Екатерина Гринева - Хозяин ее судьбы, или Если свадьба состоится
И на секунду, всего на какие-то доли секунды я увидела мысленным взором Русю: как она сидит у стола, пододвинув тарелку с едой, и ее торчащие «хвостики» разлетаются в разные стороны. А Слава на улице чинит машину… Я прижала руку к груди: сердце сильно колотилось, во рту стало сухо. Во мне зарождался отчаянный вой, рев, я закусила уже начавшую подрагивать нижнюю губу, чтобы не разреветься.
– Ты пока не думай ни о чем… – тихо сказала Тата, подошедшая ко мне сзади. – Просто не думай. Так ведь и свихнуться можно! Мы приехали сюда провести определенную работу, подходи с этими мерками ко всему. А если ты снова раскиснешь – не выдержишь.
– Я не знаю, как терпела все это время, – призналась я. – Не жила, а лишь существовала.
– Не надо. – Тата крепко сжала мою руку. – Все! Ищи для меня одежду потеплее, можешь даже теплые бабушкины носки мне дать. Дело уже к вечеру клонится, а простыть после холодной ванны этого козла мне как-то не хочется.
– Ладно. Пойду поищу. Ты пока сумки из машины выгрузи, или тебе неудобно в таком виде?
– Каком виде? – озорно блеснула глазами Тата. – Я вообще на нудистском пляже загорала! И ничего. Так что все нормально…
Наверху я нашла теплые вещи, которые мы привезли сюда еще с Костей, и спустилась вниз. Тата уже выгрузила продукты на стол и колдовала над щитком, пытаясь включить холодильник. Я отстранила ее, и после небольших манипуляций на щитке холодильник заурчал-завибрировал, как бы негодуя, что его заставили работать.
Тата переоделась в теплый норвежский свитер с узорами и в спортивные штаны. Мы наскоро соорудили ужин, и я уже поставила на плиту чайник, как вдруг услышала какой-то шум, возню у калитки.
– Кажется, к нам кто-то идет, – заметила я вполголоса.
– Посмотри, кто там.
Около калитки мялся-топтался какой-то мужичок в застиранной рубахе и большой кепке, надвинутой почти на самые глаза.
– Вам что нужно, гражданин?
– Вы Юлиана Берсенева? Или это… Кириллова?
– Я.
– Я – сторож. Здрасьте. Знакомиться будем или как? Я Петр Васильевич. Мне о вас уже доложили.
– Володя из Ханты-Мансийска?
Сторож сосредоточенно кивнул, при этом осматривая меня своими маленькими глазенками-бусинками:
– Вы, значит, того… приехали…
– Приехала, – эхом откликнулась я.
– Надолго ли?
– Не знаю. А что? Вам лично я мешаю?
– Нет, что вы, – опешил от моего напора сторож. – Просто зашел… поинтересоваться. Вы отдыхать приехали?
– Отдыхать! – выросла за моей спиной Тата. – Мять траву, валяться на лужайке и пить вино из одуванчиков.
– Каких одуванчиков? Они уже отошли!
– Отдыхать приехали. На курорт. В деревню Гадюкино. Еще вопросы есть? – подбоченилась Тата.
– Вы, я гляжу, уже оклемались, – раздался рядом мурлыкающий голос «ханты-мансийского козла». Он вынырнул из зарослей облепихи, разросшейся около забора; при появлении своего мучителя Тата кратко ойкнула и ринулась обратно в дом.
– Какие у вас есть еще вопросы? – повысила я голос. – Вы здесь допрос устраивать пришли, или как?
– Он просто познакомиться пришел. – «Ханты-мансийский козел» почесал в затылке и уставился на меня своими голубыми глазами. – Как и я.
– Мы с вами уже познакомились. Разве вы забыли? – парировала я.
– А с вашей подругой – еще нет. Она куда-то убежала. Стеснительная девушка!
– После ваших оскорблений вряд ли она захочет с вами знакомиться и общаться. Так что увольте.
Чемпион по вольной борьбе еще немного постоял у калитки, усмехнулся и зашагал прочь. Только колыхание золотых шаров указывало направление.
– А у вас что?
– Так, это, туды… – мялся сторож. – Взносы у вас неуплочены! И за газ. Мне ихний председатель сказал: как появится – требуй.
– Заплачу! – отмахнулась я. – Что еще?
– Пока все. А это… помощь какая не нужна? Ну, там, огород вскопать или… – он скосил глаза на участок, – траву покосить. Вон как все вымахало! Беру я немного. По-божески.
– Хорошо. Разберемся. Буду иметь вас в виду.
Сторож ушел, и я пошла на веранду.
Тата сидела, нахохлившись, на глазах ее блестели слезы.
– Ты что?
– Да как вспомню его слова о кошке драной, так обидки и берут.
– Ду-у-урочка! – протянула я и, подойдя ближе, обняла ее. – Какая ты дурочка-то! Сама все время говорила: не надо давать мужикам спуску. А здесь от слов какого-то мужлана разнюнилась.
– Сама не понимаю, почему так получилось, – пожаловалась мне Тата. – Только обидно, и все. Как никогда в жизни! И сама не пойму – отчего так? Вроде бы не нервическая я барышня, ко всему уже привычная. Жизнью бита-перебита, а слезу пускаю, как курсистка.
– Сейчас мы твою обиду чайком с мятой зальем. Мята у меня еще с прошлого года сохранилась. Ты хоть согрелась?
– А покрепче что-нибудь есть? – спросила Тата, смахивая слезу рукавом кофты.
– Где-то что-то было. Не знаю только, найду ли?
Я прошла наверх. Водку я нашла в комнате. Две бутылки. Нахмурившись, я обвела комнату глазами. Я вспомнила, как мы здесь стояли с Русей, какой красивый вид открывался из окна и как она меня спросила: «Ты меня никогда не обманешь и не предашь?»
– Нет, моя девочка, – сказала я вслух. – Никогда! Не предам и не обману.
Проснулась я оттого, что солнце вовсю светило прямо в глаза. Я не сразу сообразила, где нахожусь, но постепенно все всплыло в памяти: и Тата, и наш вчерашний приезд сюда, и перебранка с «ханты-мантыйским козлом»… и вечернее чаепитие.
Я посмотрела на часы и ахнула. Уже двенадцать часов дня! Здорово же я храпанула! Да и Татка, видимо, от меня не отстает: лежит небось и дрыхнет без задних ног; иначе давно бы стянула с меня одеяло. Я свесила ноги с кровати. Накинув халат, вышла на веранду. К моему удивлению, Тата стояла у плиты и жарила яичницу.
– Проснулась? – спросила она, не повернувшись ко мне.
– Как видишь. А отчего ты ко мне не пришла и не разбудила?
– Я заглянула к тебе, – пояснила Тата. – Но ты так сладко спала, что будить тебя – означало бы навлечь на себя смертный грех, а поскольку за мной и так грехов водится немало, то вешать на свою душу еще один я не захотела. Так что решила позавтракать в одиночестве. А ты тут и явилась.
– Говоришь, как будто и не рада мне.
– Ага! Лишний роток. Еще и на тебя яичницу теперь готовить надо.
– Обойдусь. Кстати, я ее и не очень-то люблю. Бутерброд с копченой колбасой меня вполне устроит.
– Ну и отлично. Чайник сейчас вскипятим и обдумаем план действий. – Тата сняла с плиты сковородку, на которой пыхтела и шкворчала яичница, и, взяв деревянную подставку, с размаху поставила сковородку на нее.
При этих словах я невольно поежилась. Мысленно я оттягивала этот момент, но и прятать голову в песок, как страус, было глупо. Я ведь приняла решение приехать сюда, приняла его я добровольно (хотя и под нажимом Таты, съехидничал мой внутренний голос), и поэтому отступать было поздно.
Тата как будто почуяла мое состояние.
– Эх, Юля! Трусиха ты настоящая. Раз мы уж взялись за это дело, идти нужно только вперед. Смелость города берет, так, кажется, нас в школе учил историк Святослав Викентьевич, светлая ему память!
– Все в порядке, – попыталась переубедить я ее. Еще не хватало – показать подруге свою слабость! Татка, конечно, очень близкий мой человек. Но на язычок ей лучше не попадаться. Сгнобит в два счета. – Просто я не представляю, как мы будем… действовать.
Тата издала звук, похожий на фырчанье:
– Все уже продумано, подруга, не боись! Сначала нужно опросить свидетелей по второму разу. Авось кто-то что-нибудь и вспомнит.
– Прошло время, – засомневалась я.
Тата смерила меня снисходительным взглядом с головы до ног.
– Вот именно: потому что прошло время, языки и развяжутся. Тогда они все были слишком напуганы. Полиция, то да се… А сейчас все расслабились. Прошло три месяца. Потом, мы – лица, властью не облеченные, и поэтому нас бояться незачем. А еще… – Тата замолкла и нахмурилась.
Но я слишком хорошо ее знала и поэтому спокойно сказала:
– Продолжай. Сказав «а», говори и «б».
– Я просто подумала… – Татка придвинулась ко мне. – Тот, кто причастен к этому, поймет, что за это дело взялись снова, и тем самым обнаружит себя. Мы как бы разворошим это осиное гнездо.
– Ты думаешь? – Я потерла большим пальцем указательный. – Мне кажется, искать концы нужно не здесь.
– Здесь! Не могла она пропасть незамеченной. Попомни мое слово, не могла. Здесь дача, и все на виду. А девчонка пропала именно тут…
Я поморщилась:
– Тат! Полиция уже все, что могла, прочесала и всех опросила. Руся исчезла – и словно концы в воду. Я уже говорила: не верю я в эту затею.
– Вот это плохо, – сказала Тата, прищурившись. – Вера всегда нужна. Вера, она, как говорится, горы сдвигает.
– Нет… – Я опустила голову. – Я верю, что Руся жива. То есть я ни одного дня не верила и даже не допускала мысли, что… – Мой голос сорвался. – Ты понимаешь, – уже шепотом заключила я.
