Светлана Лубенец - Переписать судьбу
– А если тому человеку не захочется быть рядом?
– Человек должен сказать прямо. Вот… ты скажи прямо, и я сразу уйду.
Наташа покрутила чашку за ручку. При этом она противно проскрежетала по рассыпавшемуся по блюдцу сахару. Да, все сейчас так же противно, как этот скрежет. Девушка подняла глаза на одноклассника и тихо сказала:
– Уходи, Калинин…
Егор согласно кивнул, подхватил рюкзак и вышел из кафе, не оглядываясь. На его тарелочке осталась лежать недоеденная творожная завитушка. Наташа всхлипнула, но слезы удержала. Нельзя никому верить. И она никому не верит. И не поверит никогда. И плакать никогда больше не будет. Она придет домой и выбросит всех кукол. Они – такая же обманка. Выглядят будто маленькие люди, а на самом деле – жалкие копии. Бесстрастные, бесчувственные и… почти вечные. Хозяева умирают, а куклы их переживают, оставаясь такими же красивыми, и из-за них потом происходят драмы, подобные ее собственной… Если бы не кукла Габи, она, Наташа, не испытала бы такого разочарования в людях. Да и в себе тоже…
– Возьми, – сказал Калинин и положил на Наташин стол в кабинете литературы небольшой черный ключ с фигурной бороздкой.
Девушка с испугом отдернула руки, будто могла об него обжечься. Она сразу поняла, что ключ от шкатулки Тамары.
– Новицкая все же отдала? – спросила она.
– Нет. Я у нее купил.
– Зачем?!!
– Надо положить конец этой истории.
Наташа взяла в руки ключ. Несмотря на свою миниатюрность, он был довольно тяжелым, а еще холодным и шершавым.
– И что теперь с ним делать? – глупо спросила она.
– Что хочешь! Можешь Геращенко отдать, можешь потребовать, чтобы именно ты открыла шкатулку… Ну и вообще… на содержимое претендовать, наверное, тоже можешь…
– А ты? – спросила Наташа, сама не очень понимая, какой смысл вкладывает в этот вопрос.
– А я пошел… – отозвался Егор и действительно хотел уйти. Но девушка его остановила:
– Погоди… Ты извини, что была с тобой груба… Некрасиво вышло… Может… вместе встретимся с Геращенко?
– Если ты считаешь, что должна мне что-то за этот ключ, то – нет! Я долго думал над всей этой историей. Если бы не сделал подножку Яну, возможно, кукла не погибла бы. Из-за меня все произошло.
– Но если бы не ты, я больше никогда не увидела бы Габи!
– Может, это было бы как раз лучше всего!
– Но тогда бабушка не простила бы мне… кражу…
– Бабушки все прощают, на то они и бабушки…
Наташа помолчала, а потом попросила:
– Пожалуйста, Егор, сходи со мной к Геращенко! Мне с тобой спокойнее…
– Опоздали, голубки, – усмехнувшись, сказал Ян, загораживая собой вход в квартиру. – Мне уже ваш ключ без надобности.
– Открыл сам? – высказал догадку Егор. – Как? То есть мне интересно, как ты это сделал технически.
– Никак! Умельца нашел. Только все зря!
– Почему?
– Стойте здесь, – потребовал Геращенко и скрылся в квартире, захлопнув за собой дверь.
Наташа с Егором успели только посмотреть друг на друга и в недоумении пожать плечами, а замок уже снова щелкнул, и в дверях показался Ян. Он держал в руках черную ажурную шкатулку величиной с коробку для туфель.
– Держи, тяжелая, – сказал он и протянул ее Калинину.
Егор принял и согласился:
– Действительно тяжелая.
– Только ничего ценного в ней не оказалось. Ерунда всякая: бумажки, фотки, иконки, колечки дешевые… и прочее… Сами посмотрите. Короче, надежда на клад развеялась серым дымом… Так что ты, Наташка, меня прости. Ну, обманул тебя, да… Но ты отомщена по полной! Клад оказался фуфлом! Так что пока, ребята! – И парень опять скрылся в квартире, громко захлопнув дверь.
– Шкатулка действительно выкована из чугуна, – сказал Егор, когда они с Наташей уже устроились за столом в кухне Богучаровых.
– Да ладно, разве можно выковать так ажурно? – не поверила девушка.
– Кузнецы-умельцы еще и не такое могут! Я как-то видел на выставке цветы из чугуна! Обалдеть! На лепестках жилочки, внутри тычинки, будто настоящие, – как они это делают, не понимаю.
– Ты на выставки ходишь?
– Мама как-то затащила… Ну… давай, что ли, смотреть, что внутри?
Наташа вздохнула и откинула крышку. Сверху лежал пожелтевший конверт старого образца, без всяких картинок и надписей. Девушка осторожно взяла его в руки и хотела открыть, но потом решила сначала рассмотреть все, что лежало ниже. Геращенко не обманул – шкатулка была наполнена письмами и документами. На дне лежали две старые иконки – Иисуса Христа и Девы Марии. Рядом устроилась дымно-розовая круглая коробочка, на которой была нарисована завитая красотка с алыми губами и написано «Пудра «Рашель». Наташа тут же поднесла коробочку к носу, и ей даже показалось, что она чувствует сладковато-приторный запах пудры. Она осторожно открыла ее, боясь рассыпать душистый порошок, но в коробочке лежали потемневшие от времени три тонких колечка и овальный, довольно массивный медальон на длинной цепочке. Он был тоже темно-серый, матовый, тусклый, но выгравированная на нем цветочная виньетка золотисто поблескивала. Наташа вынула медальон из коробочки, он тяжело лег в руку, большой палец при этом что-то укололо. Девушка ойкнула, и Егор тут же выхватил у нее из рук медальон.
– Видимо, кнопка отвалилась, – констатировал он, оглядев украшение, – один штырек остался… Колется, гад… Эта штука, значит, открывается… Погоди-ка…
Калинин нажал на острый штырек черенком ложки, и крышка медальона откинулась.
– Фотка какая-то, – сказал он и протянул однокласснице медальон.
Из углубления в нижней крышке медальона на Наташу взглянули две девушки с короткими стрижками-каре. У одной волосы были совершенно прямыми, и лицом она очень напоминала Наташину бабушку в молодости, волосы второй красиво вились на концах. Эта вторая была удивительным образом похожа на погибшую Габи.
– Егор! Это же Тамара с Соней! Молодые и красивые! – воскликнула Наташа. – Как здорово! У бабули такой фотографии нет! Вот она обрадуется!
– Ну, хоть кому-то радостно будет! – констатировал Егор.
Наташа отложила медальон и взялась за конверт, который лежал сверху содержимого шкатулки. Из него она вытащила желто-коричневый от времени лист бумаги в еле видную полоску. Пока разворачивала, с его краев хлопьями сыпалась ставшая хрупкой бумага. Выцветшими, бледно-фиолетовыми чернилами на листе было написано следующее:
«Тому, кому будет суждено прочесть…
Мы, Смирнитские, София и я, Тамара, завтра уезжаем из родного Ленинграда в эвакуацию вместе с нашими детьми. Вернемся или нет – никто не знает. Что нас ждет впереди, тоже неизвестно. Мы оставляем за плечами мирную, счастливую жизнь. Сейчас особенно ясно, что она была счастливой. Мы дружили, любили своих мужей и детей, устраивали свои дома. Наши мужья, братья Смирницкие, погибли в первые же дни войны. Нам остается только гордиться ими.
Мы оставляем родные стены, любимые вещи. Очень больно. В эту шкатулку я кладу письма с фронта от Вали и Гриши. Если мы не вернемся в Ленинград, прошу того, кто ее найдет, передать их в музей – мы уверены, что победа будет за нашей страной и эти письма станут важны как свидетельство народного подвига.
Если шкатулку найдут родственники, им на память о нас – медальон с фотографией. Мы с Соней снялись после окончания школы. Два простых гладких колечка наши будущие мужья еще мальчиками выточили для нас в школьной мастерской из стали. Мы, четверо, всегда знали, что поженимся. Их тоже оставляю на память о нас потомкам, если они, конечно, будут… Третье колечко, серебряное с крохотным гранатиком, – пусть возьмет себе девушка… Хотелось бы, чтобы у меня когда-нибудь появилась внучка или правнучка, похожая на меня… Но будущее туманно… Да и есть ли оно у нас?
Вот и все! Сейчас закрою шкатулку, спрячу ее на чердаке нашей дачки в Березове и вернусь в Ленинград. Прощай, дача, прощайте все и всё! Как странно писать письмо в будущее неизвестно кому!
Будьте счастливее нас! Да минует вас наша судьба! Пусть эта война станет последней!
Тамара Смирницкая.
23 декабря 1942 года».
Закончив читать, Наташа подняла глаза на Егора и сказала:
– Я никогда не задумывалась над тем, что такое война… Вернее, в моем мозгу при ее упоминании рождались образы стреляющих танков, взрывов от бомб, летящих с самолетов, разрушенных домов… Но я никогда не задумывалась над тем, что в этих домах жили люди. Просто жили… как мы с тобой… А сейчас представила, будто в наш дом вдруг попадает бомба, и стены этой квартиры, где мы сейчас сидим, складываются, как карточный домик… Вместе с занавесками, которые мы с мамой вместе выбирали, с полочкой для книг в моей комнате, которую папа сам сделал для меня… Как они вынесли это, Егор?! Это же невозможно было, когда рушат твой дом!!
– Да… Это трудно представить…
– Думаю, в этом и есть ценность вашей находки! – прозвучал голос Галины Константиновны. – В том, чтобы вы примерили на себя человеческую трагедию и сделали все, что в ваших силах, чтобы подобное не повторялось!
