Екатерина Гринева - Хозяин ее судьбы, или Если свадьба состоится
– Ты думаешь? – Я потерла большим пальцем указательный. – Мне кажется, искать концы нужно не здесь.
– Здесь! Не могла она пропасть незамеченной. Попомни мое слово, не могла. Здесь дача, и все на виду. А девчонка пропала именно тут…
Я поморщилась:
– Тат! Полиция уже все, что могла, прочесала и всех опросила. Руся исчезла – и словно концы в воду. Я уже говорила: не верю я в эту затею.
– Вот это плохо, – сказала Тата, прищурившись. – Вера всегда нужна. Вера, она, как говорится, горы сдвигает.
– Нет… – Я опустила голову. – Я верю, что Руся жива. То есть я ни одного дня не верила и даже не допускала мысли, что… – Мой голос сорвался. – Ты понимаешь, – уже шепотом заключила я.
– Понимаю, – спокойно кивнула Тата. – Если б не понимала, мы бы с тобой не дружили. Сигареты есть?
– Нет.
– Покончила с развратом? Образцово-показательная женщина?
– Костя не разрешал мне курить. Один раз застал с сигаретой и предупредил: увижу, мол, еще раз – губы вырву. Я и бросила. С ним, как ты знаешь, шутки были плохи. Обычно он дважды не повторял.
– Кремень мужик был, – протянула Тата. – Что тут сказать! Кре-мень. Ладно, вернемся в сегодняшний день. Для тебя яишенку все же сварганить?
– Обойдусь кофе. И хлебом с маслом.
– Дело хозяйское.
Тата заварила крепкий кофе и пододвинула ко мне чашку, встала и вышла в комнату. Вернулась она оттуда с толстым блокнотом в руках.
– Вот. – Она потрясла блокнотом в воздухе. – Мы будем сюда записывать все свои умные мысли и план действий.
– А глупые мысли куда денем?
– Глупых у нас не будет, – смерила меня снисходительным взглядом подруга. – Откуда такое самоуничижение? Этот козел, что ли, твою самооценку понизил?
– Тат! – рассердилась я.
Тата сдвинула было брови, но через секунду на ее лице засияла широкая улыбка.
– Мир! И прости…
– Предупреждаю! – Я подняла указательный палец.
– Какая же ты все-таки зануда, – вздохнула подруга. – Но – ладно. Молчу, молчу.
Расправившись с яичницей, Тата придвинула блокнот, вторично пошла в комнату за ручкой и, вернувшись, посмотрела на меня с победным блеском в глазах.
– Итак: кто у тебя идет под номером один?
– Что ты имеешь в виду?
– Господи! – нетерпеливо воскликнула Тата. – Ну, кто вызывает у тебя наибольшие подозрения? Как ты считаешь? Есть у тебя какие-то соображения по этому поводу?
– Стоп-стоп, – сказала я, отхлебывая горячий кофе. – Черт! Ошпарилась. Ты всегда такой кофе готовишь?
– Ага! Привыкла в Америке пить такой. Горячий и крепкий. Что ты хотела сказать?
– Так не пойдет! Если ты спрашиваешь: кто вызывает наибольшие подозрения, значит, мы уже предвзято отнесемся к этому человеку. А нам нужно все обстоятельства исследовать беспристрастно. Разве ты не говорила об этом? – напустилась я на нее. – А так мы будем сначала строить версии, а потом подгонять под них факты? Так, что ли?
Тата посмотрела на меня и сказала:
– Кажется, ты наконец-то начинаешь говорить умные вещи.
– Но-но-но! – притворно замахнулась я на нее. – Полегче на поворотах, подружка!
Я как бы играла в игру, предложенную Татой. Если я поведу себя иначе, то просто разрыдаюсь и буду плакать о Русе и Славе долго-долго. Вновь впаду в оцепенение, которое было моим постоянным спутником в течение всех этих трех месяцев. Я стиснула зубы. Тата права! Если мы ввязались в это дело – назад хода нет, и надо попытаться выжать из этой ситуации максимум возможного. А вдруг Тата права – этот вопрос преследовал меня и не давал покоя. Вдруг что-то было упущено тогда: какая-то зацепка, деталь, на которую в то время впопыхах не обратили внимания, а она-то и являлась истинным ключом к исчезновению Руси? В самом деле, что же получается: ребенок исчез среди бела дня – и никто ничего не видел?! Быть такого не может! Если вновь пройтись по всем опрошенным свидетелям, есть шанс, что мы узнаем нечто, что приведет нас к Русе. А потом – и к Славе. Я разволновалась и теперь уже не думала о том, что еще совсем недавно была скептически настроена по отношению к Татиной идее.
– Хорошо. Я согласна, – сказала Тата. – Мы никого не станем подозревать заранее, но с какого-то конкретного человека мы должны начать. Пусть он будет условным номером один. Кого ты предлагаешь на эту роль?
– Может быть, Виктора Петровича? Я его неплохо знаю. Полковник в отставке, честен, предан умершей жене. Грубоват, рубит правду-матку с плеча, но в душе – верный и даже несколько сентиментальный. На него можно положиться и все такое…
Тата рассмеялась:
– Но это нам не нужно. Нам требуются факты, то, что тогда ускользнуло от всеобщего внимания. То, что не видно другим. Ты меня понимаешь? – Тата разволновалась, ручка выпала из ее рук и покатилась по столу, свалилась на пол. – Боюсь, ты меня не вполне понимаешь, – уныло прибавила она, наклоняясь за ручкой.
– Нет, почему же? Кажется, я поняла. То, что мы все уже знаем, нам в этот раз не нужно. Нужна другая правда!
– Вот-вот, – обрадованно схватила меня за руку Тата. – Ты подобрала очень точное слово! Другая правда! Если мы очень постараемся, мы ее найдем. И наши поиски приведут…
Я закусила губу:
– Но это будет непросто!
– Ты подумай: может быть, вспомнишь его уязвимые места? Зло есть в каждом человеке.
Я испуганно посмотрела на Тату. Раньше она никогда не говорила так.
– В каждом, – убежденно повторила Тата. – Нужно только распознать это зло. А это нелегко. Для того, чтобы вычленить зло в каком-либо человеке, нужно знать, ради кого или чего он может переступить через себя и свои правила. Ради кого он пойдет на все. Зло – оно ведь многолико и вездесуще. И только ждет момента, чтобы ударить. Исподтишка!
Я слушала Тату со все возрастающим недоумением. О ком она все это говорит? О Джеймсе? Или об Андресе? Когда мужик уходит или предает женщину, он всегда кажется ей исчадием ада, воплощением всех смертных грехов. Тату тоже можно понять: она столько лет ждала своего женского счастья. Встретился ей этот Андрес – и она уже мысленно свила с ним гнездо: всякие там ребятишки-пупсики, свой домик, размеренный быт и все такое. Он ускользнул от ее планов – и поэтому она готова заклеймить его так жестоко. Очень даже понятно.
– Ты привыкла верить людям и думать о них лучше, чем они есть на самом деле, – безжалостно поддела меня Тата. – Все у тебя – добрые и хорошие. Зло ходило вокруг тебя, а ты его даже не разглядела, – неумолимо припечатала подруга.
– Прекрати! – невольно поежилась я. – Ты говоришь, как священник на проповеди.
– Скажи лучше, что тебе просто неприятно слышать эти слова. Кто является тем человеком, ради которого Виктор Петрович пойдет на ВСЕ? Понимаешь: на все! Подумай! Я полагаю, ты ответ-то уже знаешь? Этот человек – его племянник! Роман! – торжествующе воскликнула Тата. – Собираешься спорить?
– Нет, – меланхолично сказала я. – Хотя полковник… не такой. Границ совести он не переступит.
– Совести? – протяжно повторила Тата. – Есть, есть вещи, ради которых люди пойдут на все. А благополучие и здоровье близких людей относятся к таким вещам. Разве ты думаешь иначе?
– Пожалуй, нет, – согласилась я. – Ты права.
Виктор Петрович встретил нас не очень-то любезно, что меня крайне удивило. Обычно я привыкла к тому, что полковник – настоящий образец старомодной галантности, можно сказать, рыцарского поведения, которое давно уже сегодня не в чести. Иногда даже ручку даме поцелует, пусть мимолетно, губами едва-едва прикоснется. А все равно – приятно. На этот раз – никакого целования, никакого неизменно приветливого – «проходите и располагайтесь». Напротив: он сухо кивнул мне – и все. В былое время я бы голову поломала над такой внезапной сменой поведения, но в этот раз у меня были совершенно другие задачи, и поэтому я ограничилась лишь ответным: «Добрый день» – и замолчала. Полковника я не видела три месяца, пролетевшие для меня, как один час. Конечно, я ожидала, что перемены будут, но что они станут такими разительными – нет. Полковник как-то весь осунулся, постарел, под глазами залегли тени…
После смерти жены, Нины Петровны, как рассказывала мне Вера Васильевна, полковник целый год ходил удрученным, хмурым и сердитым, как будто был обижен на покойницу, что вот она взяла и так внезапно его покинула, без предупреждения и без согласия с его стороны. Впрочем, я читала, что в старости смерть партнера переживается особенно сильно, потому что возместить утрату уже не получится. Нет времени. В молодости и зрелости запас времени еще большой, есть шанс найти нового человека. А в старости – увы!
Но, погоревав с год, полковник нашел некую отраду и отдушину в своих сотках. Они стали для него настоящим спасением от отчаяния. Он стал регулярно покупать журнал «Наш сад», оформил участок – в соответствии, как он выражался, с последними тенденциями ландшафтного дизайна – и даже посадил весьма редкие в наших широтах растения.
