Луиза Мэй Олкотт - Хорошие жены
– Все в порядке, мэм.
Это удовлетворило ее и развеяло начинавшие тревожить ее в последнее время сомнения. Она была также и тронута, что выразилось в сердечном тоне, которым она сказала:
– Я рада! Я не думала, что ты стал совсем дурным человеком, но боялась, что, может быть, ты проигрался в этом отвратительном Баден-Бадене, отдал сердце какой-нибудь очаровательной, но замужней француженке или попал в какую-нибудь глупую историю, которую многие молодые люди, кажется, считают необходимой частью заграничной поездки. Не оставайся там на солнце, иди лучше сюда, приляг на траве, и «будем дружить», как Джо говаривала, когда мы шли в угол на диван и рассказывали друг другу секреты.
Лори послушно опустился на дерн и стал развлекаться, втыкая маргаритки в ленты лежавшей там шляпы Эми.
– Я готов к секретам. – И он взглянул на нее с явным интересом в глазах.
– Мне нечего рассказывать; ты можешь начать.
– Нет ни одного, чтобы себя поздравить. Я думал, может быть, у тебя какие-то новости из дома.
– Ты слышал все, которые были в последних письмах. А разве ты нечасто получаешь письма? Я думала, Джо пишет тебе целые тома.
– Она очень занята. К тому же я так часто езжу с места на место, что невозможно вести регулярную переписку… Когда же ты приступишь к своему великому произведению, Рафаэлла? – спросил он, резко меняя тему разговора, после паузы, во время которой задавал себе вопрос, знает ли Эми его секрет и хочет ли поговорить о нем.
– Никогда, – ответила она печально, но решительно. – Рим лишил меня всей моей самонадеянности. Увидев его чудеса, я почувствовала себя слишком ничтожной и в отчаянии оставила все мои глупые надежды.
– Но почему, с твоей-то энергией и талантом?
– Именно поэтому. Талант – не гений, и никакая энергия не сделает его гением. Я хочу быть великой или никем. Я не желаю быть заурядной мазилой, так что не стану больше и пытаться.
– И что же ты собираешься делать с собой теперь, если мне будет позволено спросить?
– Совершенствовать другие мои таланты и стать украшением общества, если появится возможность.
Это звучало вызывающе, но дерзость к лицу молодым людям, а у амбиций Эми были неплохие основания. Лори улыбнулся, но ему понравился оптимизм, с которым она, не тратя времени на сожаления, поставила себе новую цель, когда другая, так долго лелеемая, умерла.
– Браво! И к этому, я полагаю, имеет отношение Фред Воун.
Эми хранила сдержанное молчание, но выражение ее полуопущенного лица говорило, что она понимает, о чем идет речь. Это заставило Лори сесть и сказать серьезно:
– Теперь я хочу взять на себя роль брата и задать несколько вопросов. Можно?
– Я не обещаю отвечать.
– Ответит твое лицо, если не язык. Ты еще не в достаточной степени светская женщина, чтобы уметь скрывать свои чувства, моя дорогая. В прошлом году до меня доходили слухи о тебе и Фреде, и мое личное убеждение, что, если бы его не отозвали домой так неожиданно и не удерживали так долго, из этого что-нибудь вышло бы… не так ли?
– Не мне об этом говорить, – чопорно ответила Эми, но губы ее дрогнули в улыбке, а в глазах был предательский блеск, выдававший, что она сознает свою силу и наслаждается этим сознанием.
– Ты не помолвлена, надеюсь? – И Лори взглянул неожиданно строго и печально.
– Нет.
– Но будешь помолвлена, если он вернется и, как полагается, встанет на колени, не так ли?
– Вполне вероятно.
– Значит, ты любишь старину Фреда?
– Я могла бы полюбить, если бы постаралась.
– Но не собираешься стараться до надлежащего момента? Ну и ну, что за сверхъестественная осмотрительность! Он хороший парень, Эми, но это не тот человек, который, по моему мнению, должен бы тебе понравиться.
– Он богат, джентльмен, у него прекрасные манеры, – начала Эми, стараясь держаться совершенно спокойно и горделиво, но несколько стыдясь за себя, несмотря на искренность своих намерений.
– Понимаю. Королевы общества не могут обойтись без денег, так что ты собираешься сделать хорошую партию и пойти этим путем? Совершенно правильно и прилично, как считает весь мир, но звучит странно в устах одной из дочерей твоей матери.
– Тем не менее это правда.
Спокойная решимость, с которой был произнесен этот короткий ответ, составляла резкий контраст с обликом юной собеседницы. Лори почувствовал это с разочарованием, которого не мог объяснить, и снова прилег на траву. Его вид и молчание, так же как и некое внутреннее недовольство собой, рассердили Эми и вызвали решимость дать урок без промедления.
– Я хотела бы, чтобы ты сделал мне одолжение и стряхнул с себя свою лень, – сказала она резко.
– Сделай это за меня, будь добра.
– Что ж, я смогла бы, если бы попробовала. – И вид у нее был такой, словно она хотела сделать это самым решительным образом.
– Попробуй, я позволяю, – ответил Лори, радуясь возможности кого-нибудь подразнить после столь долгого воздержания от любимого занятия.
– Ты разозлишься через пять минут.
– Я никогда не злюсь на тебя. Нужно два кремня, чтобы высечь огонь, ты же холодна и мягка, как снег.
– Ты не знаешь, на что я способна; снег тоже жжет и вызывает жар, если знать, как его употребить. Твое равнодушие наполовину притворное, и хорошая взбучка докажет это.
– Давай, это не повредит мне и развлечет тебя, как сказал большой мужчина бившей его маленькой жене. Смотри на меня, как на мужа или ковер, и бей, пока не устанешь, если такого рода занятие тебе по душе.
Глубоко уязвленная и желая увидеть, как он стряхнет столь изменившую его апатию, Эми наточила карандаш и язык и начала:
– Мы с Фло придумали тебе новое имя – Лодырь Лоренс. Как тебе нравится?
Она думала, что это рассердит его, но он лишь подложил руки под голову с невозмутимым:
– Неплохо, спасибо, мои юные леди.
– Хочешь знать, что я на самом деле думаю о тебе?
– Жажду услышать.
– Так вот, я тебя презираю.
Если бы она даже сказала: «Я ненавижу тебя» – надуто или кокетливо, он засмеялся бы, и это ему, пожалуй, даже понравилось бы, но ее серьезный, почти печальный тон заставил его открыть глаза и быстро спросить:
– Почему, если позволите узнать?
– Потому что, имея все возможности быть хорошим, полезным и счастливым, ты испорченный, ленивый и несчастный.
– Сильно сказано, мадемуазель.
– Если нравится, я продолжу.
– Прошу; это, пожалуй, интересно.
– Я так и знала, что ты найдешь это интересным: эгоисты любят поговорить о себе.
– Я эгоист? – Вопрос вырвался у него невольно и прозвучал удивленно, так как великодушие было той самой добродетелью, которой он гордился.
– Да, большой, – продолжила Эми спокойным, сдержанным тоном, производившим в тот момент не меньшее впечатление, чем самый гневный. – Я докажу тебе это, поскольку изучила тебя, пока мы были вместе. Ты за границей уже шесть месяцев и не делаешь ничего другого, как только тратишь зря время и деньги и приносишь разочарование своим друзьям.
– Разве человеку после четырехлетней зубрежки не положено никаких удовольствий?
– По твоему виду не скажешь, будто ты много их получаешь. Во всяком случае, тебе от них ничуть не легче, насколько я могу судить! Когда мы встретились, я сказала, что ты изменился к лучшему. Теперь я беру свои слова обратно. Я считаю, что ты далеко не так хорош, как был, когда я уезжала. Ты стал страшно ленивым, любишь болтовню, тратишь время на пустяки, доволен, когда тебя ласкают и тобой восхищаются глупые люди, вместо того чтобы стремиться быть любимым и уважаемым умными людьми. И это с деньгами, талантом, положением в обществе, здоровьем и красотой – ах, ты совсем как то Старое Тщеславие![114] Но это правда, и я не могу не сказать этого: располагая всеми этими сокровищами, ты не находишь другого занятия, кроме как бездельничать, и вместо того, чтобы быть таким, каким бы ты мог и должен быть, ты всего лишь… – Тут она остановилась, и во взгляде ее были боль и жалость.
– Святой Лоренс на горячих угольях, – произнес Лори, любезно заканчивая ее фразу. Но урок начал приносить плоды: в глазах был живой блеск, а прежнее равнодушное выражение сменилось полусердитым-полуобиженным.
– Я предполагала, что ты так воспримешь мои слова. Вы, мужчины, говорите нам, женщинам, что мы ангелы и можем сделать из вас, что хотим, но стоит нам честно попытаться сделать вас лучше, как вы смеетесь над нами и не хотите слушать. Это ясно показывает, чего стоит ваша лесть. – Эми говорила с горечью и отвернулась от несносного мученика, простертого у ее ног.
Через минуту на страницу ее альбома легла рука, мешая ей рисовать, и Лори произнес, подражая ребенку, который просит прощения:
– Я буду хорошим, очень хорошим!
Но Эми не засмеялась; она стукнула карандашом по протянутой руке и серьезно сказала:
– Тебе не стыдно, что у тебя такая рука? Она нежная и белая, как у женщины, и вид у нее такой, будто она никогда ничего не делала, только носила лучшие перчатки от Жувена и собирала цветы для дам. Слава Богу, что ты не щеголь, и я могу радоваться, что на ней нет бриллиантов и больших перстней-печаток, только маленькое колечко, которое давным-давно дала тебе Джо. Дорогая Джо, как я хотела бы, чтобы она была здесь и помогла мне.
