Владимир Гриньков - Помеченный смертью

– Ложи, – сказал Никифорович.

– Что ложить?

– Деньги на кон.

– Я положу, когда надо будет.

– Э-э, нет, – засмеялся старик. – Надо, чтоб все было по-честному. Положил – и сразу видно, что они у тебя есть.

– А ты что – не веришь мне?

Старик посмотрел в лицо Ползунова и вдруг отчего-то смешался, опустил глаза.

Через минуту Ползунов сделал игру. Неуловимым жестом смазнул стариковские деньги со стола и отправил их в карман.

– Вот видишь, – сказал. – А ты, батя, сомневался.

– Давно я просто не играл, – смущенно почесал за ухом Никифорович. – Давай-ка еще.

Полине почему-то показалось, что ему не суждено сегодня выиграть. Она не ошиблась. За полчаса старик не выиграл ни разу, и очень скоро деньги из его кармана перекочевали к Ползунову. Обнаружив это, Никифорович расстегнул рубаху.

– Э-э, нет, – сказал Ползунов. – Я на вещи не играю. Мне твой стриптиз, батя, смотреть нету никакой надобности.

Старик откуда-то из-под рубашки тянул деньги. Денег было много, он все в пятерне не удержал, и перетянутые резинками пачки посыпались на пол. Склонился и стал их торопливо собирать. Полина бросила быстрый взгляд на своего спутника и успела заметить, как метнулась в его глазах искра и тут же погасла, так что и не понять было – не привиделось ли.

– Деньги, как мусор, – сказал лениво Ползунов. – Ты их на совок да веничком, батя.

Никифорович деньги спрятал под рубашку, оставил только одну пачку.

– Сестра померла, – пояснил деловито. – Дом от нее остался. А что мне от ее дома? Продал я его.

Выдвинул пачку на центр стола.

– Играем на все. Последний раз. Я деньги ставлю, и ты ставь все, которые у меня выиграл. Или пан, или пропал.

Ползунов быстрым движением, так что Полина даже не успевала следить за его руками, раздал карты. Через полторы минуты старик проиграл. Он, наверное, что-то заподозрил, но не осмеливался сказать. Смотрел хмуро в окно, потом поднялся и вышел.

– Ловко ты его, – сказала Полина.

Ползунов рассматривал выигранные им деньги.

– А Ленин где? – спросил.

– Не рисуют его теперь.

– Почему?

– Не любят. Ошибался он, говорят. Не прав был.

Ползунов покачал головой. Он по-прежнему ничего не понимал в окружающей его жизни. Спрятал деньги в карман, поднялся.

– Ты куда? – спросила Полина.

– Прогуляюсь.

Она думала, что Ползунов пойдет к проводнику – расплачиваться, но он направился в противоположную сторону. Что-то нехорошее шевельнулось в ее душе, она сжалась и сидела так без движения, потом внезапно поднялась и бросилась к проходу. Добежала до конца вагона, распахнула дверь туалета – никого. Выглянула в тамбур и увидела старика и рядом с ним – Ползунова. Дверь вагона была открыта. Близкие деревья мелькали, сливаясь в темно-зеленую стену.

Ползунов быстро обернулся на шум. Его глаза были холодные и нехорошие. В них не угадывалось жизни.

– Ты чего? – спросил он, двигая малоподвижными, будто резиновыми, губами. – В купе иди.

У Полины подкосились ноги, она оперлась о стену.

– Иди в купе, – повторил Ползунов. – Мы покурим и придем.

У них не было в руках сигарет – ни у Ползунова, ни у старика. Никифорович медленно, бочком, проскользнул мимо Ползунова, мимо Полины, и скрылся в вагоне.

– Ты с ума сошел! – выдохнула Полина.

Ползунов привлек ее к себе – резко, так что она и воспротивиться не успела – и поцеловал. Губы у него были холодные. Полина отшатнулась и сказала в сердцах:

– Тьфу! Как покойника поцеловала!

– Не люблю я этого – про покойников-то, – произнес, серея лицом, Ползунов.

– Не сердись! – поспешно сказала Полина. – Просто ты иногда такой бываешь…

Она засмеялась.

– Какой?

– Я боюсь тебя иногда.

46

У Бородина в кабинете был посетитель, он сидел в углу дивана так неприметно, что Морозов на него и внимания не обратил поначалу. Бородин при виде гостя изобразил улыбку, но глаза были очень усталые и лицо покрыто паутиной морщин, как у старика.

– Плохо выглядите, – сказал Морозов.

– Хорош комплимент!

– У врачей комплиментов не бывает.

Морозов развернул Бородина лицом к свету и цокнул языком.

– Что, так плохо? – осведомился Бородин.

– Ничего хорошего. И усилий жаль.

– Чьих усилий?

– Моих, Андрей Алексеевич. Все мои сеансы, все труды пропали впустую.

– Жизнь пошла беспокойная.

– Все так плохо, да?

– Да, – кивнул Бородин. – Моего приятеля никак не могут поймать.

– Какого приятеля?

– Рябова этого, – невесело засмеялся Бородин. – И я все жду встречи с ним и не сплю ночами.

Он все-таки всерьез решил, что Рябов вернулся в Россию по его душу.

– Вы сами себя запугали, – сказал Морозов, – Ждете покушения, а это ожидание приобретает форму…

– Бумагу одну хотите почитать? – неожиданно спросил Бородин.

Подошел к столу, увлекая за собой доктора. На столе лежал лист бумаги. Ксерокопия какого-то документа, не имеющего выходных данных. Бородин верхнюю часть листа прикрыл журналом, отчеркнул место в тексте пальцем:

– Вот здесь читайте.

«С российской стороны участником сделки выбрана ассоциация «Возрождение» (президент ассоциации – Бородин А. А.). Это произошло благодаря близости Ассоциации к российскому руководству и особенно к министру внешнеэкономических связей Григорьеву В. Д., курирующему данную сделку. Мы предполагаем, что именно Григорьев определяет, кому быть участником сделки с российской стороны, что исключает возможность участия в контракте курируемых нами фирм. В случае замены Григорьева возможна и замена фирмы-контрагента. К сожалению, время, которым мы располагаем, не позволяет использовать такие методы устранения нежелательного лица, как его компрометация, отставка, перевод на другую работу и т. п. Наиболее быстрым и эффективным решением вставшей перед нами проблемы можно считать только физическое уничтожение Григорьева.

Морозов поднял голову.

– Впечатляет? – спросил Бородин. – Две фамилии рядом – моя и Григорьева. Григорьев мертв. Задачка для любознательных – попробуйте угадать с трех раз, кто будет следующей жертвой.

Морозов хотел спросить, не фальшивка ли это, но промолчал, вдруг поняв, что люди бородинского калибра серьезную бумагу от несерьезной отличить умеют.

Человек на диване был все так же тих и неприметен, но Бородин обернулся к нему, сказал: «Это Виталий Борисович», и словно свет в кабинете этой фразой зажег. Человек сразу стал приметным и, хотя не улыбнулся, но все лицо его излучало одну только доброжелательность. Эта доброжелательность его просто переполняла, и Морозов в мгновение проникся к Виталию Борисовичу симпатией. Они пожали друг другу руки. Бородин сказал:

– Виталий Борисович хотел с вами побеседовать.

Сам опустился в кресло, стоявшее несколько в стороне, и тем самым дал понять, что уходит в тень на некоторое время.

Морозов кивнул, сел на диван, и они с Виталием Борисовичем теперь сидели вполоборота друг к другу.

– Я хотел поговорить с вами о Рябове.

Голос Виталия Борисовича был вкрадчив и тих.

– Вы его хорошо знали?

– Достаточно хорошо.

– А его прошлое – тоже?

– Какое прошлое?

– Детство, школьные годы.

Морозов с беспокойством посмотрел на Бородина. Тот понял значение взгляда, пояснил:

– Виталий Борисович из того ведомства, которое занимается поисками Рябова.

Он не сказал, из какого именно ведомства, но в голосе легко читалось уважение.

– У Рябова не было детства, – сказал Морозов. – И самого Рябова не было. Этого человека нет. Не существует в природе. Вы обнаружили хоть какие-то следы его существования?

– Нет, – искренне признался Виталий Борисович.

– Вот видите. Всегда остаются какие-то следы. Запись в загсе, личное дело, еще что-то. А по Рябову нет ничего, абсолютно. Потому что его самого нет.

– Его нет, а вы, как сами говорили, хорошо знали того человека, – мягко произнес Виталий Борисович, как будто даже с укором.

– Я знал человека, который некоторое время носил фамилию Рябов. Носил как платье, как рубашку, которая сегодня одна, а завтра – другая. Выдуманная фамилия, выдуманная жизнь. Это как легенда у разведчика. Знаете? Ему придумывают имя, придумывают прошлое – и забрасывают в тыл врага. Что-то вроде того и с Рябовым.

– Фамилию Рябов вы придумали?

– Нет.

– А кто?

– Не знаю. Он с самого начала проходил по бумагам как Рябов.

– С начала чего?

– С начала работы моей с ним.

– А когда вы с ним начали работать?

– В девяностом году.

Виталий Борисович кивнул, и по его лицу было видно – он и так знал, что Морозов начал работать с Рябовым в девяностом. Наверное, об этом ему сказал Бородин.

– Что вы знали об этом человеке? О его прошлом?

– Ничего.

– Он не рассказывал о себе, когда вы с ним общались?