Пирамиды - Виталий Александрович Жигалкин
Подводил, в сущности, только Михаил: у того вечно то запчасти по заявкам не поступали, то гидромеханизация срывала графики смыва глины, то взрывчатка оказывалась неводоустойчивой — и он тогда целыми днями где-то бегал, что-то на что-то обменивал, с кем-то надсадно, из кабинета, спорил, кого-то увещевал, кого-то стращал.
— Да ты знаешь, как у нас в договоре? — кричал он кому-нибудь по телефону. — Не знаешь?.. А я уже в арбитраже побывал, навел справки, да, да!
Он водил пальцем по голому листку бумаги, лежавшему на столе, и вдохновенно сочинял:
— Штрафные санкции… До двадцати пяти процентов… с персональным начетом… Слышишь, с персональным!
А когда там, по другую сторону провода, по-видимому, пугались, клал трубку и, улыбаясь, потирал руку об руку.
— Вот так-то, брат! — энергично хлопал он Вадима по плечу.
Ему явно нравилась такая работа, хотя Вадиму на него порой просто жалко было смотреть: запаленный, рубашка чуть ли не до пупа расстегнута, жует что-нибудь на ходу.
— Будет звонить из снаба Андрейчик, — убегая куда-то, комом заталкивая в портфель бумаги, наказывал он, — отматери его, скажи, что труб еще не было, что производство простаивает, скандал грядет грандиозный.
— Так вчера же поступили… — заикался было Вадим.
— Вчера, вчера! — обрывал его Михаил. — Я их тогда же и отдал дорожникам. А сами-то мы как?
— А если он узнает?
— Узнает так узнает. Извинимся…
Вадима такая работа ничуть не прельщала. Наверное, именно из-за Михаила ему уже тогда не хотелось быть начальником. Но когда Михаила опять взяли на завод — замом директора — Вадиму все же пришлось впрячься в это ярмо. Не обошлось снова и без Галины. Место зама будто бы предлагали ей — она, вернувшись из Гвинеи, работала начальником транспортного цеха — но ради Вадима, его карьеры, опять вытащила с участка Михаила…
X
На новом посту Михаил снова вовсю развернулся.
Он как-то мог с ходу увидеть выигрышное дело — и тут уж никаких законов для него не существовало.
Железнодорожники тогда подводили завод чуть ли не ежедневно: то у них не было вагонов, то запурхивались с маневрами, то людей не хватало.
— Я уж и не знаю, что делать?! — докладывала Михаилу обстановку Галина. — Я этому пню уже и подарки всякие носила, и на двадцать третье февраля поздравляла лично, и на день рождения с цветами ходила… Ну впору на ночь его пригласить, ей-богу!..
Она, нервно чиркая спичкой, закуривала, откидывалась в кресле и, устало запрокинув на спинку кресла голову, с шумом выпускала к потолку дым.
Михаил улыбался. Он знал Галину, верил ей: она ради дела, ради того, чтобы выполнить свой служебный долг, могла пойти на все. И, наверное, удивилась бы, если бы Вадим не понял ее.
Начальник станции, толстый, противно обрюзгший, малоповоротливый, ну слон слоном или, еще лучше, бегемот бегемотом, практически был непробиваем.
— Нету вагонов, — упрямо старался не поднимать он на Галину глаз.
А она приходила к нему надушенная французскими духами, в нарядном платье, с тщательной прической — на это и рассчитывала.
— Валентин Петрович, поймите, — ласково прикасалась рукой к запыленному и выцветшему мундиру начальника Галина. — Под угрозой же наш план реализации. Понимаете?
Она никогда не садилась в его тесном и мрачноватом кабинете — да и он, не потому что был хамом, просто не рисковал, наверное, предложить ей сесть: стулья, обитые черным дерматином, были слишком уж засалены. Галина всегда умоляла его стоя, а он в это время рылся в ворохах бумаг на столе и лишь изредка, будто невзначай, взглядывал на ее грудь или колени, и тут она спешила проникновенно, интимно приглушив голос, сказать:
— Валентин Петрович… ну миленький…
Начальник иногда не выдерживал, не извиняясь, поднимался, натягивал форменную фуражку на стриженную бобриком круглую голову и отправлялся куда-то по путям. Галина не отставала от него, прыгая на пропитанных креозотом шпалах, царапая и сбивая о щебень туфли, брала начальника под руку.
— Ну где же я возьму? Где? — останавливался он тогда, неловко освобождаясь от Галининой руки. — Чего вы меня преследуете?
— Валентин Петрович, миленький… поступили ведь вагоны электродному заводу… — нежно улыбаясь, подсказывала Галина. — Ну перебьются они, подождут…
Несколько раз начальник станции все же отдавал ей вагоны электродного, но, когда электродный объявили Всесоюзной ударной стройкой, и эта лазейка оказалась прикрытой.
Все бункеры, каменными кубами тяжело нависшие над подгрузочными тупиками, все склады и просто площадки были затоварены — даже на главной платформе ни проехать, ни пройти. Именно на ней автокар, чуть ли не по-цирковому балансируя над рельсами, зацепил-таки штабель мешков. Цементная пыль от ухнувшей горы взнялась атомным грибом, серой паршой осела на дома поселка, на огородную зелень, завалила пути. Ночью хлынул дождь — и на утро весь конторский штат ломами долбил затвердевшую корку.
Вышли женщины — из бухгалтерии, из планового отдела, снабженцы: затянулись наглухо платками, всем выдали черные спецхалаты, рукавицы-верхонки. Никого не узнать. И пошли тюкать ломами по рельсам и шпалам: пыль, звон, ругань. Все неумелые, злые. Тищенкова, из ОКСа, умудрилась с ходу долбануть себя ломом по ноге. Говорили, что это она нарочно сделала, чтобы не работать, — потому что просто так отказаться никто не посмел, не такое было время, и не такой был человек Иван Митрофанович, директор завода.
В поселке хотя и жили свои работники, тем не менее, на другой день жалобы от них оказались чуть ли не в ООН.
Иван Митрофанович, не дожидаясь комиссий и расследований, издал приказ: уволил транспортного зама и запретил складировать цемент на платформе.
— А как же теперь быть? — подступалась к нему в кабинете Галина. — Останавливать производство? Закрывать поток?
— Не знаю! Не знаю! — обрывал ее Иван Митрофанович. — Вы — служба и думайте, за что деньги получаете!
Завод, как нарочно, дымил вовсю, без перебоев, а числился, несмотря на это, в отстающих, так как выполнение плана считалось по реализации: сколько отгрузил цемента потребителям — на то и живи.
— Хорошо! — твердо заявляла Галина. — Не пущу никого на платформу. Пусть куда хотят, туда и идут со своей продукцией.
Иван Митрофанович менял тон.
— Ну вы меня-то поймите, — начинал увещать он Галину. — Не могу же я оставить такое без последствий. Любой проверяльщик спросит о принятых мерах, а мне что сказать?
— Так вы, значит, решили спрятаться за нас? — напрямую рубила Галина. — Так, да? Чуть что — и вы ни при чем: вы, мол, распорядились, а они, гады, подчиненные…
— Ну что вы, Галина Сергеевна,
