Внук Бояна - Розанов Сергей Константинович
— Человек без боязни не живет. Мы все боимся хана. И твой одноземелец, — Асап кивнул на Кащерю, — боится своего князя Романа, которому служит за страх. Ты говоришь: слово ведет людей. А мы знаем: страх! Слово — как вешний ветер: коснулось, обласкало или пригрозило и умчалось прочь. А страх пронизывает насквозь, сковывает сердце, повелевает, заставляет повиноваться...
— Таких, как он, переметчиков? — Юрко махнул рукой на Кащерю.
— Теперь убедился? Ничтожны бывают и руситы. И я чуть не изменил о тебе мнение: ведь он сказал, что ты его лучший приятель. Поэтому я и привел тебя.
— Ты это говорил? — Юрко шагнул к Кащере, и кулаки его невольно сжались.
— Для твоей же пользы, — вдруг вкрадчиво ответил Кащеря. — Мне сказали здесь, что тебя ждет смерть. Ты только подумай: должен сгинуть наш лучший воин! Первый помощник и друг великого князя Ярослава Глебовича. — В его словах уже чувствовалась заискивающая мольба. — Но ты не должен погибнуть! Затем и прибыл я от самого Епифана. Скажи, и я умолю хана, дам за тебя выкуп. Не будем сейчас считаться... Я давно хотел стать твоим другом... Лишь бы спасти тебя для великих дел... Союза всех князей не жди! Ты станешь боярином. И мы, бояре, будем владеть всей Русской землей...
—Вот в чем дело! Не прибыл ли этот христопродавец сюда, чтобы заставить его слушаться врагов? Это они помогут?!
— Ты вызвал его сюда? — спросил Юрко у Асапа.
— Что говоришь?! — удивился половец.
— Тогда едем к хану! Я скажу ему... — Юрко показал Асапу на выход, и тот шагнул за порог.
— Постой! — вдруг услышал он шепот Кащери. В нем была и мольба и что-то многообещающее. Не привез ли он какие вести? Не передаст ли какой совет?
— Верь мне, — быстро зашептал Кащеря оглядываясь. — Не будь зол. Побереги злость к боям... Я прислан помочь тебе. Ты нужен... Меня прислала... Яришка. Она молит спасти тебя. Может, весточку передашь в родные края?
Сказал и смотрит выжидающе. Жесткие глаза бегают по лицу Юрко: не смутится ли, не мелькнет ли в глазах тайная мысль.
— Скажи, что скоро вернусь.
— Ты закончил свои дела?
— А у меня нет здесь никаких дел, кроме песен.
— Зачем же шел на смерть без дела? — Кащеря непонимающе уставился на Юрко. Мне ты можешь все открыть. Надо переслать Епифану весть: половцы готовят тайный поход на ваше княжество. Видел, как они делают оружие?.. Не лучше ли пока откупиться? — Заметил злой взгляд Юрко. — Что сказать Яришке?
— Скажи, чтобы не насылала душепродавцев.
И Юрко, отодвинув рукой Кащерю с пути, вышел из темной кибитки к солнцу. На душе было горько и тревожно... Он даже не заметил, как Асап оглянулся на только что оставленную расшитую кибитку и как оттуда из-за чуть приоткрытого полога глянул Кащеря и провел ладонью поперек горла.
Чем дальше уходили они от реки, тем беднее становились половецкие вежи. Серые, грязные кибитки, крытые вонючими сыромятными кожами, вросли в кучи золы и навоза. Чаще попадались шесты с пучками черной шерсти у кибиток: там были больные. Голые, грязные, шелудивые ребятишки возились в пыли. Воздух смердил гнившими отбросами, киснувшими в молоке невыделанными кожами, и над ними вились тучи зеленых мух. Сами кожемяки, лохматые старики и старухи, с расчесанными от коросты телами, встретили Юрко озлобленным воем. На их завывания из соседних кибиток выбежали женщины в рваных одеждах, никогда не мытых: как бы не убил гром! Скоро около витязей собралась толпа. Юрко смотрел на изможденных людей и видел, как в их голодных глазах горела злоба.
— Кто они, эти женщины? — спросил он Асапа.
— Это те, кто после набегов остались вдовами. Они думают, что ты убил их мужей. Теперь они боятся, что ты наведешь на них злых духов.
— Какой дух пойдет сюда? — усмехнулся Юрко. — Людям здесь уже сделали зло. О чем же тут петь?
— Это уж дело твое. Они ждут! Сойди с коня и пой, — с кривой усмешкой сказал Асап и соскочил на землю. Спешился и Юрко. Толпа росла, уже начала бесноваться. Со всех сторон окружили свирепые лица. Не со скрытой ли целью привел его сюда Асап?
А разъяренные бедняки продолжали сбегаться. Кричали и выли женщины:
— Дайте его нам! Он оставил нас бедствовать без мужей! Он достоин позорной смерти! Бросить русита с горы в реку!
Толпа вот-вот готова была накинуться на него. Асап исчез за соседней кибиткой. Юрко понимал, что смерть рядом с ним. И вдруг, вскинув руки, властно крикнул:
— Стойте! Зачем шумите? Слушайте!
И, не дожидаясь пока стихнет шум, запел перед беснующейся толпой: это была грустная, берущая за сердце песня...
Ой, и шел мужик бедным-набедный,
А в кармане его — на аркане вошь,
Да в другом, худом,— крошка
хлебная.
И голодный он, и холодный он,
На портах его — дыра на дыре.
Что с него возьмешь, чем одаришься?
Он не княжий, не боярский сын,
Он простого роду-племени...
Чем же он ненавистен вам?
Чем он враг люду бедному?
Песня росла, крепла, покрывая шепот толпы... И вот шепот утих. Песня полилась свободнее и горячей перед поражёнными слушателями. Толпа оцепенела в молчаливом участии: песня-то как о них сложена!.. А голос певца наливался неуемной скорбью и гневом:
Ой, и шла женка-половчаночка,
А на ней кругом одно рубище...
Так с чего бы ей да дебелой быть?
Ребятишки кричат: поесть нечего,
А и муж кричит — иди угождай!
А не то в сердцах избивать зачнет...
Извела ее доля горькая,
Доля горькая, доля женская...
Ну а чем она не сестра моя,
Для чего нам с ней вражда лютая?
Разве зря говорят человечески:
Бедняк бедному поневоле брат...
Бедняки никогда еще не слышали таких слов о своей несчастной жизни. У многих на глазах появились слезы. И когда Юрко умолк, толпа загудела:
— Пой, пой, урусит! Нам никто такого не выскажет!..
Тут мгновенно из-за спины Юрко выскочил величавый Асап. Он погрозил толпе камчой и закричал раздраженно:
— Молчать! Только хан может требовать! Люди! Падите наземь! Воздайте почести! Это гость великого хана!
Но голос Асапа потонул в общем реве:
— Пусть поет!.. Он наш гость!
И тогда Юрко запел о радостях жизни, о дружбе и любви. Ведя за собой коня, он с песней пошел по вежам. Толпа расступилась и, все нарастая, молча двинулась за ним. Люди улыбались, слушая милые сердцу слова и приятный, красивый напев.
Но как только впереди показались богатые юрты из белой кошмы, люди начали отставать стайками и наконец остановились совсем: хода на гору в бедной одежде не было: Зато откуда-то сбежались ребятишки с сияющими черными глазами. Они шли за Юрко, поглаживали его коня, таращились на певца и упрашивали:
— Спой нам, Юрге, веселое! Ну, спой! Нам никто не поет«.
И тогда Юрко начал складывать шутливую песню:
Повадился лисовин На лебяжий двор гулять,
Лебедушек выбирать.
Отковал кузнец лебедышам носы,
Он точил их да навастривал,
Навастривал да приговаривал:
— Догуляешься, разбойник лисовин!
Мы бока твои по клочьям выщиплем,
Хвост пушистый твой по волосу выдерем!
Половчата шли кругом Юрко и смеялись. И он улыбался им... Но у белых юрт отстали и ребята, и Юрко пошел один. За ним угрюмо двигался Асап. Взгляд его был злой, скулы ходили не уставая. Его не покидала дума: «И на этот раз ушел... Но все равно руситу живым с горы не выбраться... Меч батура Смерти требует мщения!..»
Хан был радостен. Князь Турундай привез ему богатые подарки. Беглюк усадил князя рядом с собой и тихо спросил:
— Ты узнал, кто этот русит Юрге?
—- С ним его народ. В походе на нас налетели руситы с песней, призывающей к мести, и отбили часть добычи. В словах песни угроза нашим батурам. Говорят, ее сложил Юрге, и она как воинский клич идет по земле донских руситов.
— Хорошо. Они первые заплатят нам... — сердито проворчал хан и добавил про себя: «Он с этой горы уйдет только мертвым».
Юрко не принимался за еду. Он пил медовуху и разглядывал пирующих. В кругу гостей выделялись странными кафтанами с собольей оторочкой заморские купцы: камзолики узенькие, цветастые. Иноземцы привезли хану изукрашенные узорно ткани; образчики их здесь же ходили по рукам. Среди, купцов был и Галай. Воспользовавшись наступившей тишиной, когда все навалились на еду, он стал расхваливать товары:
