, страдающих анорексией. Ты же знаешь, в последнее время она мечтала заключить контракт с каким-нибудь домом моды и старалась сохранить идеальную фигуру, питаясь крайне скудно.
– Какое «крайне скудно», мама?! Надоели мне ваши эвфемизмы! Она вообще ничего не ела!
– Наверное, так, – торопливо согласилась мама, – как бы то ни было, ее пытались кормить через зонд. Это такая трубочка...
Я содрогнулась.
– Она попыталась убежать. У клиники упала в обморок и не приходила в сознание несколько часов. Ее отправили в реанимацию. Вчера ее перевели в обычную палату.
– А она написала, что ей там весело, – прошептала я, потрясенная силой характера Ники.
– Это все из-за нас, родителей! – вдруг воскликнула мама, – с вами, детьми, происходят неприятности, потому что нам нет до вас дела. Мы занимаемся только собой.
