[Про]зрение - Андрей Люмнов
— А продукты, уборка?
— Ну наловчился как-то. Готовлю наощупь, стираю в машинке, гладить, конечно, не глажу. Справляюсь вроде, а что?
— Да нет, удивляюсь просто. Хотя пыль кое-где есть и полотенце кухонное я уже постирал бы. В общем я над тобой шефство беру, на бытовом уровне.
— А я над тобой в культурно-просветительском тогда.
— Договорились. — рассмеялся Егор.
— Впрочем у меня к тебе ещё одна просьба есть. Пелевин наверняка за эти пару лет две-три книги написал. Можешь на диск аудиоверсию найти?
— Думаю да.
— Вот без чего мне сложнее всего — это без чтения. Радио всё больше по музыке, да новости, ну и трёп ведущих пустой между.
— Ну ладно, Илья, я пойду. Слушай диски пока, принесу аудиокниг в следующий раз, — Егор поднялся с кресла.
Илья тоже встал.
— Да, спасибо. И за компанию отдельное спасибо. Не каждый день удаётся так потолковать.
Они прошли в прихожую. Егор стал обуваться.
— Ты захлопни дверь просто, — сказал Илья, опираясь на косяк. — Не заморачивайся.
— У тебя вроде не щелкунчик? — уточнил Егор, завязывая шнурки.
— Нет, но дверь-то не нараспашку, да и ладно. Ты часто в своём подъезде двери проверяешь — у кого закрыто, а у кого — нет?
— Ни разу не проверял, — честно признался Егор.
— Ну вот. Что и требовалось доказать. Никто ко мне на крайнем этаже не вломится.
Илья протянул руку. Егор пожал её и, уже выходя на площадку, обернулся.
— Слушай, а ведь правда. Я как-то... я сегодня по-другому кофе пил. Спасибо.
В голосе Ильи уловилась улыбка:
— На здоровье, Егор. Осознанности тебе.
Егор вышел на лестничную клетку. Дверь за ним тихо прикрылась, оставив его в полной, почти звенящей тишине старого подъезда. Контраст был разительным: только что он был в тёплом, наполненном запахом кофе и музыкой мире, где каждое действие имело вес и смысл. А теперь — безликая бетонная коробка, ведущая в его собственную, такую же безликую и суетную жизнь.
Он почти машинально потянулся к карману за сигаретой, но передумал. «Осознанности», — ехидно бросил он сам себе мысленно и стал спускаться.
Дома Егор выключил свет в прихожей — забыл, когда уходил. «Точно, электричества же не было. Осознанность...»
Он посмотрел на книжку в руке и кинул её на диван в комнате. Лёг, щелкнул пультом включения телевизора, включился музыкальный канал — впрочем, что-то другое они почти не смотрели — музыка всегда шла фоном. Под музыку они читали, целовались, наводили порядок и даже ругались. Ругались обычно не всерьез, и даже те пару раз, что ссора переходила на повышенные интонации, заканчивались бурным сексом под непрекращающуюся музыку из телевизора.
Он взял книжку и начал читать.
«Одна из самых важных вещей, которые нужно понять о человеке, состоит в том, что человек спит. Он не просыпается, даже когда думает, что проснулся. Его пробуждение очень хрупко; его пробуждение так крошечно, что его вообще не стоит принимать во внимание. Его бодрствование — только красивое, но совершенно пустое название.
Ты спишь ночью, ты спишь днем — с рождения до смерти ты продолжаешь переходить от одного образца сна к другому, но никогда на самом деле не просыпаешься. Не дурачь себя тем, что просыпаешься, просто открыв глаза. Пока не открылись внутренние глаза — пока ты не стал полным света, пока не научился видеть самого себя, видеть, кто ты такой, — не думай, что бодрствуешь. Это величайшая из иллюзий, в которых живет человек. И если ты предполагаешь, что уже проснулся, не может быть и речи о том, чтобы приложить усилия и действительно проснуться.
Вот первое, что должно глубоко просочиться в ваши сердца, — вы спите, крепко спите. День за днем вы спите и видите сны. Иногда сны снятся с открытыми глазами, иногда — с закрытыми, но вам снятся сны — ты есть сон. Ты еще не реальность.
Конечно, во сне, что бы ты ни делал, это бессмысленно. Что бы ты ни думал, это бесполезно, что бы ты ни проецировал, это остается частью твоего сна и никогда не позволяет тебе увидеть то, что есть. Поэтому все будды настаивали только на одном: проснись! Сознательно, многие века... все их учение может содержаться в одной-единственной фразе: будь пробужденным. И они изобретали методы, стратегии; они создавали контексты, пространства и энергетические поля, в которых можно было бы шоковой терапией привести вас в осознанность.
Да, если только ты не подвергнешься шоку, не будешь потрясен до самого основания, ты не проснешься. Сон продолжался так долго, что достиг самых корней твоего существа; ты им пропитан. Каждая клетка твоего тела и каждый фибр твоего ума наполнились сном. Это не маленькое явление. Поэтому нужно огромное усилие, чтобы быть бдительным, чтобы быть внимательным, чтобы быть наблюдательным, чтобы стать свидетелем...»
Он выключил телевизор и продолжил чтение.
Он прочитал довольно много, прежде чем мочевой пузырь вернул его к реальности. Он отложил книгу на развороте и пошёл в уборную.
После ополоснул руки на кухне и посмотрел на турку, стоявшую в раковине — у них не было привычки мыть посуду сразу.
Ополоснув турку, он засыпал кофе и, залив холодной водой, стал наблюдать за секундной стрелкой часов. В тишине пустой квартиры секундная стрелка звучала достаточно громко. Через две минуты он положил сахар на шапку кофе и наблюдал, как кубики своей тяжестью продавливают всплывший кофе и исчезают в джезве.
Он разжёг плиту, убавил огонь до минимума и терпеливо ждал, пока кофе не начнёт подниматься. Быстро снял турку с огня, выждал ещё минуту и снова поставил. После третьего раза оставил кофе настаиваться и пошёл курить на лоджию.
Он пил кофе на кухне и пытался почувствовать каждый глоток, осознать каждую молекулу вкуса. Егор впервые в жизни пил кофе с наслаждением. Пожалуй, он вообще ничего в жизни не пил и не ел осознанно, и не знал удовольствия от еды.
Громко хлопнула входная дверь и она буквально ворвалась на кухню, забыв снять кеды.
— Вошла ты, резкая как... Настя! Ну чашка же есть!
Она допила остатки кофе прямо из турки и, не глядя, швырнула джезву в раковину. Потом схватила бокал и, плеснув в него из чайника, выпила залпом. И ещё раз налила. Успокоилась она лишь с третьим бокалом в руке, когда Егор, стоя рядом, прижимал её к
