Изгой - Уваров Максимилиан Сергеевич
Не нуждается небо в покорности нашей –
Лучше пылкой красавицей будь покорен! – читал Амир, прикрыв глаза. Потом, выдохнув, посмотрел на Егора и спросил: – Вот скажи, что ты понял из этого стихотворения?
– Неправильные это стихи, – уверенно кивнул Егор. – Нельзя жить одним днем. Всегда надо думать о будущем.
– Хм… Ты пытаешься спорить с Омаром Хайямом? Забавно… – нахмурился Амир. – Вообще-то, он говорит в этом стихотворении, что не нужно сдерживать свою страсть. Не нужно страданий, мыслей, рассуждений. Слушать мнения других тоже не стоит. Отдаться любви и страсти без остатка, не думая о том, что будет дальше!
– Мы не глупые животные, чтобы просто предаваться плотским забавам. Мы отвечаем за тех, кого любим, поэтому должны думать о будущем! – не согласился Егор.
– Мне нравится, что ты мыслишь. Я называл тебя глупым и неотесанным и беру свои слова обратно, – Амир склонил голову, положив руку на грудь. – Доберемся до города, и я куплю тебе много книг. Думаю, тебе понравится читать их.
– Не откажуся от такого подарка, – улыбнулся Егор и тут же поправил сам себя: – Не откажусь!
День уже клонился к закату, когда они вышли к широкой дороге, пересекающей равнину. Это была торговая дорога, ведущая в город. Ее полотно рассекали глубокие колеи, оставленные телегами и арбами.
– Нужно быть начеку, – сказал Егор, пытаясь спрятать Джамала между больших камней, лежащих вдоль дороги. – Не ровен час на басмачей нарвемся. Патронов у нас мало, а двумя ножами нам с бандой не справиться. Эх… Лучшем б наши шли обозом.
– Мне все равно: наши или ваши. В любом случае меня либо убьют, либо сделают наживкой, что равнозначно смерти, – пожал плечами Амир. – Я везде изгой. Поэтому я и хочу бежать за границу.
– Не бойся! Я тебя в обиду не дам, – уверенно сказал Егор. – А ты бы надел эту простынь черную на голову. Если ты будешь молчать, то сойдешь за местную бабу.
– Это называется паранджа, – Амир недовольно смотрел на кусок черной материи.
– Цвет не нравится? – Егор оторвал глаза от дороги и посмотрел на мрачного Амира. – Возьми голубой. Он тебе будет больше к лицу.
– Голубой – цвет траура, – мотнул головой Амир. – Я не из-за цвета. Видимо, мне на роду написано вечно изображать женщину.
– Послушай, Амирка, – Егор уселся рядом с ним на пыльную проплешину между камней. – Мне все равно, кем ты был. Мне все равно, что ты натворил в прошлом. Я знаю тебя такого, как сейчас: доброго и смелого. А это, – Егор ткнул пальцем в кучу тряпок. – Всего лишь одежда, которую тебе нужно надеть, чтобы тебя не узнали свои и чужие. И еще… – он положил свою руку на плечо Амира. – Я вижу в тебе парня, а не девушку. И ты мне… в обчим… в общем… как парень…
– Не нужно Егор, – Амир похлопал его по спине. – Если ты не готов еще сказать это вслух, не нужно себя мучить. Мне слова не нужны, я все и так вижу. Я…
Но Егор насторожился и поднял вверх руку. Амир замолчал и тоже посмотрел в сторону дороги.
В облаке желтой пыли шел караван, состоящий из шести двухколесных телег, запряженных лошадьми, и пяти навьюченных верблюдов. Обоз охраняли пятеро конных всадников, вооруженных ружьями и кривыми шашками.
Егор положил в карман халата заряженный последними патронами наган, сунул в рукав нож и, бросив взгляд на Амира, сказал:
– Так… План такой: выходим на дорогу и просимся присоединиться к каравану. Ты, главное, сиди на Джамалке и молчи. Говорить буду я. Если начнется стрельба, ты быстро беги в сторону этих камней. Как все успокоится, иди до города.
– А как же ты? – Амир испуганно смотрел на него через прорезь в ткани.
– Я буду биться до последнего, пока не буду уверен, что тебе ничего не угрожает. Меня не жди. Иди в город один!
