Внук Бояна - Розанов Сергей Константинович
— Это самые редкостные ткани из всех, какие только выделываются на земле. Взгляните на узоры! Можно ли увидеть рисунок изумительнее?
— Ты слепец! — не удержался и воскликнул Юрко. Все гости перестали жевать, уставились на него. — Не говори, чего не знаешь. Подыми голову и посмотри на этого коня!
И Юрко указал на белое родовое знамя Беглюка с вышитым золотистым конем.
Конь был изображен в стремительном прыжке. Он как живой рвался вперед и ввысь.
— Разве не искусные руки у половчанок? А как чудно расшиты их платья и шапочки! Да и коли доведется нам встретиться на Руси, я еще докажу тебе, что ты лжешь... Купец без лжи не может жить. И ты забыл, что ваши же мудрецы хвалят русскую резьбу по кости. И они говорят: нет лучшей чеканки узорной чернью, как у русичей, нет краше убранства русичей, расписанного всеми цветами золота...
Купцы заулыбались, закивали головами в знак согласия.
К Юрко подошел воин и положил перед ним гусли. Глаза певца заблестели. Он бережно взял их на колени, ласково провел рукой по блестящей доске и тронул пальцами струны. Не все они были настроены. Юрко быстро справился с этим и запел:
Полем-полюшком скачет молодец,
Темна ночь пред ним расступается,
Солнце красное разгорается.
Говорит тогда солнцу молодец:
Свете светлый, мой желанный брат!
Не видал ли ты, где схоронена,
Где схоронена слава-славушка?
Отвечает ему солнце красное:
Ой ты, младший брат, добрый молодец,
Поищи-ка славушку на конце меча,
На конце меча, на конце копья!
Там, где бой идет с лютым ворогом.
Одолеешь врага — слава будет твоя,
Сложишь голову — славить будут тебя.
Батуры сидели, боясь шевельнуться. Но вот хан крякнул и, усаживаясь поудобней, сказал:
— Ты, Юрге, достойный певец! Война — заманчивая и великая очищающая сила. Она вечна, как огонь, сжигающий гниль.
— Там, где жизнью владеет дружба и добро, умирает негожество.
Хан пожал плечами и презрительно улыбнулся:
— Запомни, Юрге: нет такого друга, который не продал бы тебя недругу за шлем золотых монет.
— Неправда! Друг дороже золота. С другом легче победить недруга.
— Вот этого, наверное, не знают ваши князья, — усмехнулся Беглюк и продолжал: — Вражда — священна как пламя, она порождает мужество и силу. Она будет вечно гореть в сердцах наших батуров!
Хан помолчал. Батуры зашептались. Зелла не спускала тревожного взгляда с лица русича. В словах отца слышалось приближение грозы.
— Пока не научитесь дружбе, — сказал Юрко.
— Ты непонятен, Юрге. Ты удивляешь меня,— холодно продолжал хан. — Разве голод не заставит рвать друг у друга кусок мяса? Отбитый кусок слаще собственного. Лучшим владеет сильнейший...
— Друзья свое разделят поровну.
Хан приподнял брови.
— Не для этого ли ты говоришь о дружбе? Уж не хочешь ли ты, чтобы я поделился с тобой шатром? А ну-ка, скажи о своих скрытых думах. С какой тайной ты пришел к нам? Или спой: что ты ищешь? — воскликнул хан и притворно рассмеялся. Все гости тотчас же вслед за повелителем разразились хохотом.— Забыть войну? А потом и любовь?
— О нет! Где любовь, там нет войны, — горячо отозвался Юрко и посмотрел на Зеллу.
Асап заметил, как загорелось лицо ханской дочери.
— У нас говорят, — продолжал Юрко, — любовь и песня — сестры, обе зовут на великое. И нет такого, чего бы не сделал одержимый любовью. Но любовь — тайна сердечная. Молчит другиня, и никому не скажешь.
— Ты — батур, а равняешь себя с женщиной? — Беглюк покачал головой, на лице его не осталось и следа улыбки. — Уж не подашь ли ты женщине первую чашу?
— Женщина — слуга батура, — вмешался Асап.
— А не твои ли мать и сестра — женщины? — запальчиво воскликнул русич. Медовый хмель горячил и разжигал затаенную горечь.
Асап встал, оперся на меч и громко сказал:
— Великий хан! Еще ни один шутник не равнял батуров с женщинами. Сказавшему так не место возле хана. Возврати мне русита! И никто не упрекнет меня за то, что я привел его к тебе в дар. Он не достоин... Он даже не знает, что сила жены в силе мужа...
Хан метнул взор на Асапа, прервал его:
— Ты не прав, мой батур! — Все стихли. — Наши девы тоже не боятся звона мечей и свиста стрел. Не зря каждая получает приданое: коня с седлом, колчан, полный стрел, и лук... И в боях они беспощадны... — Беглюк взглянул на Юрко и вскинул руку. — А ты, Юрге, оказался шутник и весельчак: мы все хорошо посмеялись над твоими словами. Ты достоин большего! Отныне ты можешь носить длинный чуб. Ты сам узнаешь, что только почести воина и радующая беспечная жизнь милее всего, ибо я жалую тебя князем потешников* (*Князь потешников — князь, ведающий воинскими состязаниями и забавами).
Глаза Юрко потемнели. Он вскочил.
— Я пришел к тебе не за милостями!
— Так чего же ты хочешь? — Беглюк грозно нахмурился, глядел‘как полночь. — Уж не ждешь ли ты ханской тахты? Повелевать половцами?
— Я человек не жадный и шел к тебе с добрыми мыслями. Мне нужно твое слово дружбы: довольно набегов, не надо убивать... А ты молчишь. Мудрец не боится вопросов и отвечает. Счастливому нечего злобиться, несчастный никогда не бывает добрым...
— Во-о-т ка-ак! — Хмельные глаза Беглюка сверкнули гневом. — Ты начинаешь учить меня! Да скорее вы сточите все копыта у ваших коней, чем уговорите нас стать слюнтяями! Мы живем степными просторами, где пасется наш скот, да оседлыми соседями, чтобы брать что надо для беспечности...
— Я зря к тебе пришел! — прервал хана Юрко и, уже не сдерживаясь, с жаром заговорил: — В камень стрелять — стрелы терять! Но и камень тает от времени. Безрассудство и жестокость вождей губят народы! От жадных до крови не остается и следа!
Никогда еще и никто не осмеливался так говорить с ханом.
Асап выхватил меч, шагнул к Юрко.
— Стой!— хрипло остановил его Беглюк. В глазах хана бушевал огонь.
Батуры застыли. Заморские купцы тревожно шептались.
— Стой! — повторил хан, рывком расстегивая ворот халата.— Так вот какова твоя тайная песня! Ты думаешь, руситы рождены повелевать всеми?!- Нет! Мирные народы гаснут в ураганах войны...
Мы тоже охочи до брани, только если придется защищать свою землю. Византийский мудрец Прокопий говорил: тот виновен, кто замышляет войну, кто готовится напасть, а не тот, кто, защищаясь, пойдет первым,— вина не падет на него.
Хан взглянул на Юрко удивленно и хрипло* в гневе договорил:
— Хорошо же! Мы все проверим..;. А пока поступим с тобой, как требует твоя храбрость. Связать его! В яму! В старый худук!
С десяток слуг кинулись на русича с арканами, повалили на землю, связали и отволокли к оврагу. Там они опустили его в заброшенный старый колодец, служивший темницей. Летом из него уходила вода, и там прижились только серые жабы...
В эту ночь хан долго не мог уснуть. Он клокотал гневом, придумывая русичу самые страшные казни: хотел найти для него такую смерть, чтобы весь половецкий народ радовался ханской мудрости и правосудию.
Однако хана подстерегал нежданный удар. Когда увели русича, Зелла отбросила бронзовое зеркальце с резной костяной ручкой и покинула пир. А когда Беглюк послал за ней, она ответила так, как никогда еще не отвечала:
— Передай отцу, что мне горько, — сказала она слуге.— И если ржа переедает мечи, горе убивает сердце.
«Эге-е! — подумал Беглюк. — Так вот почему она постоянно заботится о русите! Сдохни мой конь, если это не так!»
Откинув покрывало из черных лис, хан долго оставался неподвижным. Он чувствовал, что жизнь впервые начинает обманывать его.
Едва дождавшись утра, хан приказал привести Зеллу в свой шатер.
— Садись! — сказал он ласково, а улыбка кривилась.Ты молода, я стар, ты у меня единственная дочь осталась, нам нечего скрывать друг от друга. Скажи, я погорячился?
— Да, отец! — твердо ответила Зелла, и щеки ее нежно заалели.
— Но он оскорбил твоего отца — старшего половецкого хана. Его ожидает смерть. Таков закон.
