Говард Лавкрафт - Шепот во мраке
Как бы там ни было, я откликнулся доброжелательно-заинтересованным посланием, в котором предлагал сообщить подробности. Ответ от Эйкли пришел незамедлительно; в конверте, как и было обещано, лежали фотографии упомянутых в предыдущем письме мест и предметов. Когда я извлек снимки из конверта и взглянул на них, меня охватил внезапный страх, как если бы я прикоснулся к чему-то запретному. Хотя изображение почти всегда было расплывчатым, эти снимки сами по себе обладали какой-то жуткой силой. Казалось, они воздействовали на зрителя одной своей подлинностью – сознанием того, что они были непосредственными зримыми отпечатками бытия, результатом обезличенного процесса передачи изображения, исключавшим возможность любого рода предвзятости, лживости или неточности.
Чем больше я смотрел на фотографии, тем сильнее понимал, почему с самого начала столь серьезно воспринял рассказ Эйкли. Эти снимки, несомненно, приводили явные доказательства того, что в горах штата Вермонт скрывается нечто выходящее за рамки наших современных научных знаний и представлений. Самое тягостное впечатление производила фотография следа – она была сделана при ярком солнечном свете в каком-то пустынном месте с мягкой и жирной почвой. С первого же взгляда мне стало ясно, что это была не какая-нибудь там дешевая подделка: объектив фотоаппарата четко зафиксировал мелкие камешки и травинки рядом с отпечатком, а это сразу же определяло масштаб изображения и исключало возможность двойной экспозиции с целью обмана. Судя по снимку, это была скорее клешня, чем нога. Даже сейчас мне трудно описать этот след – скажу лишь, что его мог оставить какой-нибудь чудовищных размеров краб. Как я ни вглядывался, я так и не смог определить направление движения. Отпечаток был не особенно глубоким и по размеру приблизительно соответствовал следу человека. От центральной вмятины в противоположных направлениях расходились парные зубчатые отпечатки неведомого назначения. Впрочем, я не могу с уверенностью сказать, что эта клешня служила только для передвижения.
На другой фотографии (сделанной при довольно слабом освещении) был запечатлен закрытый правильной формы валуном вход в пещеру, расположенную где-то посреди леса. На голой земле перед ней протянулись многочисленные цепочки странных следов; когда же я изучил снимок при помощи лупы, мне вновь стало не по себе, ибо следы эти как две капли воды напоминали отпечаток на предыдущей фотографии. На третьем снимке я увидел круг из вертикально поставленных камней на вершине безлюдного холма – подобные круги некогда делали друиды. Пожухлая трава поблизости от круга была сильно вытоптана, однако даже с помощью увеличительного стекла я не обнаружил никаких следов. Местность эта казалась абсолютно пустынной: на заднем плане виднелись необитаемые горы, тянущиеся до самого горизонта.
Если снимок с отпечатком следа вызывал смутную тревогу, то фотография большого черного камня, найденного в лесах на склоне Круглой горы, невероятно будоражила воображение. Должно быть, Эйкли запечатлел этот камень на рабочем столе в своем кабинете: на заднем плане можно было разглядеть ряды книг и бюст Мильтона. Судя по всему, объект был установлен вертикально и обращен к фотокамере своей относительно неровной поверхностью размером тридцать на шестьдесят сантиметров. Никакими словами не смог бы я описать ни поверхность камня, ни его форму и очертания. У меня даже не возникло никаких догадок относительно тех диковинных геометрических принципов, по которым он был высечен (а в его искусственном происхождении я не сомневался). Впервые в жизни я столкнулся с предметом, столь чуждым нашему миру. Иероглифы на поверхности камня были почти не видны: я сумел разглядеть всего один или два, но и они выглядели достаточно впечатляюще. Конечно, не стоило исключать возможность подделки, поскольку не один я был знаком с чудовищным «Некрономиконом» – этим вместилищем кошмаров безумного араба Абдула Альхазреда; и все же я невольно содрогнулся, когда разобрал некоторые иероглифы, упоминаемые, насколько мне было известно, в леденящих душу преданиях о том бессмысленном хаосе, что царил во Вселенной до того, как возникла Земля и прочие миры Солнечной системы.
На следующих трех снимках были изображены болотистые и холмистые места, покрытые следами некой абсолютно не понятной для меня деятельности. Еще одна фотография запечатлела странный след, оставленный рядом с домом Эйкли, – сам Эйкли утверждал, что сделал этот снимок после той ночи, когда собаки лаяли особенно яростно. Изображение оказалось весьма расплывчатым и не позволяло прийти к какому-либо определенному выводу, однако я был вынужден признать, что след весьма напоминал отпечаток на первой фотографии. И наконец, последний снимок давал представление непосредственно о доме Эйкли: это был аккуратный двухэтажный особняк белого цвета с мансардой, построенный лет сто двадцать тому назад; перед ним имелся ухоженный газон с обрамленной камнями дорожкой, ведущей к изящному крылечку, выполненному в старинном английском стиле. На газоне сидело несколько огромных сторожевых псов, а посреди них стоял мужчина с приятным лицом и небольшой седой бородкой – должно быть, Генри Эйкли сфотографировал себя сам, ибо в правой руке у него наличествовала специально для таких случаев используемая фотографами груша с проводом.
Рассмотрев снимки, я принялся читать длинное, написанное убористым почерком Эйкли послание – и на следующие три часа погрузился в пучину неизъяснимого ужаса. Если в первом письме Эйкли нарисовал самую общую картину, то теперь он приступил к изложению деталей: обстоятельно перечислил все слова, услышанные им ночью в лесу, описал ход своих наблюдений за отвратительными розоватыми существами, которых он встречал вечерами в самой чаще леса, а также привел жуткую космогоническую концепцию, составленную им благодаря глубоким и разнообразным познаниям, извлеченным из давнишних рассказов сумасшедшего фермера-шпиона, наложившего на себя руки. Читая письмо Эйкли, я столкнулся с именами и понятиями, которые прежде встречались мне лишь в самом жутком контексте: Юггот, Великий Ктулху, Цатоггуа, Йог-Сотот, Р’льех, Ньярлатхотеп, Азатот, Хастур[16], Йан, Ленг, озеро Хали, Бетмура, Желтый Знак[17], Лмур-Катулос, Бран и Magnum Innominandum[18]. Я словно перенесся сквозь необозримые пространства и неисчислимые века в древнейшие неземные миры, о которых лишь самым смутным образом догадывался безумный автор «Некрономикона». Я узнал о безднах первобытной жизни и о пробившихся из них потоках, одним из крошечных ручейков которых стало человечество.
Голова у меня шла кругом; если раньше я пытался искать рациональные объяснения необычным фактам, то теперь начал верить в самые кошмарные и невероятные чудеса. Перечень непосредственных свидетельств был чертовски обширен и соблазнителен, и нужно признать, что на мои мысли и суждения оказала огромное влияние трезвая, научно выдержанная манера Эйкли – насколько это было возможно, он отстранялся от фанатичных и истеричных идей, веками терзавших человечество, и бежал любых сверхъестественных предположений. Когда я отложил в сторону этот жуткий манускрипт, я уже не удивлялся страхам Генри Эйкли – я был готов сделать все возможное для того, чтобы удержать людей подальше от этих исполненных жуткой угрозы гор. Даже теперь, когда мои впечатления со временем потускнели и я порой ставлю под сомнение собственные ощущения и догадки, я не решаюсь процитировать отдельные места из этого письма ни вслух, ни на бумаге. Я почти рад тому, что и письмо, и мои записи, и фотографии исчезли, и мне очень хотелось бы (почему – вскоре станет ясно), чтобы новая планета за Нептуном не была открыта никогда.
После этого письма я наотрез отказался от всякого публичного обсуждения страшных загадок штата Вермонт. Возражения оппонентов я оставлял без ответа или же обещал ответить на них как-нибудь потом; в результате споры вокруг этой тайны постепенно сошли на нет. Весь конец мая и июнь мы с Эйкли вели интенсивную переписку; иногда письма пропадали, и нам приходилось восстанавливать пропуски, тратя огромное количество времени на трудоемкое копирование. В целом мы пытались сравнить представления о загадочных мифологических объектах, накопленные в результате различных исследований, и установить более четкую связь ужасных событий в штате Вермонт с общей массой преданий о доисторических временах.
Прежде всего мы установили, что чудовищные вермонтские существа и гималайский снежный человек Ми-Го принадлежат к одному ряду дьявольских воплощений. Кроме того, у нас возникла любопытнейшая гипотеза зоологического порядка, относительно которой я не стал советоваться со своим университетским коллегой профессором Декстером лишь потому, что Эйкли запретил сообщать кому-либо о нашем совместном исследовании. Сейчас я нарушаю этот запрет по одной простой причине: я считаю, что общественной безопасности в большей степени будет способствовать не умолчание, а рассказ-предупреждение. Люди не должны беспокоить глухие уголки вермонтских гор, равно как и те труднодоступные гималайские вершины, которые в последнее время все настойчивее стремятся покорить альпинисты. Но самое главное, чего мы добивались, – это расшифровать иероглифы на проклятом черном камне; если бы эта затея увенчалась успехом, мы могли бы стать обладателями таких тайн, глубже и головокружительнее которых человечество не знало за все время своего существования.
