Говард Лавкрафт - Шепот во мраке
О том, что представляли собой лесные твари, естественно, были разные суждения. В легендах они обычно упоминались как «эти самые» или «эти древние», хотя в разное время в разных областях употреблялись и другие выражения. Большинство поселенцев-пуритан без обиняков причисляло их к родне дьявола и упоминало их в самых жутких пассажах своих богословских рассуждений. Те же, кто унаследовал кельтские предания, – в основном, это были жители штата Нью-Гэмпшир, имевшие шотландско-ирландское происхождение, а также их родственники, осевшие в Вермонте при губернаторе Уэнтворте[1], – смутно связывали этих тварей либо со злыми эльфами, либо с «маленьким народцем», населявшим окрестные болота и заброшенные форты, и защищались от них при помощи неодолимых заклинаний, которые передавались из поколения в поколение. Однако самые невероятные представления бытовали среди индейцев. У каждого племени имелись свои легенды, но в одном весьма важном пункте все они определенно сходились: существа эти не были исконными обитателями Земли.
Самое большое хождение имели мифы племени пеннакуков[2]; в них говорилось, что Крылатые Существа явились на Землю с Большой Медведицы и вырыли в окрестных горах шахты, добывая особую разновидность камня, какую не найти в далеких других мирах. На Земле они не жили, а только имели временные поселения. Собрав же достаточное количество камней, они отправлялись домой – к родным звездам, расположенным в северной части небосвода. Они причиняли вред лишь тем землянам, которые по неосторожности подбирались к ним чересчур близко или же намеренно следили за ними. Животные избегали их в силу чисто инстинктивного страха, ибо сами существа не проявляли к ним ни малейшего интереса. Они вообще не ели земной пищи и привозили себе продукты со звезд. Лучше было держаться подальше от этих существ – иногда молодые охотники, попав к ним в горы, исчезали бесследно, – равно как и не слышать, о чем они перешептывались по ночам в лесу своими пчелиными голосами, которые пытались сделать похожим на человеческие. Они владели языками самых разных племен – пеннакуков, гуронов, ирокезов, – однако собственного языка у них то ли не было, то ли он им был не нужен. При разговорах между собой их головы меняли цвет в зависимости от того, что требовалось сообщить.
Разумеется, все эти легенды, независимо от того, кому – индейцам или белым поселенцам – они принадлежали, в течение девятнадцатого века значительно потускнели, и страсти по пришельцам лишь изредка вспыхивали с новой силой. Жители Вермонта постепенно обживали штат; поселения и дороги занимали свои места согласно определенному плану, и люди все реже вспоминали о том, чего боялись их предки, не желая селиться в той или иной местности. В конце концов было забыто и то, что они вообще чего-то боялись. Большинство было уверено, что некоторые отдельные участки гор считаются нехорошими, несчастливыми, бесплодными – одним словом, непригодными для жизни, и чем дальше держишься от них, тем меньше у тебя будет бед и хлопот. Со временем привычка и материальная выгода настолько привязали поселенцев к хорошим землям, что у них уже не возникало никакой необходимости менять их на другие, и горы с дурной славой были заброшены по чисто утилитарным соображениям. О существах, обитавших в этих горах, вспоминали разве что в редкие дни больших несчастий и стихийных бедствий; в другое же время о них могли перешептываться разве что какие-нибудь суеверные кумушки да совсем уж древние старожилы; но все знали: для серьезных опасений, в сущности, не было оснований, поскольку «древние» привыкли к соседству домов и людских поселений, да и сами люди старались лишний раз не заходить на заповедную территорию.
Все это было мне давно известно как из различных антропологических трудов, так и из преданий, собранных мною в Нью-Гэмпшире; поэтому я легко догадался, на чем основаны фантастические истории, в огромном количестве распространившиеся после наводнения. Я неустанно объяснял это своим не на шутку встревоженным приятелям и был немало удивлен тому, что несколько самых отчаянных спорщиков упорно желали видеть во всех этих бреднях некую, пусть даже чрезмерно раздутую истину. Они упирали на неоспоримое единообразие древних легенд, а равно и на то, что горы Вермонта практически не исследованы по сей день и, стало быть, невозможно со всей очевидностью утверждать, кто там на самом деле обитает. Мне никак не удавалось доказать этим упрямцам, что все мифы строятся по одной и той же схеме, общей для всех народов Земли, и что возникновение их определяется начальными фазами развития человеческой фантазии, которые всегда сопровождались одними и теми же заблуждениями. Было бессмысленно говорить, что легенды штата Вермонт по сути мало чем отличаются от общечеловеческих мироописательных мифов, породивших фавнов, дриад и сатиров античности, «калликанцары»[3] современной Греции и таинственные племена пещерных людей, страшных и жестоких обитателей подземных царств, о которых перешептываются жители глухих уголков Уэльса и Ирландии. Так же бессмысленно было указывать на еще более поразительное сходство вермонтских мифов с верованиями непальских горцев, до сих пор вздрагивающих при одном упоминании о Ми-Го, или чудовищном снежном человеке, который, как известно, прячется среди ледников и скалистых остроконечных вершин Гималаев. Когда же я все-таки перечислил все эти факты, спорщики тут же обернули их против меня, заявив, что они придают определенную достоверность древним легендам о некой таинственной земной працивилизации, представителям которой пришлось скрываться после того, как на Земле появились и начали размножаться люди; вполне возможно, утверждали они, что остатки этой расы уцелели и дожили до наших времен.
Чем больше я смеялся над подобными теориями, тем категоричнее стояли на своем их сторонники; при этом они заявляли, что, даже если не принимать во внимание древние предания, современные отчеты представляли собой на редкость ясную и цельную картину, будучи настолько трезвыми и прозрачными по части изложения, что от них нельзя было просто так отмахнуться. Два-три фанатика даже дошли до того, что в качестве возможной разгадки предложили старинные индейские легенды, в которых этим таинственным существам приписывалось внеземное происхождение. Пытаясь обосновать свои гипотезы, эти сумасброды цитировали антинаучные сочинения Чарльза Форта[4], считавшего, что представители иных миров и вселенных не раз посещали нашу планету. Однако в большинстве своем мои оппоненты были всего-навсего романтиками, которые упорно пытались сочленить с реальной жизнью фантастическое описание подземного «маленького народца», ставшее столь популярным в последнее время благодаря замечательным и жутковатым историям Артура Мейчена[5].
II
В сложившейся ситуации было вполне естественно, что развернувшиеся вокруг проблемы споры в конце концов попали в печать – в основном в виде писем, адресованных редакции «Аркхем эдветайзер». Некоторые материалы были перепечатаны газетами тех районов штата Вермонт, откуда и стали распространяться связанные с наводнением истории. «Ратленд геральд» посвятила добрую половину полосы отрывкам из писем как сторонников, так и противников идеи о существовании пришельцев, а «Братлборо реформер» полностью перепечатала один из моих больших историко-мифологических обзоров, снабдив его глубокомысленными комментариями в колонке «Вольное перо», суть которых сводилась к поддержке и горячему одобрению моих полных скепсиса выводов. К весне 1928 года я стал довольно известной личностью в штате Вермонт, хотя ни разу там не был. Затем появились загадочные письма Генри Эйкли. Они произвели на меня неизгладимое впечатление, и это из-за них я в первый и последний раз побывал в том чарующем царстве лесистых зеленых гор и журчащих лесных ручьев.
Большая часть сведений о Генри Уэнтворте Эйкли, которыми я располагаю сегодня, была получена мною путем переписки с его соседями и единственным сыном, проживающим ныне в Калифорнии, – но все это было уже после того, как я побывал в его уединенной усадьбе. Генри Эйкли был последним вермонтским представителем старинного, знаменитого в своей округе семейства юристов, администраторов и агрономов. Впрочем, Генри Эйкли отнюдь не был его типичным представителем, поскольку, в отличие от предков, практическим занятиям предпочел чистую науку – в университете штата Вермонт он выделялся обширными познаниями в математике, астрономии, биологии, антропологии и фольклористике. Прежде я о нем никогда не слыхал, а в письмах он о себе почти ничего не рассказывал, однако я с первых же строк распознал в нем образованного, умного и смелого человека, пусть и отличающегося склонностью к затворничеству и непрактичностью в деловых вопросах.
Эйкли сообщал мне о совершенно неправдоподобных вещах, но тем не менее я с самого начала воспринял его гораздо серьезнее, чем остальных своих оппонентов. Во-первых, он действительно находился в непосредственном контакте с некими видимыми и осязаемыми феноменами, о которых столь причудливо рассуждал; во-вторых, все свои выводы он упорно подавал всего лишь как предположения – а так поступает только истинный ученый, – и, наконец, в своих рассуждениях он всегда опирался на достоверные, по его мнению, факты. Конечно же, поначалу я решил, что он заблуждается, однако позднее посчитал, что заблуждается он не как невежда или глупец. В конце концов я склонился к тому, чтобы разделить точку зрения его друзей, которые объясняли как его идеи, так и страх перед заповедными зелеными горами легким помешательством. Я понимал, что Эйкли – человек достойный и что причиной его писем наверняка стали какие-то странные обстоятельства, заслуживающие внимания, даже если они не имели ничего общего с теми фантастическими выводами, которые делал мой корреспондент. Позднее я получил от него отдельные вещественные доказательства, и вся эта история приняла иной, невероятный и отчасти даже дикий оборот.
