Астрид Линдгрен - Мио, мой Мио!
И я бежал всё дальше и дальше к покоям рыцаря Като. Кровь стучала у меня в висках, точно там шумел водопад. И вот я уже стою возле покоев рыцаря Като. Я открыл дверь. Рыцарь Като сидел спиной ко мне за каменным столом. Густым облаком его окружала злоба.
– Обернись, рыцарь Като, – сказал я. – Пришло время твоего последнего сражения.
Он обернулся. Я сорвал с себя плащ и стал перед ним с мечом в руке. Его отвратительная физиономия стала серой и сморщилась. В его отвратительных глазах отразились ненависть и ужас. Он схватил меч, лежавший перед ним на столе. Началось его последнее сражение.
Да, устрашающий был у рыцаря Като меч. Но разве мог он сравниться с моим мечом! Он сверкал и горел огнём, рассекая воздух и без пощады ударяя по мечу рыцаря Като.
Целый час продолжалось сражение, то самое, которого ждали тысячи и тысячи лет. Мы бились молча, и только мой меч сверкал, оставляя в воздухе огненный след. Наконец мне удалось выбить меч из рук рыцаря Като. И от он уже стоит предо мной без оружия и понимает, что он побеждён.
И тут он рванул на груди своё бархатное одеяние.
– Рази прямо в сердце! – заорал он. – Смотри не промахнись! Бей прямо в моё сердце из камня. Слишком долго оно сдавливало мне грудь и творило зло.
Я заглянул ему в глаза. Странными они мне показались, очень странными.
И вдруг я понял, что рыцарь Като жаждал избавиться от своего каменного сердца. Возможно, более всего ненавидел рыцаря Като сам рыцарь Като.
Я не стал медлить. Я поднял мой огненный меч, я поднял его высоко-высоко, опустил его и с маху поразил каменное сердце рыцаря Като. И в тот же миг он исчез. На полу осталась только груда камней. А на подоконнике вдруг оказалась маленькая серая птичка. Она стучала клювиком по стеклу, видно, просилась, чтоб её выпустили. Я до того её не замечал, я не знаю, где же она могла прятаться?
Я подошёл к окну и распахнул его: пусть летит себе на волю. Она выпорхнула наружу и радостно защебетала, она так долго томилась в заточении… Я стоял у окна и следил взглядом за её полётом. И тут я увидел, что ночь прошла и наступило утро.
Мио, мой Мио!
Да, наступило утро. Рассвело, и такая чудесная стояла погода! Светило солнышко, до меня долетал лёгкий, добрый летний ветерок и ерошил мои волосы, я выглянул в окно и бросил взгляд на озеро. Озеро лежало гладкое, радостное, в его голубых водах отражалось солнце. Никаких заколдованных птиц не было видно.
Ах, какой это был чудесный день! В такой день хочется играть и веселиться, я не мог оторвать глаз от воды, покрытой рябью от утреннего ветерка. Мне захотелось что-нибудь бросить вниз. Как весело бы оно плюхнулось в воду! Но у меня в руках был только меч. Его-то я и швырнул со всей высоты. Было весело смотреть, как меч летел, переворачиваясь в воздухе, и какой взметнулся фонтан брызг, когда он коснулся воды. По водной глади разбежались круги, и меч опустился на дно. Круги становились всё шире и шире, пока не покрыли всю поверхность озера. Это была такая красота!
Но у меня не было времени стоять и смотреть и дожидаться, пока они исчезнут. Надо было поспешить к Юм-Юму. Он, конечно же, ждёт меня и тревожится, и вот я возвращался тем же путём, что прибыл сюда час назад. В длинных переходах и обширных залах царила тишина. Там никого не было. Ни одного чёрного стражника. Они все исчезли, все до единого. Опустевшие залы освещало солнце. Его лучи, проникавшие сквозь зарешеченные окна, бросали свет на густую паутину, висевшую под высокими сводами, и было видно, какой этот замок старый и какой унылый. В этой неприветливой тишине меня вдруг пронзила мысль: «А вдруг Юм-Юм тоже исчез?» И я помчался бегом всё дальше, дальше и дальше. И вот, когда я был уже недалеко от башни, я услышал, как Юм-Юм играет на дудочке. Я обрадовался, и мне стало спокойно.
Я распахнул двери нашей бывшей тюрьмы. Он увидел меня, глаза его радостно вспыхнули, он вскочил с пола.
– Мио! – закричал он. – Я так тревожился. Я просто не мог не играть всё это время, иначе бы я не выдержал.
– Успокойся, – сказал я. – Теперь все тревоги позади.
Мы никак не могли наглядеться друг на друга, и мы смеялись от радости.
– Пошли отсюда, – сказал я. – Уйдём и больше сюда никогда не вернёмся.
Мы взялись за руки и выбежали из замка рыцаря Като. И кто бы вы думали прискакал нам навстречу? Мирамис, моя златогривая Мирамис! Рядом с ней бежал маленький белый жеребёнок.
Мирамис остановилась прямо передо мной, и я обнял её за шею, прижал к себе её голову и всё шептал ей на ухо: «Мирамис, моя дорогая Мирамис». А Мирамис смотрела на меня своими преданными глазами, и я понял, что она тосковала по мне так же, как я тосковал по ней.
Посреди двора стоял тот самый столб, а рядом лежала сброшенная цепь. И тут я понял, что на Мирамис рыцарь Като тоже наложил свои злые чары. Что она и была той чёрной лошадью, которую я видел тогда ночью прикованной к столбу во дворе замка. А тот чёрный жеребёнок был тем самым, которого похитил рыцарь Като из Сумрачного леса и о котором белые лошади плакали кровавыми слезами. Больше им не придётся плакать. Скоро жеребёнок к ним вернётся.
– А что же с остальными похищенными рыцарем Като? – спросил Юм-Юм. – Заколдованные птицы, где они?
– Пусть Мирамис отвезёт нас к озеру, поищем их там.
Мы взобрались на спину Мирамис, и жеребёнок, стараясь не отставать, побежал следом. Только мы успели проскочить ворота замка, как в тот же миг послышался ужасающий грохот, да такой, что содрогнулась земля.
Это рухнул замок рыцаря Като, обратившись в груду камней.
– Вот и нет больше замка рыцаря Като, – сказал Юм-Юм.
– Остались одни только камни, – подхватил я.
С вершины скалы к озеру спускалась извилистая тропа. Извилистая, узкая, очень опасная. Но Мирамис шла по ней так осторожно, так осмотрительно ступала мелкими шажками, что мы смогли благополучно спуститься на берег.
У самого подножия скалы толпилась орава ребятишек. С сияющими личиками кинулись они нам навстречу.
– О, да ведь это же братья Нонно! – воскликнул Юм-Юм. – А вон и маленькая сестрёнка Йири, и все остальные тоже здесь. Не осталось больше ни одной заколдованной птицы.
Мы спрыгнули с Мирамис. Детишки подошли к нам поближе. Они слегка смущались, но их глаза светились радостью. От толпы отделился мальчик. Это был один из братьев Нонно. Он дотронулся до моей руки и сказал тихонько, чтобы только я мог его услышать:
– Я так рад, что на тебе мой плащ. А уж как я рад, что с нас слетели злые чары!
И ещё одна девочка подошла поближе. Это была сестрёнка Йири. Она слегка робела и поэтому сказала, не прямо глядя на меня, а повернувшись в сторону озера:
– Как я рада, что у тебя оказалась моя ложечка. А уж как я рада, что с нас слетели злые чары!
А другой брат Нонно, положив мне руку на плечо, проговорил:
– Как я рад, что нам удалось выудить твой меч из самой глубины озера. А уж как я рад, что с нас слетели злые чары!
– А этот меч снова лежит на дне озера, – сказал я. – И хорошо. И ладно. Потому что мне он больше никогда не понадобится.
– А мы бы больше и не смогли его достать, – сказал брат Нонно. – Ведь нас уже никто никогда не превратит в птиц.
Я оглядел всю ребятню, одного за другим.
– А кто же из вас дочурка ткачихи? – спросил я.
Но ответом мне было полное молчание.
– Кто из вас дочурка ткачихи? – повторил я свой вопрос. Мне так хотелось поскорее рассказать ей, что надетый на мне плащ так меня выручил, потому что материю на его подкладку соткала её мама.
– Её дочкой была Милимани, – сказал брат Нонно.
– Где же она?
– Вон там она лежит, – вздохнул брат Нонно.
Дети отошли в сторону.
У самого берега в набегающих волнах на каменном выступе скалы лежала девочка. Я кинулся к ней и упал на колени. Она лежала неподвижно, глаза её были закрыты. Её личико было белым-белым, без кровинки, а на маленьком тельце были видны следы ожогов. Девочка была мертва.
– Это она погасила факел, – сказал брат Нонно.
О, в какое я пришёл отчаяние и что теперь могло меня порадовать?! Ведь маленькая Милимани погибла из-за меня!
– Не огорчайся, – стал утешать меня брат Нонно. – Милимани сама решила, как ей поступить. Это был её выбор. Она знала, что её крылья займутся огнём.
– Но ведь она умерла! – с горечью воскликнул я.
Брат Нонно взял её обгорелые ручки в свои.
– Нам придётся оставить тебя одну, Милимани, – сказал он. – Но, прежде чем уйти отсюда, мы споём тебе колыбельную песню.
Все дети уселись на скале вокруг девочки и запели. Эту песню они сами сочинили для Милимани.
Милимани, сестричка,Упавшая прямо в волны,Опалив свои бедные крылья,Милимани, о Милимани!Будешь спать, никогда не проснёшься,Не полетишь ты, Милимани,С горьким криком над тёмной водою.
– Про какую это тёмную воду вы поёте? – спросил Юм-Юм. – Тёмной воды больше нет. Теперь только светлые ласковые волны будут петь вашу песню для Милимани.
