Герман Матвеев - Тарантул
«То есть как это нет Васьки? А куда он может деваться? Ну да, я видел, что лежит он забинтованный в больнице. Ну и что? Поправится и встанет. Ноги у него целы… А когда кончится война, мы начнем вместе учиться. Ведь мы так решили…»
«Васька умер. Васьки нет», – настойчиво стучала страшная мысль. «Ну и что? Сейчас умер, а потом опять будет жить», – протестовал Степа всем своим существом и никак не мог представить, что Васька ушел из жизни навсегда.
– Мам, я пойду… – с трудом выговорил он.
– Куда ты пойдешь?
– Я пойду… Надо к Мишке сходить, – сказал он, хотя точно знал, что Алексеев дома не ночует.
– Поел бы сначала. Голодный ведь, – возразила Варвара Васильевна, но, видя, что сыну сейчас не до еды, не стала удерживать.
Степа вышел во двор, невольно взглянул на темные окна комнаты, где жили Кожухи, и вспомнил о Васькиной просьбе укрепить в окнах фанерки и заклеить их газетой для тепла. А он до сих пор этого не сделал. Не выполнил последнюю просьбу друга. Какое страшное слово – «последняя»!
«Значит, Васька больше никогда ни о чем не попросит… Значит, больше ему ничего не надо. Это была последняя просьба».
И вдруг Степа понял, что в его жизни произошло событие, о котором он раньше никогда не задумывался. На своем коротком веку он видел много покойников. Зимой сорок второго года смерть косила людей направо и налево. Они валялись на улицах, их накладывали штабелями и возили на грузовиках. С фронта приходили известия о смерти разных людей, но все это почему-то не трогало его душу.
И только сейчас, когда из жизни ушел такой знакомый, такой близкий, такой нужный ему человек, Степа почувствовал и понял, что значит смерть.
Густой комок сдавил горло, закупорил дыхание, в груди что-то задрожало. Он побежал на второй двор, спрятался там за бетонный ящик помойки и разрыдался. Горько всхлипывая, он долго плакал, не стыдясь и не скрывая слез. И вместе с рыданиями из груди вырывались слова:
– У-у, гады проклятые!..
Далеко в порту застучали зенитки. По проспекту, шумно фырча и хлопая, прошли две машины.
«Керосину лишнего в бак налили», – машинально подумал Степа и почему-то вспомнил, как однажды они ехали в ЦПКиО на «колбасе» трамвая*, и Васька держал его левой рукой за шиворот, чтобы не свалился на повороте…
На другое утро Степа поднялся рано.
– Что! Опять поручение? – подозрительно спросила мать.
– Нет. Я поеду за Мишкой, а потом к Васе на завод… Ты же сама сказала, что сегодня похороны.
– Ну смотри у меня!.. Я терплю, терплю, да и лопнет у меня терпение… Тогда не обрадуешься.
– Ладно уж… Чего ты с утра начинаешь!..
Поев на скорую руку, Степа оделся, вышел из дома и отправился к Сашке. Восточная сторона неба была оранжево-красная. Ясная, морозная погода держалась. «Опять будут стрелять, гады!» – подумал Степа. И, словно в ответ на это, до слуха донеслись хлопки пушек, а вскоре и далекий треск разрывов.
Сашка собирался ехать на кладбище. Пойманные птицы разбудили в нем охотничий азарт, и, несмотря на смерть и похороны Васи, он решил поездку не отменять, тем более что вчера к вечеру опять прилетала стайка снегирей. Пускай Степан отправляется на завод хоронить друга. Это его долг и обязанность, но сам он с Васькой особенно не дружил и поэтому поедет ловить птиц.
– А может, там его и похоронят, на Никольском? – спросил он Степу.
– Не-ет… Это кладбище закрытое. Там только знаменитых людей хоронят, по особому разрешению, – ответил тот. – Ну ладно, езжай ловить. А если меня кто-нибудь спросит, то скажи, что я… Придумай чего-нибудь.
– А кто тебя спросит? – поинтересовался Сашка.
– Ну мало ли… Есть у меня один знакомый. Может, заглянет.
– А что ему сказать? – спросил Сашка. – До ветру побежал?
– Нет. Это не годится. Ты лучше скажи, что я захворал… Или нет. Лучше скажи правду. Зачем без надобности врать? Я бы ему позвонил, да рано. Потом вот что еще, Саша… Если тот опять сунется… Помнишь, в очках, липовый сторож-то… Ты пошли его подальше. Понял? Не бойся. Он никакого права не имеет распоряжаться.
– А ты откуда знаешь: имеет он или не имеет?
– Точно знаю. Не сомневайся… Ну ладно. Ни пуха ни пера… Я постараюсь быстро обернуться. Закопаем Ваську – и сразу к тебе. Я вот еще что надумал. Надо бы там какой-нибудь памятник стырить и поставить на Васькину могилу. Их много на Никольском… Какой-нибудь красивый, мраморный…
– Они все с крестами. Комсомольцу – и вдруг с крестом! – возразил Сашка.
– Это ничего. Крест можно зубилом сбить.
– А ты знаешь, какие они тяжелые?
– Не на себе же мы потащим. На грузовике.
– А где его взять?
– Это не твоя забота.
Договорившись обо всем, приятели расстались. Степа отправился на поиски Миши Алексеева, а Саша – ловить птиц.
26. ЗАПАХ ТУШЕНКИ
Иван Васильевич докладывал начальнику о ходе операции.
– Теперь у меня не осталось никаких сомнений, товарищ генерал, – говорил он, перекладывая в папке листы исписанной бумаги. – Тарантул приехал с целью активизировать деятельность немецкой разведки. Он у них какой-то чин, и не маленький чин. Немцы чувствуют, что мы готовимся к наступлению, и вот задумали что-то серьезное. Уж если они посылают в Ленинград Тарантула, то надо ждать ядовитого укуса.
– Осенью тарантулы малоядовиты… Они весной опасны, – шутливо заметил генерал.
– Шестиногие – да, а двуногие – те в любое время года неприятны.
– Согласен. Дальше?
– Шарковский – резидент, и через него поступают задания, – продолжал Иван Васильевич. – Лынкис Адам – его правая рука и заместитель. Живет на Васильевском острове, в квартире дома, принадлежавшего когда-то его родителям. Это вторая явка. В ближайшие дни начнут прибывать люди. Если явка к Шарковскому откажет, они должны идти на Васильевский к Лынкису.
– А там вы задумали устроить засаду и всех переловить. Так?
– Вы угадали, товарищ генерал. Я действительно так и думал.
– Но для этого нужно убрать аптекаря.
– Да. Лынкис признался, что с Шарковским они делали в Ленинграде неплохие дела. Выгодно меняли лекарства, витамины, мыло на всевозможные ценности. Под этим предлогом мы и хотим взять Шарковского. Дадим ему время известить Тарантула, чтобы тот не беспокоился.
– Понимаю, – задумчиво произнес генерал. – Ну а что с кладбищем?
– Это мне еще не совсем ясно. Предполагаю, что они устроились в каком-то склепе. Там идет прием распоряжений по радио, там склад боепитания, если можно так выразиться. Передатчика там нет. Мы следим и давно бы запеленговали.
– Ну а секрет патефонной пластинки?
– Остается секретом, – пожав плечами, ответил Иван Васильевич. – Скорей всего, это пароль… Но это надо выяснить. Думаю, что у Шарковского мы найдем и пластинки.
– Хорошо. У меня нет возражений. Единственно, что я хотел бы порекомендовать, – сократите сроки. Ты любишь вырывать все с корешками, но для этого времени у нас сейчас мало. Поторопитесь. Мы скоро начнем наступление на нашем участке.
– Есть поторопиться!
– Затем вот еще что… Осторожней с ребятами. Я понимаю, что это надежные помощники, но по молодости слишком смелы, слишком горячи, слишком активны и могут сорваться. Вряд ли ты хочешь иметь на своей совести несчастный случай… Согласен?
– Согласен, товарищ генерал.
– Тогда все.
Вернувшись к себе в кабинет, Иван Васильевич вызвал Маслюкова.
– Садитесь, Сергей Кузьмич, и слушайте внимательно. Получил приказание сократить сроки операции. В связи с этим вам серьезное задание. Выясните у Вали Калмыковой, кто из работников аптеки наиболее болтливый, и вызовите их на допрос в отделение милиции. Пугать не нужно. Будете спрашивать о всяких спекулятивных махинациях, комбинациях с лекарствами. Свяжитесь с ОБХС*. Они мастера на этот счет. Нам известно, что Шарковский менял на ценные вещи дефицитные лекарства. Спрашивайте, кто к нему ходил, что приносили. Нам важно, чтобы они сообщили Шарковскому, зачем их вызывали в милицию и что там очень интересуются его личностью. На другой день вызовите в милицию самого Шарковского и привезите сюда. Его старуха, наверно, будет носить ему передачи. Это надо предусмотреть. Договоритесь с милицией, чтобы он был там в списках. Понимаете?
– Да.
– Вопросы?
– Успеет ли Шарковский сообщить Мальцеву, что его вызвали в милицию?
– Думаю, что если вы завтра днем побеседуете с работниками аптеки, то ночью он постарается уже сообщить… Должен сообщить.
– Еще вопрос, товарищ подполковник. Знает ли Шарковский об аресте Лынкиса?
– По моим сведениям, нет.
– Мы берем лучший вариант.
– Возьмем худший – знает. Что из этого следует?
– Арест Лынкиса имеет для них большое значение. Он может сообщить об этом Мальцеву.
– Зачем?
– Явка же провалена.
– Допустим, что так. Дальше?
– Выходит, что обе явки провалены. Что будет делать Тарантул? Приостановит свою операцию?
