Владимир Гриньков - Помеченный смертью
– Ну что ты такое говоришь? – сказал он мягко. – Решила, что я хочу тебя оставить?
Привлек Ингу к себе и поцеловал в губы.
Поцелуй был очень короткий и оборвался внезапно, потому что пуля попала Григорьеву в голову. Капли мозга из разбитого черепа брызнули Инге в лицо. Она сначала ничего не поняла, лишь отступила на шаг от осевшего на заплеванный асфальт Григорьева, а из машины уже торопливо выскакивали охранники. Что-то мешало Инге рассматривать происходящее, она инстинктивно провела ладонью по лицу и увидела липкую кровь на своей ладони. И тогда она закричала. Крик был истошный, в доме стал зажигаться свет, и женский голос откуда-то сверху крикнул:
– Ингочка! Дочечка! Что случилось?!
И Инга потеряла сознание.
25
Часы на стене мерно отсчитывали время. Шесть тридцать утра. Даруев поднял на доктора красные после бессонной ночи глаза:
– Долго еще?
Доктор был выжат, как лимон, и у него даже не было сил пожать плечами, он лишь негромко произнес:
– Думаю, скоро.
Рябов полулежал в похожем на стоматологическое кресле и был похож на пребывающего в глубоком и спокойном сне человека. Доктор уже освободил его от датчиков.
– Я ему завидую, – признался Даруев. – Спит сном младенца.
– У него еще будут проблемы.
– Будут проблемы? – насторожился Даруев.
– Да, при пробуждении. То, что я называю реакцией возврата. Ему будет немного неуютно.
– Почему?
– Это как после операции. Человеку удалили аппендицит, и после этого – боль еще некоторое время. Почему? Ведь все прошло нормально, его, можно сказать, спасли от верной гибели, перитонит развивался, еще бы чуть-чуть – и все, но врачи успели – а боль все равно есть. Потому что организм потревожили, вошли в него нагло и грубо, с железным скальпелем. Здесь то же самое. Была одна память, ее забрали, вложили новую, а мозг протестует – вот вам и реакция возврата.
Рябов шевельнулся, и Даруев, предупреждающе подняв руку, в мгновение оказался рядом.
– Веки дрожат? – спросил из своего кресла доктор.
– Да.
– Значит, уже все. Потормошите его.
Даруев тряхнул за плечо спящего, и тот открыл глаза. Рябов некоторое время смотрел прямо перед собой, потом перевел взгляд на Даруева.
– Как вы себя чувствуете?
– Нормально, – ответил Рябов и поморщился.
– Что такое?
– Голова кружится.
– Это пройдет, – пообещал доктор, приближаясь. – Еще какие-нибудь неприятные ощущения есть?
– Нет.
– Теперь маленький тест. Как вас зовут?
– Кирилл.
– Фамилия?
– Митяев.
– Где вы находитесь?
– В пансионате.
– В каком?
Легкое замешательство на лице Кирилла и первый румянец на щеках – смутился.
– Не знаю.
– Не знаете? – удивился Даруев.
– Названия не знаю. Это пансионат Росгидромета. Ведь правильно?
– Да, – поспешно ответил Даруев. – А как вы здесь оказались?
– Вы меня привезли в этот пансионат, Геннадий Константинович, – слабо улыбнулся Кирилл: к чему, мол, эти вопросы, разве сами не знаете?
Теперь предстояло самое главное – убедиться, что вся заложенная ночью информация усвоена и сбоев не будет.
– Вы давно находитесь в пансионате, Кирилл?
– Неделю.
Подумал немного, поправился:
– Восемь дней.
– Что вы делали? Расскажите – день за днем.
И опять недоуменный взмах ресниц – к чему это, ведь сами все знаете.
– Так надо, – мягко сказал Даруев.
Он волновался, и на лбу выступили капли пота.
– Доктор вас сейчас тестировал. Ну, вы знаете, проверка вашего здоровья, и все такое прочее. И теперь, после тестирования – контрольные вопросы. Чтобы убедиться, что все прошло нормально.
Звучало полной абракадаброй, но Кирилл вряд ли мог сейчас дать себе в этом отчет.
– Я понял, – произнес он с готовностью. – Значит, так. В первый день была встреча с руководством. Потом четыре дня писал отчет…
– Где?
– Здесь, в пансионате.
– Вам, кстати, понравилось?
– Что? Отчет писать?
– Нет, я не о том, – засмеялся Даруев. – В пансионате понравилось?
– Да.
– А чем вы еще занимались, кроме написания отчета?
– Бассейн, сауна. Здесь сауна хорошая.
– Да, – подтвердил Даруев и быстро взглянул на доктора. – Сауна великолепная.
Сауны здесь никогда не было.
– Дальше, пожалуйста.
– Два дня я сдавал отчет.
– Кому?
– Руководству. Комиссия – три человека. Терзали меня вопросами. Вот и все. А вчера я отдыхал.
– Да, все верно, – подтвердил Даруев и наконец позволил себе смахнуть пот.
Доктор за его спиной переминался с ноги на ногу. С этой чертовой сауной получилась промашка, и доктор теперь переживал. Даруев понял, в чем дело, сказал негромко ободряющим голосом:
– Ничего страшного.
– Я хотел спросить, – приподнялся в кресле Кирилл. В его глазах угадывалось тревожное ожидание. – Что дальше?
– Ты о чем? – не понял Даруев.
– Что со мной будет?
Он рвался на свой остров и переживал, что его не выпустят.
– Все нормально, – засмеялся Даруев. – Через четыре часа твой самолет. Ты возвращаешься к своим макакам и бананам.
В аэропорт Кирилла Даруев повез лично – на том же самом полумертвом «жигуленке», на котором привез в пансионат восемь дней назад. Кирилл смотрел молодцом и, кажется, даже был весел.
– Чудак-человек! – беззлобно подтрунивал над ним Даруев. – Люди карьеру свою строят, нужные связи заводят в столице, а ты спрятался на своем острове, голову в песок – и ничто тебя не тревожит.
– А мне нравится, – Кирилл нисколько не обиделся и выглядел умиротворенным. – Здесь я не смог бы жить.
Серая лента шоссе стелилась под колеса. Невысокое солнце еще не успело нагреть воздух, и было свежо.
– Посмотри, как прекрасен мир вокруг, – сказал Даруев.
– Там не хуже.
Разговор внезапно оборвался, потому что они одновременно увидели впереди несколько милицейских машин, в беспорядке выстроившихся вдоль обочины. Даруев сбросил скорость. Милиционеров было много. Все они имели озабоченный и хмурый вид. Двое ярко-желтой лентой вымеряли расстояние.
Это было то самое место, милицейский пост. Даруев быстро взглянул на Кирилла. Тот обернул встревоженное лицо:
– Что это?
– Авария, наверное, – пожал плечами Даруев.
– А почему милиции столько понаехало?
– Должно быть, кто-то из больших шишек пострадал.
Даруев прибавил скорость. Через несколько километров они опять увидели что-то подобное – много машин, милиция, хмурые лица.
– Что-то серьезное, – покачал головой Кирилл.
Вчера именно здесь он сбросил в кювет тело убитого им инспектора. Но он этого не знал. Не помнил. Забыл прошлой ночью.
Даруев неожиданно для самого себя разволновался. Руль сжал так, что побелели костяшки пальцев. Но Кирилл этого не заметил, смотрел в задумчивости вперед, на дорогу, и только по прошествии времени, все так же глядя вперед, сказал негромко:
– Мне здесь совсем не нравится.
В аэропорту, в сутолоке, Даруев засуетился, и со стороны казалось, что волнуется, провожая сослуживца.
– Глаза у тебя красные, – обнаружил наконец Кирилл.
– Ночь была такая, знаешь…
Даруев неопределенно махнул рукой и невесело улыбнулся. По телевизору, что в зале ожидания, пошли новости. Звук был приглушен, но внимание Даруева привлекла картинка. Новости начались с демонстрации фотографии министра внешнеэкономических связей Григорьева. Фото было с перекинутой наискось траурной лентой. Он умер. Он был убит. Все получилось!
Даруев рассмеялся. Это был не смех, а почти истерика. Бессонная, полная треволнений ночь давала о себе знать. Даруев все-таки додумался отвернуться от экрана телевизора. Чтобы никто не подумал, что он смеется над этим бедолагой на снимке.
26
Здесь солнце было ласковое. Океан приветлив. И даже африканцы как-то по-особенному улыбались. Не зная, как еще выразить свою симпатию к ним, счастливый Кирилл подарил им новенький фонарик. Для себя покупал, но не удержался, отдал, потому что был безмерно счастлив.
Катер, урча мотором, постепенно подбирался к острову. Кирилл уже видел светлую полоску пляжа и картинно застывшие пальмы. Он всматривался до рези в глазах, но берег был пустынен.
Один из африканцев, сидя на носу лодки, чинил латаную-перелатаную снасть и напевал тягуче-монотонную песню. Он никогда, наверное, не покидал свой дом надолго и не знал поэтому, какое это счастье – возвращаться домой.
Берег приближался, и пальмы, как казалось, вырастали прямо на глазах. Кирилл оглянулся на моториста – нельзя ли побыстрее, а тот, не поняв, на всякий случай улыбнулся.
По-прежнему никого не было на берегу, и Кирилл вдруг почувствовал, как сжалось его сердце. Чувство радости стало притупляться, словно там, внутри Кирилла, что-то стремительно остывало. Он так разволновался, что, когда катер приблизился к берегу вплотную и сбавил ход, готов был броситься в воду. Моторист показал ему жестами – сейчас подойдем к берегу, надо лишь немного подождать, и эти последние минуты ожидания оказались для Кирилла самыми тяжелыми.
