Снова на привязи - Гульнара Черепашка
- Иди сюда, поможешь! – шикнул на застывшую Накато.
Та бросилась к ложу, подхватила бесчувственную госпожу под голову. Фарадж пытался напоить ее – только получалось из рук вон скверно: зубы оказались крепко сжаты, так что вода лилась по подбородку, стекая на шею и грудь.
Рамла забилась, и Накато пришлось сжать ее крепко, чтобы она не скатилась с ложа.
Ведунья махнула рукой, и Фарадж отлетел на несколько шагов назад, шлепнулся плашмя на спину. Ковшик вырвался из его рук и, описав широкую дугу, ударился о мягкий полог шатра, скатился на пол.
Глава кочевья, ошалело мотая головой, приподнялся.
Рамла выла сдавленно сквозь сжатые зубы, металась. Если бы не нечеловеческая сила, подаренная колдуном – Накато тоже давно отлетела бы в сторону.
Тело ведуньи корежило и выкручивало, она билась и рвалась куда-то. А не напрасно ли Накато так упорно держит госпожу в кольце рук? Подозрительно! Та одним взмахом руки заставила крепкого сильного мужчину отлететь. А тут – щуплая служанка держит ее, и хоть бы хны! Неправильно это, подозрительно.
Девушка расслабила мышцы рук и тела. И тут же, словно в наказание за небрежность, ей прилетела увесистая затрещина.
Рамла рванулась – и Накато отлетела едва не к самому выходу. Проехалась на спине по полу, свозя ковер, задела пустой медный кувшин и уронила его на себя.
Приподняла голову, ошалело моргая. Рамла перекатилась через ложе и свалилась на пол с обратной стороны, разметала рукой снедь, оставленную на подносе на ночь.
Медый поднос загремел, загудел, когда она принялась в беспамятстве лупить по нему кулаком. Воздух внутри шатра задрожал, пошел волнами.
Накато сжалась от ужаса, увидев пляшущие вокруг пальцев Рамы синеватые искорки. Ох, как бы не вышло, как тогда, в загоне! Вспомнилось разом, как сделалась жидкой земля, как ушла из-под ног опора. Как провалилось тело, и его сдавило со всех сторон тяжелыми пластами твердой почвы.
Кто возьмется откапывать бессловесную служанку? Про нее и не вспомнят!
И хваленая нечеловеческая сила не поможет. Вон, Фарадж не слишком торопится лезть к разбушевавшейся ведунье! Сидит на полу, моргает, мотает головой. Что-то долго он в себя приходит.
Нет, она, Накато, не горит желанием покончить с собой, сунувшись под руку беспамятной шхарт! Та ее пристукнет и не заметит.
От особенно сильного удара кулаком о медный поднос тот загудел громко. Так, что висок пронзила боль. И Накато не выдержала – подхватилась и ползком ринулась прочь из шатра. Запуталась в пологе, еле-еле выдралась из него, сорвав наполовину. Вскочила на ноги, ринулась не глядя – боялась, что догонит колдовской удар.
В глазах рябило – должно быть, от испуга. Нечеловеческое зрение не могло разогнать мглу ночи. То ли огни смазанные вокруг пляшут, то ли кажется.
Она не сразу и поняла, во что врезалась, когда налетела на что-то большое горячее и упругое. Забилась, рванулась – и опомнилась лишь, услышав болезненный вскрик.
Человек, неосторожно ухвативший ее обеими руками, рухнул наземь. Накато застыла, сообразив, что вытворила: опрокинула навзничь воина! Слишком испугалась, не подумала, что у рабыни, слабой женщины, не должно быть сил на такое.
Боги, боги и духи! Она выдала себя.
И что теперь – бежать? А что: все-таки бежать! И оправдание хорошее: скажет потом колдуну, что выдала себя ненароком.
Хотя он все равно наверняка ее накажет. Она ведь ослушалась!
Пока мялась в нерешительности, опрокинутый ею воин приподнялся на локтях, осторожно перекатился набок. Теперь Накато разглядела: со всех сторон к шатру главы кочевья бежали люди с факелами. Должно быть, услышали шум – да и мудрено было бы не услышать! Воин, должно, заметил, как она мчится опрометью прочь, да и ухватил на всякий случай.
Проморгавшись, девушка поняла вдруг – да это тот самый парень, о котором вздыхала последние дни!
Желание мчаться немедленно, куда глаза глядят, разом пропало. Куда ей спешить? Если понадобится – еще убежит. Успеет. А сейчас – хоть поглядеть на него напоследок.
И она застыла, глядя в лицо. Прямо в янтарные глаза, в глубине которых плясали отсветы факелов.
Воин медленно поднялся с земли, пристально глядя на нее. Накато помимо воли сжалась – что-то сейчас будет! Она ж его с ног сшибла.
- Эй! Не убегай со стоянки – кругом бродят звери, - окликнул он. – Ты слышишь меня?
Она недоуменно кивнула. Таких слов она не ожидала.
- Ты узнала меня? – снова вопросил воин.
Накато снова кивнула.
- Не беги никуда! Ты испугалась?
Она едва не расхохоталась. Слишком уж нелепым показался вопрос. Ну да, испугалась. А кто бы не испугался?
- Не беги, ты же меня узнала, - повторил он. – Нечего бояться. Здесь нет угрозы, - положил руку на ее плечо. – Не надо бежать! Идем, - похлопал слегка по плечу, увлекая куда-то.
И Накато послушно пошла за ним. И что это – он не разозлился?
- Я тебя сбила с ног, господин, - проговорила она.
- Ты испугалась, - отозвался воин. – Я тебя отведу к знахарке – посидишь с ней. Переждешь. Идем.
И она направилась следом, ощущая, как дрожат колени. Он решил, что она сбила его с ног от испуга?! Что это от страха в ней проснулась необычайная сила? Выходит, не увидел ничего странного. А может, решил, что сам слишком торопился, зазевался – вот и не удержал бегущую рабыню в руках. И сам свалился.
И причин бежать, значит, у нее нет.
Хотя что за разница – есть или нет? Как бы то ни было – сбежит она, и колдун, вернувшись, сначала найдет ее. А после – накажет и вернет на место. Или придумает ей иное применение – он изобретателен.
Вот только бежать ей больше не хотелось.
Накато шагала вслед за молодым воином. Она останется здесь, в кочевье. Что за прок бегать, если ее снова водворят на место? Она – игрушка колдуна, и так будет отныне всегда.
Сказать больше: несколько лет назад, когда Амади забрал ее из родного кочевья, она этому радовалась. И ее не тяготило положение рабыни.
Она просто отвыкла.
Заточение хозяина подарило ей почти два года свободы. Долгих два года она не зависела ни от кого. Ей не приходилось выполнять приказы, она вольна была творить все, что заблагорассудится.
Правда, творила не так-то много: помнится, Адвар посмеялась над нею и ее простенькими стремлениями – жить в мире и покое, растить сына. Дождаться, чтобы подрос, сделался самостоятельным.
